Дом у озера - Кейт Мортон

Странным образом воодушевленная, Сэди выключила свет и закрыла глаза, прислушиваясь к грозе и беспорядочным ударам волн. Собаки спали, похрапывая, в изножье кровати. У Э. С. Эдевейн оказался весьма занятный взгляд на вопросы морали. Герой книги, сыщик, узнал правду о вроде бы естественной смерти ресторатора, но предпочел не открывать ее полиции. Диггори Брент рассудил, что ему, как частному детективу, поручили выяснить, куда ведет денежный след, и он свое задание выполнил. Никто не просил его установить причину смерти ресторатора, собственно, ее даже не сочли подозрительной. Бывшая жена покойного много лет почти безвозмездно несла тяжкое бремя; если бы ее арестовали, дочери прошлось бы совсем плохо. Диггори решил, что ничего не скажет, пусть правосудие берет свое без его участия.

Сэди вспомнила рассказ Клайва о том, как юная Элис Эдевейн таилась у библиотеки, где полиция проводила расследование, об ощущении, что девушка знает больше, чем говорит, о более поздних попытках отыскать ключ к разгадке в ее книгах. Хотя роман «Блюдо, которое подают холодным» и не отражал обстоятельства похищения Тео Эдевейна, зато демонстрировал, что у Элис свой, особый взгляд на правосудие и способах его осуществления. В книге довольно много говорилось о сложных отношениях родителей и детей, о связи между ними, которая одновременно и тяжкий груз, и благо, и, что бы ни случилось, остается неразрывной. Элис Эдевейн явно недолюбливала тех, кто уклоняется от ответственности.

Сэди попробовала заснуть, но она и в лучшие времена страдала бессонницей, а сейчас мешали мысли о Роуз Уотерс. Любовь няни к Тео, «как к своему собственному ребенку», долгая безупречная служба и внезапное «несправедливое» увольнение, которое Роуз Уотерс очень тяжело переживала, свидетельница, которая клялась, что после полуночи видела в окне детской силуэт стройной женщины…

Тяжело вздохнув, Сэди повернулась на другой бок и попыталась отогнать беспокойные мысли. Неожиданно в памяти всплыла фотография семейства Эдевейн на пикнике. Муж и жена посредине, любимый малыш на переднем плане, стройная лодыжка и нога в тени. Сэди словно услышала голос Клайва, который говорил, каким желанным был мальчик, и вдруг вспомнила протокол допроса Констанс Дешиль, как та в тысяча девятьсот тридцать девятом году «пускалась в сбивчивые рассказы о своей дочери Элеонор и мертворожденном младенце». Вполне возможно, эти истории не были плодом больного воображения старухи. Что, если Элеонор вынашивала еще одного ребенка, между Клементиной и Тео? «Все знали, что они очень хотели сына, – говорилось в одном из протоколов из папки Клайва. – Мальчик явился подарком судьбы».

Сэди открыла глаза. Что-то еще не давало покоя. Она включила свет, перегнулась через край кровати, разворошила бумаги, ища среди листов самодельной газеты, которую сестры Эдевейн создавали с помощью печатного станка, нужную страницу.

Вот оно!

Сэди взяла старые страницы в кровать. Статья Элис о том, как наказали Клементину Эдевейн за то, что она обозвала няню Роуз толстой. Сэди проверила дату, быстренько посчитала в уме и спрыгнула с кровати, чтобы взять блокнот. Она перелистывала страницы, пока не нашла свои записи о службе няни у Эдевейнов. Больше всего Сэди интересовал месячный отпуск в июле тысяча девятьсот тридцать второго, когда Роуз уезжала «по семейным делам». Даты совпадали.

Сэди выглянула в окно – залитые лунным светом скалы, бурное темное море, молнии на горизонте – и попыталась привести мысли в порядок. Клайв сказал: «Зачем похищать собственного ребенка?» Он говорил об Энтони и Элеонор Эдевейн, и вопрос, конечно, был риторическим, шуткой, потому что родителям действительно нет необходимости красть своих детей. Дети и так принадлежат родителям.

А как насчет случаев, когда не принадлежат?

Похоже, есть новая версия. Сэди догадывалась, почему родитель мог решиться на похищение своего ребенка.

Разрозненные детали сложились в единое целое, как будто только и ждали, когда кто-то их соберет. Девушка в деликатном положении… Маленький мальчик, которому нужен дом… Хозяйка, которая не в состоянии завести собственного малыша…

Решение, которое до поры до времени устраивало всех. А потом вдруг перестало устраивать.

Глава 17

Лондон, 2003 г.

Записка была короткой даже по меркам Элис. Она ушла, вернется позже. Питер поразмышлял над клочком бумаги. Интересно, что все это значит? В последнее время Элис вела себя странно. Ершилась больше обычного и стала очень рассеянной. Питер подозревал, что у нее не все гладко с новой книгой, однако дело вовсе не в типичной для писателей неуверенности в себе. Творческие трудности, скорее, внешнее проявление беспокойства Элис, а не его причина.

