Новый мир. № 3, 2004 - Журнал «Новый мир»

Еще яркий пример того, как безобидный вроде фильм несет в себе растлевающую проповедь гнусной философии.

По клубам бесконечно идет фильм „Собор Парижской богоматери“. Его, очевидно, считают классикой. Но от Гюго там осталось мало. Американские дельцы этим фильмом проводят мысль, что если народ угнетен, то виновата не высшая власть, а злые плохие чиновники. В фильме показан добрый король и злой судья Фроло. (Так что сколько ни пытались Шепилов с Ильичевым устранить из фильмов „добрых королей“, один все-таки проник на „трофейный“ экран. — Ю. С.).

Показывается это на расовой проблеме. В стране преследуют цыган, но фильм старается убедить зрителя, что в расовом преследовании виноват не король, не высшее правительство, а злой чиновник Фроло».

«А ведь этот фильм тоже, кажется, был в списке тех, что не нуждались в поправках, — снова, должно быть, припоминает Маленков агитпроповское расследование. — Как же так? Слепые они там, что ли?»

«Но и этого мало, — читает он оказавшегося более прозорливым, чем Шепилов с Ильичевым, вместе взятые, анонима. — Главное в том, что этот фильм совершенно откровенно проповедует враждебную нам философию правых социал-реформистов, лейбористов и пр.

В фильме много места уделено истории двух героев: Грегуара — поэта и Клопена — вождя бродяг. Грегуар стоит за мирные действия, чтобы добиться реформ. Он убежден, что не нужно никакого вооруженного восстания — достаточно обратиться с петицией к королю, и все будет в порядке.

А Клопен стоит за вооруженное восстание. И что же происходит? Клопен поднимает восстание и сам в нем гибнет, ничего не добившись. А Грегуар, без восстания, обращается с петицией к королю, и добрый король дает ему добро на все реформы.

Это самая настоящая реформистская философия. Но и этого мало. Боясь, что антиреволюционная мораль может до кого-нибудь „не дойти“, авторы прямо дали такую сцену и слова. Когда Клопен лежит умирающий, к нему подходит Грегуар и откровенно говорит: „Вот, ты считал, что добиваться нужно всего вооруженным восстанием, и ты погибаешь, ничего не добившись. А я мирным путем, петицией к королю, всего добился“.

Коммунистическая партия учит нас, сочувствуя всем угнетенным на Западе, которые стремятся поднять знамя восстания против угнетателей, презирать реформистскую философию. А на наших экранах идет фильм, показывающий, что реформистская философия „правильная“.

Как может быть, чтобы постановления ЦК ВКП(б) о журналах „Звезда“ и „Ленинград“ и о театре не относились, по мнению кинодельцов, к кино?»

Этим риторическим вопросом завершает свой вопль пожелавший остаться неизвестным товарищ.

А вслед за ним к Маленкову летит нечто вроде оправдания тем же Агитпропом своих решений двухлетней давности. Теперь его подписывают уже не Шепилов и Ильичев, пошедшие на повышение, а сменившие их В. Кружков (автор небезызвестной «запретившей» в 1940 году фильм «Закон жизни» правдинской статьи) и В. Сазонов.

«В поступившем в ЦК ВКП(б) заявлении (без подписи), — пытаются они втолковать Маленкову, насколько это заявление даже по коммунистическим меркам тенденциозно, — говорится, что во многих клубах Москвы и кинотеатрах других городов показываются американские фильмы, пропагандирующие американский образ жизни.

Однако среди отобранных в свое время Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) фильмов американского производства имеются фильмы, по существу разоблачающие американскую псевдодемократию и антинародную политику империалистических кругов Америки. Такие фильмы, как „Сенатор“, „Виа Вилья!“ (так! — Ю. С.), „Мистер Дидс едет в большой город“ („Во власти доллара“), „Гроздья гнева“ по роману Дж. Стейнбека (этим фильмом того же Д. Форда агитроповцы особенно, как им кажется, упрочняют свои позиции, но он никогда не был трофейным и на советских экранах не демонстрировался; так же, как следующий, действительно, видимо, что-то разоблачающий. — Ю. С.), „Последний язычник“ — о звериной колониальной политике американцев на островах Тихого океана — и др., имеют определенный познавательный интерес для советских зрителей, и их демонстрирование является желательным» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 132, ед. хр. 429).

