Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев

— Не ходи туда больше, — сказал Варягин. — А лучше всего беги из Москвы.

— Ты чего, Семен? — Скрипач вытаращил глаза. — Подумай, что говоришь. Может, это последний шанс на ноги встать. Гранд! Что же мне до конца дней своих так пробавляться за ваш счет?

— Он придурок, — сказал Варягин профессору. Тот печально кивнул.

— Музыкант. При этом — еврей. Случай клинический.

— Может, за границу пошлют, — размечтался Самойлов. — Нет, старая гвардия еще свое слово скажет. Запомните, ребята, если повезет, Жорик про вас не забудет. Мы еще увидим небо в алмазах.

— Он в двухкомнатной квартире один прописан, — напомнил Варягину профессор. — Вот, похоже, кто-то и заинтересовался.

— Думаю, все обстоит значительно хуже. В Москве под эгидой МВФ проходит акция "Милосердие без границ". Всех пьющих стариков зарегистрируют, свезут в отстойник и переработают на мыло. В целях экологического оздоровления города.

— Завидуете, — догадался скрипач. — Не могу осуждать. Так уж россиянин устроен. Для него главное, чтобы у соседа корова сдохла. Отсюда по большому счету все наши беды. От местечкового мировоззрения.

Варягин допил пиво и распрощался с приятелями. Он не мог помочь Самойлову, да и никому другому. Как ему самому никто не помог в свое время. Мир с угрожающей скоростью катился в пропасть, и он не видел силы, которая могла замедлить падение. Как врач он чурался мистики, но человек, переживший самого себя, отлично сознавал, что для многих его одичавших сограждан, превратившихся в полулюдей, в полуживотных, апокалипсис стал вчерашним днем, хотя мало кто об этом задумывался. Большинство и молодых, и старых, ежедневно подпитываясь от сверкающего, волшебного экрана, по-прежнему тешили себя надеждой, что вот-вот на их чумовые головы обрушится какая-то неслыханная удача.

Домой вернулся огрузневший, полный смутных дум. В квартиру вошел с привычным ощущением погружения в склеп. Здесь давным-давно никто его не ждал, ни одно живое существо — ни жена, ни кошка, ни птичка, ни рыбка. Иногда, очень редко, он приводил с собой какую-нибудь самочку из самых затрапезных, с кем не надо разговаривать, и, насытив утробу, избавлялся от нее с такой же легкостью, как выбрасывают в помойное ведро колбасную кожуру. Однако именно эта не до конца иссякшая, первобытная тяга к соитию с себе подобным существом, он чувствовал, каким-то таинственным образом удерживала в нем призрачную связь с прежним Варягиным, зубоскалом, тружеником и отчасти романтиком. Наверное, в тот момент, когда женщина станет ему безразличной, и оборвется наконец бессмысленно затянувшийся земной путь.

Но сегодня его ждал сюрприз. Он сперва зашел в ванную, где стянул с себя отвратительную дневную одежду, принял душ и закутался в махровый халат. Потом отправился на кухню, чтобы попить водицы, зажег свет — и увидел сидящего за столом незнакомого мужчину, темноглазого, с короткой прической. По всей видимости, мужчина находился тут давно: в блюдечке лежало несколько окурков. Странно, что, войдя в квартиру, Варягин не почувствовал запаха табачного перегара, чужого запаха — вот что значит усталость и спиртное.

— Садись, Семен Куприянович, — усмехнулся мужчина. — Будь как дома.

Варягин не испугался и даже не насторожился. В облике незваного гостя не было ничего угрожающего, больше того, чём-то он сразу показался ему симпатичным. Улыбка, негромкий голос, расслабленная поза… Варягин и мечтать не мог, что когда к нему подошлют стрелка, он будет выглядеть таким добродушным увальнем.

Он протиснулся к плите, зажег комфорку и поставил чайник. Опустился напротив гостя, вежливо спросил:

— Хотите что-нибудь выпить? Есть «Смирновская» коньяк.

Пришелец расплылся в еще более широкой ухмылке:

— Хорошо держишься, Куприяныч. Почему не спросишь, кто я? Как вошел в квартиру?

— Зачем? Надо будет, сами скажете.

— Тоже верно. От рюмочки, кстати, не откажусь. Варягин поднялся, достал из шкапчика графин с коньяком, из холодильника — сыр, лимон. Не спеша нарезал то и другое. Наполнил две рюмки.