Элис побледнела, когда он передал сообщение сестры, голос у нее слегка дрогнул, и Питер вспомнил, что чуть раньше на этой неделе Элис получила письмо, в котором говорилось о старом нераскрытом деле, и повела себя точно так же. Похоже, эти два факта связаны. Более того, Питер полагал, что они имеют отношение к реальному преступлению в прошлом семьи Элис, когда пропал маленький Тео. Письмо ошеломило Элис, хотя она и попыталась это скрыть: спрятала задрожавшие руки под стол. Странное поведение Элис, ее решительный отказ признать, что она понимает, что имел в виду автор письма, заинтересовали тогда Питера до такой степени, что вечером, сидя за компьютером, он вбил в поисковик слова «пропавший ребенок» и «Эдевейн». И выяснил, что младший брат Элис бесследно исчез в тысяча девятьсот тридцать третьем году.

Вот только с какой стати она солгала и почему эта история совершенно выбила ее из колеи? Как-то раз утром Питер пришел на работу и обнаружил Элис распростертой на кресле в библиотеке. У Питера екнуло сердце, и на какую-то долю секунды он вообразил самое худшее. Юноша уже было решился на искусственное дыхание, хотя слабо представлял, как его делать, но тут Элис шумно всхрапнула, и Питер понял, что она спит. Элис Эдевейн никогда не спала днем. Питер меньше удивился бы, если бы открыл дверь и увидел, что Элис в расшитом монетками наряде из шелка исполняет танец живота. Внезапно она проснулась, Питер незаметно выскользнул в прихожую, и оба притворились, что он ничего не видел. Питер устроил целое представление, шумно снимая обувь, и на всякий случай потряс вешалку, прежде чем снова войти в библиотеку. Элис уже сидела с красной ручкой и правила набросок главы.

Неожиданный поворот событий озадачил Питера, зато у него появилась возможность закончить раздел «ЧаВо» на сайте Элис. Недавно издатели снова звонили, с приближением даты публикации нового романа их терпение, похоже, иссякало, и Питер клятвенно пообещал, что к концу недели передаст им окончательный вариант. Почти все уже было готово, осталось только уточнить, написала ли Элис что-нибудь до книги «В мгновение ока». В интервью «Йоркшир пост», откуда Питер хотел взять ответ, говорилось, что она написала свой первый детективный роман в записной книжке, которую получила на пятнадцатилетие. Питер решил, что это легко проверить. Элис обожала записные книжки, никуда не выходила без той, которой пользовалась именно сейчас, а все остальные хранила на полках у себя в кабинете. Оставалось только отыскать нужную.

Питер посмотрел на лестницу, поймал себя на том, что смущенно насвистывает, и замолчал. С какой стати он принимает невинный вид? Ничего плохого он не сделал. Ему не запрещено входить в кабинет Элис, по крайней мере, она ничего не говорила по этому поводу. Обычно Питер туда не заглядывал, так и нужды не было: все их встречи проходили в библиотеке, а сам Питер работал за большим кухонным столом или иногда в свободной комнате, отданной под архив.

Стоял жаркий день, и яркое солнце светило сквозь узкое окно наверху лестницы. Теплый воздух поднимался по лестничному проему и, не найдя выхода, расплывался на верхней площадке, так что Питер обрадовался, когда открыл полутемный прохладный кабинет и скользнул внутрь.

Как он и предполагал, записные книжки лежали на полке под книгами Элис, изданными в разных странах. Первая записная книжка была маленькая и тонкая, в коричневом кожаном переплете, поблекшем и истончившемся со временем. Питер открыл книжку и увидел на пожелтевшем фронтисписе надпись четким округлым почерком, аккуратно выведенную старательным ребенком: «Элис Сесилия Эдевейн, восемь лет». Питер улыбнулся. Рукописная строка позволяла увидеть в Элис – самоуверенной, грозной, неуступчивой Элис! – прилежную девочку, у которой впереди вся жизнь. Он поставил записную книжку на место и оценивающе взглянул на весь ряд. Похоже, нужную ему книжку Элис должна была получить в тысяча девятьсот тридцать втором и пользоваться ею весь следующий год. Питер достал с полки довольно большой том.

С самого начала стало ясно, что с книжкой что-то не так. Она была слишком легкой и тонкой для своего размера. Питер открыл ее и обнаружил, что половины страниц не хватает, а на их месте топорщатся неровные обрывки. Убедившись, что книга действительно относится к тридцать второму – тридцать третьему году, Питер задумчиво провел пальцем по остаткам вырванных страниц. Само по себе это ничего не значит. Девочки-подростки часто вырывают страницы из своих дневников. Только никакой это не дневник, а записная книжка. И вырвано не несколько страничек, а больше половины листов. Достаточно для черновика книги?