Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина

— Всё по честному, — говорю я дому. — Согласись, я не смогу родить тебе наследника, если меня убьют. А Виктору я ни на грош не верю. Но… отказаться от малышки не могу. И уж прости, доверять стопроцентно Черкесу я не могу тоже, сколько бы оргазмов он мне не подарил, какими бы красивыми не были его глаза… Я могу рассчитывать только на себя. И на тебя. Ты каменный, а камень не предаёт. Ты меня спрячешь, а потом выпустишь. Тебе не привыкать отпускать своих детей, ты же знаешь, они возвращаются… И мой ребёнок вернётся. Наш.

Дом снова молчит, но я уверена, что он слышит меня. Так же, как по какой-то глупой дурости уверена в том, что беременна. Смешно, не правда ли? Но камень тащить все равно придётся, сам он не сдвинется. Ничего, я уверена, что у Черкесова чертовски крепкие детки, и вылезет из меня плод прошлой ночи не раньше, чем через девять месяцев. Конечно, если меня не убьют.

Время близится к обеду, поэтому возвращаюсь к себе. Ирма уехала, а вместе с нею обеды и ужины со свечами и столами, накрытыми накрахмаленными скатертями, готовы состязаться в белизне с альпийским снегом. Поднос стоит на столе, а ем я, поставив тарелку на колени. Какая разница, кроме кота никто не видит, а он меня не любит, и отказался идти со мной в светлое будущее.

После обеда выясняется неожиданное — я не заперта. Этим я сразу же пользуюсь. Я брожу по дому, хочу изучить его полностью. Я могу и не добежать до подземелий. И да, со мной будет ребёнок… Я должна изучить каждый закоулок, каждый коридор. Беда только в том, что дом огромен и хаотичен, в нем нет никакой системы. В нем можно было бы целый день бродить. Зато я нахожу высокие запертые двери и догадываюсь, что они ведут туда, в то крыло. Если я с девочкой уйду к себе, там перебегу через подземный ход, никому и в голову не должно прийти икать меня там. А потом мы уйдём. Что-то мне подсказывает, что потом не будет ничего хорошего.

— Ищешь, что плохо лежит? — спрашивает Агафья.

Она вытирает пыль. Я прекрасно знаю, что в её распоряжении несколько человек прислуги, и она совсем не обязана утруждаться. За мной, что ли следит?

— А самое важное я у вас уже украла, — мило улыбаюсь я.

Старуха упирает руки в бока, смотрит на меня изучающе. Думает. А я думаю о том, что уж вот по старухе то точно скучать не буду.

— Ты Ирме задурила голову, — наконец говорит она. — Ирма добрая. Чистая. Настоящей жизни не видела. А я хлебнула, я знаю, что почем. И меня ты не проведёшь. Я знаю, что ты улыбаешься, а самой глаза чернющие… плохое бы задумала.

— Что я задумала, тебя не касается! — не сдерживаюсь я. — Давай, иди, скажи ему!

Она поджимает губы, разворачивается и уходит, наконец. Оставляет меня наедине с домом. Я на первом этаже, в самой старой его части. Этот коридор узкий и длинный, тёмный, отделанный дубовыми панелями. Я иду и провожу по ним ладонью. Мне всего хочется коснуться. Потом поднимаюсь на галерею, на которой так недавно играла на скрипке, вглядываюсь в лица предков Черкеса. Нахожу отца Ирмы — Богдан удивительно на него похож. У них я тоже прошу прощения за своё предательство, и кажется, что все они смотрят на меня осуждающе.

— Лиза плохая, — говорю я.

А мама бы сказала, что я поступаю правильно. Что главное это семья. На втором месте — выгода. Ещё безопасность. Это три кита, на которых стояло наше семейство. Мы бежали всю свою жизнь, а теперь я наконец нашла место, в котором не жалко и умереть, а мне снова бежать нужно. Обидно.

Ближе к вечеру мне становится скучно. Я могла бы спуститься в подвал, но страшно — вдруг придёт дед с внучкой, а меня нет? Или Черкес вернётся. Я склоняюсь по дому без дела, и наконец со скуки нахожу Агафью. Она в парадной столовой. Раскладывает серебро на белоснежной скатерти, аккуратно подворачивая полотняные салфетки. Парадная столовая это образец великолепия, и даже Ирма ни разу не просила в ней накрыть.

— У нас что, праздник?

Агафья одаряет меня тяжёлым взглядом, но я спокойно его выдерживаю. У меня иммунитет, так легко меня не проймешь. Она вздыхает, понимая, что так просто я не отвяжусь и говорит.

— Хозяин велел тут накрыть. Ума не приложу, зачем, никто здесь отродясь не ел. Ирма говорит, что эта столовая для самых праздничных случаев.

Мне тревожно. Ужасно тревожно. Теперь мне кажется, что все случится сегодня. Даже возможно, сейчас уже происходит что-то непоправимое, а я не знаю. Тревога не даёт сидеть на одном месте, я несусь ко входным дверям, огромным, двустворчатым, из массивного чёрного дерева. И я торчу там, смущая периодически проходящего мимо охранника целых сорок минут. А потом Богдан, наконец, возвращается. Я бросаюсь к нему, а он такой холодный с мороза, словно всю дорогу пешком шёл, прижимаюсь, утыкаюсь носом в ткань пальто, вдыхаю запах туалетной воды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты чего? — удивляется он.

— Ничего… волновалась просто. — и тему перевожу. — А у нас что, праздничный ужин? По какому поводу?

— Без повода… Платье надень, тебе сейчас принесут, я купил.

И с лёгким шлепком по заднице отсылает меня прочь. Я все ищу тревожные признаки — не захотел со мной говорить. Ужин этот, в столовой особой, будь она неладна… Может он что-то заподозрил? А может у него что-то случилось? Оборачиваюсь, вглядываюсь в его лицо. Так же безупречно красив, только черты лица заострились, как после тяжёлой болезни.

— Иди-иди, — подгоняет он меня. — Уже скоро накроют, не опаздывай.

Я послушно ухожу. Платья уже принесли, солидная горка пакетов прямо на моей кровати. Наверняка, Сергей, просто принёс и швырнул, у нас с ним взаимная нелюбовь. Перебираю. Я люблю красивые вещи, и не будь так напугана, насладилась бы каждым платьем, а сейчас я даже не примеряю их, просто рассматриваю и оставляю лежать на постели разноцветной кучкой. Я знаю, что я надену. То самое, вернувшееся ко мне платье. В глубине души я надеюсь, что Богдан сам обо всем догадается. Поймёт, что я такая же предательница, как Ванда. Поймёт, что меня проще убить, как он и хотел. Что так будет лучше всем.

Вскоре я готова. У меня теперь даже туфли есть. Я не знаю, как у них положено, идти мне самой, или ждать, пока за мной придут? Голубой кровью я похвастать не могу, повадки высокорожденных мне незнакомы. В конце концов нетерпение подталкивает и я спускаюсь сама. Мерцают свечи. Тонко и сладко пахнут лилии. Стол длинный, я сижу с одного конца, Черкес, судя по всему с другого. Прелестно. Я сажусь и жду, когда Черкес приходит буквально подпрыгиваю на месте, поднимаюсь ему навстречу.

— Интересный выбор, — говорит он про платье. — Тебе очень идёт.

— Спасибо…

Я сажусь. Входит официант с блюдами, а я даже не могу разглядеть, что в тарелке. Что за пародия на великосветскую жизнь? Честно, мне больше нравилось есть нагишом перед его камином.

— А почему мы ужинаем здесь?

— Я просто подумал, а вдруг я сегодня умру? А столовой так и не успел воспользоваться. Вот и все.

У меня обмирает сердце. Он точно все знает. Почему тогда так странно себя ведёт? Он может просто свернуть мне шею, вот прямо сейчас, и ничего не случится. Ничего. И внезапно мне кажется, что в доме слишком много охраны. Или может, всегда так было, а я сидела в своей комнате и не видела?

— Господи, как ты мнителен, — спокойно отвечаю я, не выпуская своих демонов наружу. Пусть будут при мне. — Мне пожалуйста просто воды, я не пью вино.

Официант послушно уносит бокал с вином, Черкес чуть покачивает головой — не верит в мою игру в беременность. А мне этот ужин уже поперёк горла, Господи, сколько перемен блюд, можно было целую роту накормить… Мне жалко еду — я её просто порчу. Тарелку ставят передо мной, я перемешиваю содержимое и жду следующей тарелки. И все смотрю на Черкеса, а он курит, хотя уверена — на великосветских мероприятиях это запрещено. Курит и стряхивает пепел прямо в тарелку, тоже не ест, что за фарс?