Неделя в декабре - Себастьян Фолкс

— Сам я не курю — аллергия. Но уверен, ничего лучшего вы в Лондоне не найдете.

— Сколько это будет стоить?

— Так, погодите. У меня на сей счет особый справочничек имеется. Ага. Вот оно. На улице вы отдали бы сорок пять фунтов за унцию — если бы нашли такой товар. Однако на улице травку подобного качества не встретишь. Но для простоты картины будем считать, что вам это удалось. В килограмме тридцать пять унций. — Тиндли постучал по клавишам калькулятора. — Делаю вам особое предложение — я готов отдать все за семьсот фунтов.

— Дебитные карточки вы принимаете?

— Да, разумеется. Вот вам считыватель. Давайте карточку. Значит, так, я схожу за товаром, а вы пока введите ваш код.

Финн ввел 1991, год своего рождения. «PIN-код принят».

Тиндли вернулся с огромным, наполненным «планом» пластиковым пакетом на молнии, оторвал вылезшую из считывателя квитанцию. На тонкой полоске бумаги значилось: «Место упокоения домашних любимцев „Краткая дрема“. 700,00. Благодарим за покупку».

Не маленький я тут гроб прикупил, сказал себе Финн.

Второй тренер привез игроков основного состава к современному отелю, стоявшему примерно в миле от стадиона команды, с которой им предстояло играть. В банкетном зале ресторана их ожидала заставленная едой буфетная стойка. Здесь были макароны с помидорами, макароны со шпинатом, макароны с горохом и сладкой кукурузой, макароны с другими макаронами и мелко нарезанной курятиной, жареная картошка на одной тарелке с опять-таки макаронами, «ризотто» и плов с макаронным салатом. «Штык» предпочел бы получить несколько свиных сарделек или говяжий гуляш со сметаной, но таковые отсутствовали. Он взял тарелку, на которой были горкой навалены макароны с кусочками бекона и курятины, и постарался выковырять их из «ригатони». За этим последовал рисовый пудинг с йогуртом и бананами. Так только в больницах и кормят, подумал «Штык».

За уплетавшими макароны игроками внимательно наблюдал молодой человек по имени Гэри Фоскетт, главный диетолог клуба. У него были бледно-рыжие волосы, белая шелушащаяся кожа и слегка подрагивавшие руки.

Под конец ланча к игрокам наконец-то присоединился старший тренер. Мехмет Кундак хорошо справлялся с этой работой в родной Турции и несколько хуже в Италии; его назначение стало для многих сюрпризом, однако он превосходно умел изображать носителя высшего знания, и впечатление это еще и усиливалось присущим ему немногословием. Мелкую работу — расстановку конусов, организацию разминок — он оставлял Арчи Лоулеру, а сам просматривал, куря сигарету за сигаретой, видеозаписи игр очередного противника. Замены, производившиеся им во время матчей, отличались неожиданностью, но нередко оказывались удачными. Известно было, что он способен вдруг невзлюбить игрока без всякой на то причины. Год назад он заплатил 9 миллионов долларов за форварда из «Серии А»,[48] однако на поле выпустил его всего один раз, да и то в кубковом матче с третьеразрядной командой. Верность Кундака игрокам вроде Дэнни Бектайва и Шона Миллса, пушечному мясу английской разновидности, не претерпевшему никаких изменений со времени битвы при Азенкуре, очень нравилась традиционным болельщикам, питавшим естественное недоверие к австралийской инвестиционной компании, которой принадлежал клуб.

Кундак поздоровался с несколькими ведущими игроками, дружески похлопав каждого по плечу. Под глазами старшего тренера свисали мешочки, обведенные еще и кругами, темнота которых лишь подчеркивалась его очками-«хамелеонами» со стеклами настолько чувствительными, что они темнели даже от одной 60-ваттной лампочки.

— Ну как тебе тут? — спросил он у «Штыка».

— Да. О’кей, — ответил тот.

— Еда нравится?

— Да. О’кей. Сытная.

— Такая помогает бегать. Хоть целый день, как Бектайв. А, Дэнни?

— Точно, батя.

— По правде, — продолжал Кундак, — дерьмо английская еда. Если ты хорошо играешь в субботу, я беру тебя в мой лучший ресторан. О’кей?

— Спасибо, — сказал «Штык». — Выходит, в субботу я играю в команде?

— Вот именно, играешь в гребаной команде. У нас тут примадонн нет, дружок, — сказал Шон Миллс, и все рассмеялись, кроме маленького африканца и Али аль-Асрафа.

После ланча «Штыка» и Владимира отправили в 416-й номер, отдыхать. Владимир вытянулся на кровати во все свои шесть футов четыре дюйма, почесал густую, недельной давности щетину. Даже лежащим выглядел он устрашающе. Вскоре он извлек из сумки маленькую игровую приставку с двумя экранчиками и погрузился в игру, в которой драконята собирали золотые монеты под аккомпанемент тонких гудочков.