— Слушаю вас… э…

— Иван… Иван Иванович… Твое здоровье, доктор. Выпили, не чокаясь. Сидоркин закурил бог весть какую за вечер сигарету. Он успел составить мнение о собеседнике, и оно расходилось с тем, какое у него было до этого. Варягин не был чудовищем, мутантом, — это просто потерянный, опустошенный, разочарованный во всем человек. Явление Сидоркину знакомое. Самый неподходящий материал для оперативного контакта. Сожженная душа, как пустыня. В ней даже для обыкновенного человеческого страха не осталось места. Не вздрогнул, не заблажил, когда увидел на собственной кухне чужака. Легче растормошить маньяка или наркомана, чем такого плюнувшего на себя, выпавшего из реальности интеллектуала. Никакие посулы и угрозы не годятся, а в моральные максимы они не верят. Фигурально выражаясь, Сидоркин столкнулся с пустотой, у которой осталась лишь призрачная человеческая оболочка. По нынешним временам заурядный случай.

— Разговор у нас, Куприяныч, короткий, но важный. Для меня важный. Возможно, и для тебя. Как поглядеть… Ведь у тебя, если не ошибаюсь, дочурка подрастает?

Не удержался, закинул для пробы ментовский (или бандитский?) крючок. Варягин ответил усталой гримасой.

— Спрашивайте, Иван Иваныч, чего там… Коли смогу помочь.

— Конечно, сможете. — Сидоркин решил, что правильнее тоже перейти на «вы». — Меня интересует, что произошло с гражданкой Марютиной Надеждой Егоровной? То есть где она и в каком состоянии?

— Уточните, пожалуйста.

— Что уточнить?

— Какая Марютина? Вы уверены, что я ее знаю?

— Конечно, знаете. Из фирмы «Купидон». Она проходила пять дней назад.

Варягин слукавил, но лишь для того, чтобы собраться с целями. Марютину помнил прекрасно. Яркая девица. Таких опускают не каждый день. Как он понял, ее вели по щадящей программе "Инкогнито".

— Ах да, припоминаю. Марютина сейчас в санатории. Думаю, жива-здорова. Хочу надеяться. Очень милая женщина.

— Санаторий — это хоспис "Надежда"?

— Иван Иванович, вы же сами все знаете.

— Увы, не все… Зачем она там?

— Это не моя компетенция. У нас в «Геракле» нечто вроде сортировочного пункта, не более того. Что происходит с клиентами дальше, нам не сообщают.

— Почему же думаете, что Марютина жива-здорова? Откуда такая уверенность?

— Есть косвенные признаки. Сортировка идет по двум-трем направлениям. Марютина шла по облегченному режиму.

— Вы довольно откровенны, доктор.

— Не вижу смысла что-либо скрывать. Вы ведь все равно меня убьете, не так ли?

Варягин налил по второй. Ему нравилось сидеть на кухне с незнакомым, но явно неглупым и с учтивыми манерами человеком. Если это последний разговор, то хорошо, что он складывается именно так — с исповедальным оттенком.

— Нет, — ответил гость. — Необязательно. По жизни вроде да, вас необходимо ликвидировать. Тут нет сомнений. Но, как говорится, безвыходных положений не бывает. Ладно, не будем о плохом. Давайте выпьем за медицину. Какие она все же творит чудеса!.. Диву даешься.

Варягин первый раз проявил любопытство:

— Вы что же, Иван Иванович, имеете касательство к медицине?

— Какое там… Иногда почитывал кое-что по необходимости. Кстати, и про этих ваших клоников попадались статейки. Овечка Долли, законсервированный младенец в Алабаме — и прочее такое. Но я ведь полагал, все пока на предварительной стадии. В области утопий. А оказывается, в родной Россеюшке вы вон какую деятельность развернули. На коммерческий поток поставили дело. Похоже, рано нас Запад на помойку списал. Опять мы ему нос утрем.

Варягин слегка опешил, когда услышал про клоников, но пока Сидоркин витийствовал, собрался с мыслями.

— Ошибаетесь, Иван Иванович. Никаких клонов в природе не существует, тем более на потоке. Есть другое, хотя близкое к этому. Наши специалисты разработали интересную комплексную методику по созданию двойников. Причем, если требуется, в массовых количествах. Проблема не такая сложная, как может показаться непосвященному. Штука в том, что внешнее многообразие человеческих типов — это только видимость. Известно, что вся мировая литература укладывается в два-три сюжета, все остальное — вариации, и так же точно человеческие внешние данные вписываются в три-четыре центральных силуэта. Подгонка материала под общие параметры — это всего лишь вопрос современных компьютерных, медикаментозных и хирургических технологий. С индивидуальной внешностью, дорогой Иван Иванович, покончено одновременно с индивидуальной душой. Мы и не заметили, как превратились в гомо животикус. Собственно, это и послужило основой для коммерческого проекта, осуществленного в недрах "Дизайна-плюс".

Сидоркин внутренне возликовал: он узнал значительно больше того, на что рассчитывал. Притом без особых усилий. Доктор его очаровал. И подталкивать не надо, только слушай. Вот тебе и опустошенный интеллигент. Ишь как увлекся. Вещает, будто с кафедры.