Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина

— Дура, — кричу я. — Ты думаешь сгореть заживо куда как лучше?

Она исчезла. Её нет. Этого не может быть, но это есть. Трещит, занимаясь дерево — свод потолка обваливается, и глыба подперта бревном. Теперь оно горит. Я понимаю, что нужно уходить и это последняя моя мысль, потому что масса камня падает и подминает меня под себя. Когда я прихожу в сознание, то вижу, что огонь, который добирается до моего тела и жадно гложет его, просто гаснет, сам по себе. Тогда я поверил в силу своего дома.

— Семнадцать часов, — говорю я вслух.

Мой дом полон людей, ему это не нравится, но он терпит. Ради Лизы. Все ищут. Сергей пожимает плечами — он ничего не может не сделать.

— Бедовые девки, — ворчит Агафья. — Где одна сгинула, там и вторую ищи.

Я целую её в морщинистые щеки. Бегу. Воображаю самое страшное. Столько часов прошло, а я прекрасно помню, каково это — лежать беспомощным и просто надеяться, что тебя найдут. Меня искали долго, никто не знал, что в тот день я поеду в дом, в самые его подвалы… Камер и охраны ещё не было.

Проход находит Сергей. Дверь надсадно стонет и отказывается открываться, я тяну изо всех сил, и ещё не открыв толком уже вижу — внутри свет. Сердце бухает в груди, оглушая. Дверь открыта, а изнутри детский голос.

— Я же говорила, что он тебя любит!

Эпилог второй. Лиза.

Мне жарко. Это первое, о чем я думаю просыпаясь. Дико жарко, солнце светит, февраль. Все намекает на скорую весну. Спину ломит, беременности всего ничего, ещё и живота нет, а я уже в полной мере вкусила все её прелести. Да и спать на больничном стуле то ещё удовольствие.

— Проснулся? — спрашиваю я.

Я палату меня не пускают. Смотрю через прозрачное окно. Обещали пустить, когда придёт в себя, но все так чертовски долго… Я нахожу врача и снова его пытаю. Тридцать процентов никуда не делись. Тридцать процентов на успех. Господи, как же мало… Меня в сотый раз успокаивают — операция прошла хорошо. И что это не рак, метастазов не будет. Что рак бы давно его убил за эти годы. Биопсия, бла-бла-бла… Если все хорошо, почему он ещё не пришёл в себя?

— Девушка, ему вскрыли голову и терзали её несколько часов. Дайте человеку отдохнуть.

Тем более, я здесь на птичьих правах. Мы не женаты, хотя он настаивает — негоже ребёнку Черкесовых расти бастардом. Но я сказала, только после операции. И только после того, как в моей бальной зале сделают реставрацию. Потому что я знаю, какую я хочу свадьбу — дом мне показал. Всё остальное от лукавого.

— Ещё не проснулся?

Сергей привёз Герду. Вопрос задаёт она, но он же и в глазах Сергея. Качаю головой.

— Езжай домой милая. Помоги двум старушкам, они и так волнуются.

Ирма прилетела, разумеется. От моей беременности она и в восторге и в негодовании — тоже настаивает на замужестве. Богдан сказал, что для её спокойствия лучше не знать, что моя мать была убийцей и профессиональным шантажистом, а отец криминальным авторитетом. Кстати, это именно он спонсировал крестовый поход Виктора, мстил за дочь, правда, едва не убил этим вторую. Разбирался с этим Богдан, я вникать не стала, но отец мне точно не нужен. Никакой. Семья у меня есть. Очень большая. Одна избалованная маленькая анархистка, две старухи, один слепой старик, который зачастил — подозреваю его в лямурных делах с одной из дам, но пойманы пока не были. Ещё у меня есть кот, огромная собака, которая меня не очень любит, но терпит. У меня есть Черкес. В моем животе растёт ребёнок. А ещё у меня есть Дом. Именно так, с большой буквы. Ещё у меня есть миллион, но я пока не решила, как рассказать об этом Богдану. Параноидальная мама заставляла нас наизусть учить пароли доступов к электронным кошелькам, на всякий случай. Недавно я проверила, десять кошельков, на каждом из них по сотне тысяч долларов. Василек все же позаботился обо мне после своей смерти.

— Проснулся! — крикнула медсестра.

И кивнула, позволяя пройти. У меня сразу ладони вспотели от страха. А Черкес… бритый наголо, и удивительным образом ещё более красивый чем обычно. Бинты только… скоро уберём и забудем.

— Привет, — здороваюсь я. — Ты как?

— Хреново, — едва слышно выдаёт он.

Я целую его в нос и даю попить. Только немного, это строго оговорено… Глаза у него закрываются, он слишком слаб после операции, я боюсь, что он снова уснёт. Но внезапно, он улыбается, не открывая глаз и шепчет.

— Я ногой шевелю. Теперь обеими. Посмотри, а.

Ноги в трогательных светло-розовых, подарок Герды носках и правда шевелятся. Расстаравшись Богдан даже пальцы растопыривает. Я смеюсь и плачу одновременно — больше всего на свете он боялся остаться парализованным.

— Шевелятся! Всё будет хорошо, — обещаю я.

— Угу. Только почеши пожалуйста правую пятку, с ума схожу, как чешется, а сесть не разрешат ещё несколько дней.

Я снова смеюсь и чешу пятку. Правда, сначала левую, столько лет прожила, до сих пор путаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец