Особо одаренная особа - Мария Вересень

— А теперь великая богиня судьбы покидает вас, — объявил выползший из кустов Сивка, вид у него был помятый и подрагивали ноги. — Как-то мне не очень хорошо, — признался он. — Давай, пророчествуй что-нибудь по-быстрому и поехали домой, я спать хочу!

Услышав такие речи, принц удивленно выпучил глаза, очевидно, до сих пор он не задумывался о том, кто мы такие, считая Хрустальное Небо центром мира, а земли под ним — безлюдной родиной чудовищ.

— Вот, Сусаноо, — не ударила я в грязь лицом, — отныне направляю я тебя на новый путь: будешь ты легендарным основателем великой империи, богатству и могуществу которой станут завидовать даже боги, а имя твое прославится в веках.

Услышав это, девица так радостно хлопнулась лбом о землю, что я испугалась за ее здоровье, а принцу, судя по глазам, срочно захотелось выпить. Но было поздно, судьба, это такая штука — предрекли — делай!

— И никакого саке, пока империю не построишь! — Вот тут я явно переборщила, поскольку девица, услышав это, чуть не умерла от счастья. Обмякла на руках героя-драконоборца, но это было уже не мое дело. Оседлав похмельного Сивку-Бурку, я отправилась в дорогу, напевая песенку принца и предчувствуя, что скоро в кабаках и трактирах Миренского тракта появится новый песенный хит.

А я пьяная свинья,Нету денег у меня,Крыши нет над головой,Я хожу всегда бухой…

Путь от края земли оказался для похмельного Сивки нелегок, он тонко намекнул, что знает удивительное средство от головной боли и один подходящий для лечения трактир, прямехонько по дороге. Потом он показал мне еще один подходящий трактир, а после пятого я, пьяненькая, благополучно уснула у него на спине.

Последним более-менее связным воспоминанием была попытка уговорить златоградских стражей не мешать моей рыбке плавать в королевском фонтане. Засыпая, я, правда, опасалась, что свалюсь, но Сивка обещал, что доставит меня в лучшем виде, что богатырей, которые с него падали, вообще можно по пальцам пересчитать, и то сверзились исключительно спьяну. Я себя пьяной не чувствовала, поэтому смело доверилась другу, сказала:

— Но, коняшка, — и провалилась в сладкое забытье.

А очнулась уже на заимке Кузьмы, на голове мокрая тряпка, в которую завернут колотый лед. Рядом сидел Зоря, уважительно придерживая меня за руку. Раздувшийся от гордости Индрик объяснял Кузьме:

— Мы, нечисть — люди слова, сказала — в запой, и на три дня!

Я протянула руку, но с моих пересохших губ не сорвалось даже слабого стона. Зоря понял мой жест по-своему, вложив сверток тонкой бумаги, намотанный на деревянную палочку:

— Вот добытая вами книжечка, — ласково сказал он, разматывая свиток, — в целости и сохранности. Госпожа Горгония даже перевод сделала. Теперь морские узлы как заправская пиратка вязать будете.

— Чего?! — Я попыталась приподняться, смутно вспомнив, что мешок Сусаноо действительно остался привязанным к седлу Сивки-Бурки. Зоря опять по-своему понял мой вопрос, и, набрав в грудь воздуха, начал громко декламировать:

— Название «Волшебные превращения простой вещи».

— Спасибо, хватит, — выдавила я, чувствуя, как от его радостного хрюка что-то хлюпает в голове.

Зоря послушно положил свиток на колени и сочувственно поинтересовался:

— Может, рассолу? Мне с похмелья рассол помогает.

Я грустно показала ручками, сколько мне надо рассола. Таким количеством можно было напоить караван в пустыне, но друзья не стали жадничать. И где-то к полудню я стала отдаленно походить на человека.

Индрик ревниво выспрашивал, чем мы занимались с Сивкой-Буркой, и я, как могла, уверила его, что его давний обидчик всю дорогу оглядывался и пугливо дрожал. А овечка рассказала мне о робких попытках Аэрона узнать, как у меня обстоят дела, и долгих путаных извинениях Велия, которые он страстно просил мне передать.

— А я ему говорю, она ушла, — расписывала мне в красках овечка, — а он говорит, и куда? А я с царственной небрежностью — с Сивкой-Буркой, в запой! А он, перепугано, — как?! А я ему — насовсем, вернуться не обещала.

— А он? — спросила я.

— Впечатлился, — довольным тоном сообщила овечка. — И все три дня появится в зеркале, посмотрит так грустно, вздохнет.

Распрощавшись с гостеприимным Кузьмой, я решила сегодня во что бы то ни стало дойти до села Верстовое. Дышала бодрящим морозным воздухом и тоже вздыхала, глядя на не перестающее светиться колечко, но ни к ракушке, ни к зеркалу не притрагивалась.

Село Верстовое называлось так неспроста, оно и впрямь растянулось больше чем на версту. Деятельные купцы, которым Засеки были обязаны своей независимостью от князей, в былые времена организовали здесь маленькую крепостцу, от которой до Погоста и Большой Заставы расстояние было одинаково. Гарнизон крепостцы патрулировал тракт, чистя его от разбойников, которых здесь было что блох на шавке. Вокруг крепости очень скоро собралось столько народу, что по сути Верстовое уже могло считаться небольшим городком, и никаких малопосещаемых хуторов вокруг него не было. Верховодили здесь староста, малый воевода, купцы, и даже имелся жрец Хорса. Одним словом, все, как в родимом Веже, с той лишь разницей, что меня не гнали с порога поганой метлой, а встретили как дорогую гостью, хлебом-солью.

Увидев румяный каравай в руках жреца Хорса, Индрик с непривычки начал икать, сильно подозревая, что молодой голубоглазый предстоятель решил пожертвовать собой, но отравить кого-нибудь из Древних. Раскланявшись и расцеловавшись, я выступила с короткой речью, заверив, что как представитель Конклава магов живота не пожалею, спасая народ и отечество. Зоря завороженно слушал, как я несу ахинею, лицо у него было как у детей, что смотрят балаганных артистов на ярмарке, в результате я запуталась, все скомкала и плюнула, решив, что умные люди меня и так поймут, а перед дураками можно и не распинаться.

На полпути к пиршественному столу малый воевода Руслан Васильевич, бережно попридержав меня за локоток и чуть смущаясь от собственной дерзости, но не в силах побороть любопытство, поинтересовался:

— А правда, что Зорян… э-э… тайный богатырь великокняжеский?

— Сказать по правде, не знаю, — честно призналась я, глядя на раздувшегося от важности Зорю. Когда он дурачком по тракту шастал, его, конечно, приглашали на кухню и к старосте, и к воеводе, но чтобы так, за ручки да на пир, впервые в жизни. Даже не представляю, что будет делать парень, когда все закончится?

Меня усадили на почетное место, ничуть не смутившись тем, что по правую руку от меня с глумливой мордой присел Индрик, а слева взобралась на лавку овечка. Больше того, стоило старосте произнести здравицу в честь прибывших гостей, как Индрик тут же цапнул своей когтистой лапой кубок и принялся кричать ответные здравицы хозяевам, швыряя в рот пироги, цыплят и рыбу.

Отговорившись юным возрастом и тем, что я девица красная, я не стала пить вино, от которого меня воротило, а цедила морс, пока не кончились речи и угощение. Вот тут-то я вспомнила, что имею дело с купцами, оказалось, что весь этот тарарам не просто так, а срочно понадобилась им влиятельная нечисть, которая смогла бы повлиять на разбушевавшегося банника или угомонить его.

— А еще у нас шалить начали, — чуть смущаясь, признался жрец Хорса, — сначала по мелочи, а недавно святые дары украли. — При слове «украли» сидевший рядом Зоря встрепенулся:

— Дорогие дары?

— Бесценные с точки зрения верующих. Ковчег с пером из крыла Хорса.

Индрик сдержался, не заржал, а Зоря был явно разочарован. Воевода вспылил и, врезав кулаком по столу, пожаловался:

— Подпруги порезали, у меня вестовой чуть шею не свернул, с коня упав. Сапоги к полу гвоздями прибили посреди казармы, в супе портянки вымочили. Явно нечисть балует. Знать бы только какая!

— А с банником у вас что? — спросила я.

— С банником — беда. Он у нас из коренных, из первых, едва ль не хозяином всей здешней нечисти считался, только банька его сгнила, и как решили мы ее сносить — озверел. Он и раньше-то был крут, так, бывало, отпарит, что света белого невзвидишь, а теперь к его бане вообще никто подойти не может, на десяти дворах вокруг всех кур попередавил, сараи порушил, люди боятся. Сделайте нам доброе дело, госпожа… гм… магичка. Поговорите со старым чертом, может, он хоть вас послушается.

— И как ты думаешь с ним побеседовать? — спросил Индрик, наблюдая издали за яростно визжащим и выворачивающим заборы черным кабаном.

— Не знаю… — протянула я, выглядывая из-за угла сарая. Овечка уже пробовала разговорить негодующую нечисть, и ее «милейший» и «Не смей трогать даму» испуганным эхом метал ось вдоль улочек села, как и клочья белой шерсти.

Сама миротворица стояла позади Индрика и сыпала проклятиями на голову грубого банника, который вдоволь погонял ее вокруг своей старой баньки.