Неизвестно, успокоила ли эта «Записка» Маленкова. Возможно, взвесив все «за» и «против» трофейной кинокампании, он пришел к выводу, что она, без сомнения, как любая другая идеологическая кампания, имела за два года свои издержки. Но, во-первых, эти издержки — в ЦК умели считать — во многом окупаются огромным объемом «валовых сборов». А во-вторых, если даже после такого идеологического подрыва, каким стал для советского народа свалившийся на него трофейный кинобум, люди не перестанут верить в идеалы коммунизма, значит, они, эти идеалы, не подвержены никакому самому обольстительному влиянию извне.

И, убаюканный, должно быть, этой спасительной мыслью, Георгий Максимилианович Маленков приступает к другим, более важным, чем даже фильмы с непротестующей Диной Дурбин, делам партии и государства.

II

Восток — дело тонкое, тем паче в кино…

…Но не в «Белом солнце пустыни», откуда вошло в обиход крылатое выражение и где красноармеец Сухов констатирует это немаловажное обстоятельство. Восточная «тонкость», в частности китайская, в разные годы была проявлена в отношении целого ряда советских фильмов — и выдающихся, и не очень.

Все началось с «Записки» И. Сталину (и ее копии Г. Маленкову, В. Молотову, Н. Булганину, А. Микояну, Л. Кагановичу, Н. Хрущеву, М. Суслову), написанной 28 мая 1952 года Председателем Внешнеполитической Комиссии ЦК ВКП(б) В. Григорьяном:

«В беседе с Главным уполномоченным „Совэкспортфильма“ в Китайской Народной Республике Г. Строителевым, — пишет он, — начальник Центрального управления кинематографии при Министерстве культуры Китайской Народной Республики тов. Ли Цзе Вень высказался о кинофильме „Пржевальский“.

„Министерство культуры КНР очень внимательно отнеслось к изучению фильма ‘Пржевальский’, — сказал он, — для чего были приглашены виднейшие китайские ученые-историки. Ими был сделан целый ряд существенных замечаний по китайским сюжетам фильма, для выявления которых Министерство кинематографии обратилось в Министерство иностранных дел. После просмотра фильма двумя заместителями министра иностранных дел возникли дополнительные вопросы, которые не были решены, и фильм был передан для изучения в Центральный Комитет партии Китая.

В результате просмотра фильма начальником Отдела пропаганды ЦК секретарем ЦК тов. Лю Шао Ци замечания по китайским сюжетам не отвергнуты и не был окончательно решен вопрос о дублировании фильма на китайский язык. Фильм был передан 16 апреля 1952 года на просмотр товарищу Мао Цзе Дуну. После чего тов. Ли Цзе Вень и сообщил Г. Строителеву об основных недостатках фильма.

1. Некоторые китайские эпизоды ‘Пржевальского’ не соответствуют исторической действительности. Коварные интриги англичан против русского народа не могли найти поддержки в Китае, так как в это время весь китайский народ, в том числе и феодалы, был преисполнен ненавистью к английским колонизаторам. В отношении русского народа в Китае в то время не могло быть никаких проявлений вражды, вопреки тому как это несправедливо представлено в фильме ‘Пржевальский’. Такое искажение исторической действительности оскорбляет чувство дружбы, которое питает китайский народ к советскому народу. Такой фальсификацией истории могут воспользоваться англо-американские круги во враждебных целях в отношении Китая и Советского Союза.

2. В фильме совершенно нереально и неубедительно представлена дружба между русским и китайским народами. В то время как Пржевальский находит дружественный прием у корейцев и монголов, представители китайского народа встречают его без каких-либо видимых причин враждебно. Голословное заявление китайского солдата Егорову (солдату из экспедиции Пржевальского. — Ю. С.), что русский и китайский народ — братья, совершенно неубедительно. Сюжет, в котором Телешев (помощник Пржевальского. — Ю. С.) объясняет китайской девушке с помощью стереоскопа символическое слово ‘Москва’, услыхав которое она становится радостной, не соответствует реальной действительности и ни в коей мере не подчеркивает дружбу между русским и китайским народами.

В тот период времени, в обстановке феодального строя, китайская девушка (женщина) была безграмотна, бесправна, запугана, поэтому она не могла вести себя так вольно с мужчинами, тем более с иностранцами. Как могла вести себя так китайская девушка и могла ли она понять смысл слова ‘Москва’, задаст вопрос любой китайский зритель. Да и слово-то это не имело в то время того смысла, которое оно приобрело теперь. Дружественный и гуманный жест Пржевальского в отношении китайских детей, когда он приказал накормить их рисом, не характеризует дружбы между русским и китайским народами. Китайский зритель оценит этот жест как мелкую подачку, к которым часто прибегали империалисты, стараясь этим прикрыть истинное отношение к китайскому народу.