«Штык» терпеть не мог валяться среди дня. Это напоминало ему о детстве, когда мать заставляла его каждый день подниматься после обеда в одну из спален их смотревшей на гданьский порт квартиры и отдыхать. Тадеуш, как его тогда звали, лежал и смотрел на паутину, соединявшую шнур потолочной лампы с кусочком растрескавшейся потолочной же штукатурки. Потом выглядывал в окно, закрывал глаза и дивился тому, что все еще «видит» остаточное изображение того, что углядел за стеклом.

«Штык» подошел к телевизору, включил его, однако Владимир немедля запротестовал.

— Я пытаюсь сосредоточиться, дурень, — сказал он. — Уже девятнадцать монет набрал. Еще одна — и я перейду на новый уровень.

«Штык» лег снова, полистал Библию Гедеона. Впредь будешь умнее: постараешься получить другого напарника по номеру, прихватишь с собой книгу. Этот болгарин просто осел какой-то. Мысли «Штыка» обратились к его подружке, русской девушке по имени Оля, с которой он познакомился на званом обеде, когда только-только приехал сюда, чтобы подписать контракт с клубом. Любая мысль о ней делала его счастливым.

Он задремал и увидел перед собой Олю — голую, в отельной ванной. Природа наделила ее узкой грудной клеткой и непропорционально большими грудями: они не выглядели такими уж чрезмерными — просто могли бы принадлежать ее старшей сестре. «Штыку» казалось, что Оля их немного стесняется. У нее были темные, почти черные волосы и озорные карие глаза, и хотя ноги и бедра ее отличались стройностью, в пропорциях их присутствовало нечто несовершенное: какой-то трогательный, внушавший доверие изъян, — и когда Оля раздевалась, «Штык» думал, что перед ним не фотомодель, а студентка, которую он случайно застукал голой в университетской раздевалке. Английским Оля владела примерно так же, как он, может быть, немного лучше, а кто он такой, поняла, как только «Штык» подошел к ней в том клубе на Пикадилли и представился. Она работала в компании, занимавшейся «организацией мероприятий», однако работа ей не нравилась, и «Штык» согласился поспрошать в правлении клуба, не найдется ли там место для нее. Чем она занималась у себя дома — на Украине, а после в Москве — до того, как приехала в Лондон, он не знал, а Оле, похоже, не хотелось об этом рассказывать. Про себя он думал, что загонять такую девушку в компанию пожилых теток, работающих в закупочной и административной службах клуба, идея нелепая; тетки будут глазеть на нее и дивиться, почему она не подалась в фотомодели. Но, может быть, с этого здесь и следует начинать, говорил он себе. Так или иначе, если ей будет от этого лучше, он наведет необходимые справки.

«Штык» уже спал, и ему снилась Оля: за десять минут до окончания игры она поднималась со скамейки запасных и выходила на поле стадиона «Олд Траффорд», чтобы забить гол в ворота «Манчестер Юнайтед». Ему не нравилось, что все игроки глазеют на нее, да и выйти ей следовало бы в клубной форме, а не голой по пояс.

Его разбудил постучавший в дверь номера Кенни Хотри:

— Подъем, спящие красавицы. Пора ехать на стадион.

И у Джона Вилса это утро тоже выдалось хлопотным. За завтраком он поговорил с человеком по имени Алан Винг, работавшим у Вика Смолла в «Альтернативных инвестиционных услугах Гринвью». Для встречи с ним Вилс выбрал кафе-бар «Оазис», стоявшее в начале Кеннингтон-роуд — там, где эта улица отходит от станции метро «Ламбет-Норт» и устремляется к Имперскому военному музею. Улица была настолько безликой, насколько это возможно в Центре Лондона, — прямая полоса асфальта, практически ничего ни с чем не соединяющая. В «Оазисе» не было даже машины «эспрессо» — кофе там подавали в запотевших стеклянных кувшинах, а на вкус оно отзывалось желудями; Вилс, поевший дома, заказал для Винга горячие сэндвичи с помидорами и сыром, которые поджаривали здесь на шипевшей вафельнице.

Вилс получил от Винга пухлый конверт формата А4, содержавший плоды его двухнедельных трудов. Он вел слежку сначала за президентом, а затем, когда тот неожиданно улетел в Мадрид, за председателем правления Ассоциированного королевского банка. Конверт содержал фотографии этих двоих, сделанные у них на работе и при всевозможных перемещениях обоих, плюс записи Винга о том, чем они занимались. Председатель и президент обозначались в этих записях как Чарли и Эрик, соответственно: «Чарли приехал на работу в 7.42 в своей обычной машине, поставил ее на отведенном для нее месте. Поднялся лифтом на восемнадцатый этаж. Там его ждала секретарша. См. прилагаемое фото. Эрик завтракал в отеле „Коннот“ с Неизвестной Леди (см. фото). Он ел кеджери, она ела хлопья из отрубей и пила апельсиновый сок».