Дом у озера - Кейт Мортон

В детстве они все лето почти не вылезали из воды, от солнца кожа покрывалась коричневым загаром, волосы выгорали добела. Несмотря на слабую грудь, Клемми – длинноногая, как жеребенок, и непослушная – больше всех любила проводить время на свежем воздухе. Ей бы родиться позже, например сейчас, когда столько возможностей для девочек вроде Клемми! Они повсюду – пылкие, независимые, решительные и целеустремленные, не скованные ожиданиями общества. Элис радовалась за этих девушек с пирсингом в носу, короткой стрижкой и непримиримым отношением к миру. Иногда ей казалось, что она чувствует в них дух своей сестры.

После исчезновения Тео Клемми замкнулась, как моллюск в раковине. Когда ее допрашивали полицейские, она молчала и делала вид, что ничего не слышит. Насколько Элис помнила, Клемми всегда была немного странной, но тем летом тысяча девятьсот тридцать третьего девочка словно одичала. Она почти не приходила домой, рыскала вокруг аэродромов, сбивала заостренной палкой камыши у воды, часто даже ночевала на улице: устраивала бивак в лесу или на берегу ручья. Один Бог знает, что она ела. Наверное, птичьи яйца. У Клемми был талант разорять гнезда.

Мама ужасно сердилась. Мало ей было страданий из-за Тео, приходилось еще тревожиться за Клемми, которая в любую погоду где-то бродила. Впрочем, в итоге сестра неизменно возвращалась – грязная, со спутанными волосами и в разодранной одежде. Лето созрело, переспело и сошло на нет, настала туманная хмурая осень. С ее приходом в Лоэннете воцарилась безысходная тоска, как будто все надежды, что Тео найдется, умерли вместе с теплым временем года. Поиски официально прекратились, полицейские принесли извинения, и семейство Эдевейнов решило вернуться в Лондон. Свадьбу Деборы назначили на ноябрь, и имело смысл приехать на несколько недель раньше, чтобы обжиться. Даже мама, которая не любила город, была рада уехать из холодной, опустошающей печали «Дома на озере». Окна наглухо закрыли, двери заперли, вещи погрузили в машину.

В Лондоне Клемми заставили носить обувь. Вместо разодранных и ставших тесными платьев купили новые, а еще отдали Клементину в дневную школу для девочек с углубленным изучением математики и естественных наук. Клемми школа понравилась. После череды старомодных гувернанток, ни одна из которых не задержалась надолго, настоящая школа стала глотком свежего воздуха, наградой за уступку. Элис, конечно, радовалась, что Клемми вернули к обычной жизни, однако в глубине души молчаливо оплакивала потерю. Возвращение сестры в лоно цивилизации странным образом усугубило несчастье, сделало его постоянным, ведь если даже Клемми потеряла надежду, значит, все кончено.

Грудь сдавила боль. Это всего лишь колика, успокоила себя Элис, никакой не сердечный приступ. Она нашла скамейку, опустилась на нее и решила немного посидеть, чтобы перевести дыхание. Кожу обдувал легкий теплый ветерок. Элис сидела лицом к дорожке для верховой езды, за которой виднелась детская площадка, – по разноцветным пластиковым сооружениям лазали и гонялись друг за другом дети, пока няни, девицы с забранными в хвосты волосами, одетые в джинсы и футболки, болтали под деревом. К площадке примыкал засыпанный песком открытый манеж, где тренировались конные офицеры из Найтсбриджских казарм. Элис вдруг поняла, что она находится рядом с тем местом, где они с Клемми сидели тем памятным днем в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Правду говорят, что в старости (как незаметно она приходит, как коварно время!) внезапно всплывают яркие воспоминания из далекого прошлого. Важная маленькая девочка училась ездить верхом и кружила по манежу. Элис и Клемми устроились на пледе и обсуждали решение Клемми пойти в летную школу. Это было до начала войны, и жизнь девушек из состоятельных лондонских семей текла своим чередом, но повсюду ходили разговоры, если, конечно, уметь слушать. Элис всегда умела слушать. Как выяснилось, Клемми тоже.

Ей исполнилось семнадцать, и она наотрез отказалась участвовать в светском сезоне. Недавно ее буквально сняли с корабля в доках; продав кое-какие семейные ценности, она собиралась отплыть в Испанию, чтобы сражаться вместе с республиканцами. Мужество сестры впечатлило Элис, и все-таки она обрадовалась, когда Клемми привели домой. Но сейчас, видя, с каким воодушевлением Клемми размахивает газетным объявлением о наборе в летную школу, Элис пообещала замолвить за сестру словечко перед родителями. День стоял теплый, Элис и Клемми только перекусили и пребывали в приятной истоме, довольные, что договорились. Элис откинулась назад, опершись на локти, закрыла под солнечными очками глаза, и вдруг Клемми ни с того ни сего сказала: «Знаешь, а ведь он жив».

Она все-таки не потеряла надежду.

Элис поискала взглядом то место, где они тогда сидели. Она помнила клумбу и что они с Клемми устроились между двух огромных корней каштанового дерева. Детской площадки, конечно, не было, и няни в длинных платьях и матерчатых шляпках собирались у пруда, держа за руки своих маленьких подопечных, а самых младших возили в громоздких черных колясках. К Рождеству того года вся трава исчезла, уступив место траншеям, которые вырыли, готовясь к воздушным налетам. Впрочем, в тот день война со всеми ужасами и смертью еще только маячила перед ними. Мир пока не раскололся, и в небе ярко сияло солнце.

– Знаешь, а ведь он жив.

Прошло пять лет, но Элис сразу поняла, кого она имеет в виду. С того дня, как пропал Тео, Клемми ни разу о нем не заговаривала.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все. Чувствую.

Девочка на лошади перешла на рысь; лошадь гордо встряхнула блестящей гривой.

– Никто не попросил выкуп, – добавила Клемми.

– И что?

– Неужели ты не понимаешь? Если не прислали письмо с требованием выкупа, значит, Тео похитил тот, кому он понравился.

Элис не ответила. Как аккуратно сказать сестре страшную правду, но не выболтать лишнего?

Меж тем лицо Клемми оживилось. Она говорила быстро, как будто ждала пять лет и теперь, когда, наконец, нарушила молчание, больше не сомневалась.

– Думаю, это был мужчина, бездетный, он приехал в Корнуолл, случайно увидел Тео и сразу же полюбил, как сына. Видишь ли, его жена, милая и добрая женщина, не могла иметь детей, хотя очень хотела. Элис, я прямо вижу эту пару, мужа и его молодую жену. Обеспеченные, но не напыщенные зануды, любят друг друга и детей, которых хотели бы завести. Представляю, как грустнеют они год от года, а женщина все никак не беременеет, и постепенно до них доходит, что, возможно, они никогда не услышат топот маленьких ножек в прихожей или смех из детской. Дом погружается в печаль, музыка, свет и радость уходят из жизни, пока в один прекрасный день, когда мужчина уезжает из Лондона по делам или на встречу с партнером… – Клемми махнула рукой. – Неважно, почему он попадает в Лоэннет… видит Тео и сознает, что именно этот ребенок вернет его жене счастье.

Элис вдруг представила Лоэннет в окружении ферм, лугов и соседских лошадей, для которых сестры воровали у кухарки яблоки. Конечно, в истории Клемми было полно неувязок, начать хотя бы с того, что случайно в их поместье никто бы не забрел. Кроме того, Клемми явно вдохновилась Дебориными печалями («Пять лет замужем, а ребеночка все нет», – шептались на светских сборищах). Элис вспомнила пение соловьев у озера перед рассветом и поежилась, хотя солнце палило вовсю.

– Он поступил неправильно, принес нашей семье горе, но его вполне можно понять. Кто бы устоял перед Тео? Помнишь, как он махал ручками, когда радовался, словно хотел взлететь? – Клемми улыбнулась. – Тео был желанным ребенком. И сейчас растет в любви, Элис, и очень счастлив. Его забрали, когда он был совсем маленьким, наверняка он не помнит, кто мы такие, но мы его никогда не забудем. Я могу смириться со своим горем, когда думаю, что он счастлив.

Элис не знала, что сказать. В их семье писательницей была она, однако Клемми обладала удивительным даром видеть мир по-другому. Если честно, Элис всегда восхищалась воображением сестры, как будто ее собственные творческие притязания, ее истории, плод неимоверных усилий и ошибок, бледнели перед врожденной самобытностью Клемми. Ее бесхитростное простосердечие неизбежно отводило любому собеседнику роль жестокого реалиста. Элис не хотелось выступать в этой роли, да и какой смысл? Зачем уничтожать созданную сестрой чарующую сказку: новая жизнь Тео, любящая семья? Разве недостаточно, что она, Элис, знает правду?

Однако Элис жаждала услышать продолжение истории.

– Где они живут? – спросила она. – Каким стал Тео?

Клемми пустилась в рассказ, а Элис закрыла глаза и слушала, завидуя уверенности сестры и ее простодушию. Заманчивый ход мыслей, хотя и ошибочный. Тео не жил новой жизнью с любящей семьей в уютном доме. Клемми была права насчет письма с требованием выкупа, вот только неправильно истолковала его отсутствие. Зато Элис не сомневалась: если не потребовали выкуп, значит, что-то пошло не так и Тео погиб. Она это знала, потому что все произошло так, как она придумала.