Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

день рождения жены Мастер, как обычно, решил сделать ей необычный подарок. На этот раз он вспомнил о своей юношеской до-мажорной Симфонии, которую решил представить по случаю сорокапятилетия Козимы в театре Ла Фениче. Несмотря на неважное самочувствие, он сам разучил ее со студентами местного музыкального колледжа, и она была исполнена в рождественский вечер. В пролежавшей пятьдесят лет без движения партитуре никто не мог узнать теперешнего Вагнера. Когда отзвучала симфония, он заставил выступить своего тестя («Ты любишь свою дочь? Тогда садись за рояль и играй!»). Примерно тогда же он узнал об изобретении фонографа, но вряд ли уяснил себе, что находится на пороге новой эры, коренным образом изменившей представления об исполнении, воспроизведении и восприятии музыки. В начале января уехал Хумпердинк, через десять дней за ним последовал Лист. Из участников постановки Парсифаля остался только Жуковский, которого Мастер отговорил ехать в Россию на широко отмечавшееся там столетие со дня рождения его отца. Зато в начале февраля прибыл Леви, с которым нужно было обсудить состав исполнителей Парсифаля на фестивале 1883 года. Речь зашла и о находившейся на стажировке в Милане Керри Прингл, и Вагнер, судя по всему, попросил дирижера пригласить ее, чтобы позаниматься с ней лично. 6 февраля Вагнеры наблюдали традиционный венецианский карнавал – уличное шествие и сожжение чучела Принца Карнавала на площади Сан-Марко. 12 февраля Леви уехал, а на следующее утро невесть откуда узнавшая о возможном приезде Керри Прингл Козима устроила мужу скандал, ставший, как полагают, причиной сердечного приступа, который свел Вагнера в могилу: согласно медицинскому заключению, причиной смерти стало психическое возбуждение. В доме в самом деле воцарилась нервная обстановка. Перед обедом, когда Зигфрид играл свои обычные фортепианные экзерсисы, Козима заняла его место за роялем и, рыдая, заиграла Похвалу слезам Шуберта – Листа. Тринадцатилетний сын с изумлением впервые слушал игру матери. Сославшись на сердечные спазмы, Вагнер не вышел к обеду. Внезапно он позвал дежурившую в соседней комнате горничную и приказал срывающимся от боли голосом: «Жену – и врача». Прибежавшая Козима застала его уже без чувств. Пока он еще подавал признаки жизни, слуга начал его раздевать, чтобы уложить в постель. При этом из кармана жилета выпали часы, и умирающий воскликнул: «Мои часы!» Это были его последние слова – после них Вагнер лишился чувств, и прибывший вскоре врач констатировал смерть. Мастера не стало 13 февраля 1883 года около трех часов дня.

* * *

Жуковский вместе со слугой перенесли тело на диван, и Козима неотлучно находилась при нем: стояла, беспокойно ходила взад и вперед, подводила к нему по одному детей, вставала на колени… Когда ее уговорили лечь в постель, она потребовала, чтобы покойного положили рядом, и провела с ним ночь наедине. Утром прибыл первым узнавший о смерти знаменитости скульптор Аугусто Бенвенути и поспешил, пока его не опередили, снять посмертную маску. После обеда врачу все же удалось увести вдову от тела мужа – он пообещал ее пригласить, когда займется бальзамированием, а Даниэла уговорила мать немного поесть и снова уложила ее в постель. В оставшемся без присмотра палаццо царил хаос. Все были сбиты с толку, не знали, что им делать и куда себя девать. Порядок удалось навести только прибывшему с женой на следующий день, 15 февраля, Адольфу Гроссу. В тот же день из Вены прибыл вызванный телеграммой Ганс Рихтер – в тот момент это был самый близкий семье человек. Своего отца Козима не захотела видеть. К вечеру врач закончил консервацию тела, и на следующий день семья отправилась на предоставленном по этому случаю поезде в Байройт. В Мюнхене на вокзале сделали короткую остановку, во время которой оркестр исполнил траурный марш из Третьей симфонии Бетховена. Прозвучал также траурный марш на смерть Зигфрида – интерлюдия между двумя картинами последнего действия Заката богов. Байройт погрузился в траур, на всех домах висели черные флаги, звонили погребальные колокола. Поскольку могилу вырыли неподалеку от дома, в саду, траурное шествие было коротким. Адольф фон Гросс, Генрих фон Штейн, Герман Леви, Ганс Рихтер, Ганс фон Вольцоген и еще несколько мужчин вынесли гроб с телом через задние двери Ванфрида и установили его у открытой могилы; вместе с друзьями и близкими в церемонии прощания приняли участие двое представителей высшей знати – великий герцог Веймарский и герцог Майнингенский. Когда отзвучали траурные речи, мужчины отошли в сторону, и Козима легла ничком на стеклянную крышку гроба.

Рихард и Козима Вагнеры

Вагнеры и домашний учитель Зигфрида Генрих фон Штайн на ступенях заднего крыльца виллы Ванфрид. В стороне – художник Павел Жуковский и Зигфрид с шляпой в руке

Рисунок Павла Жуковского, на котором он изобразил себя в виде Св. Иосифа, Зигфрида в виде мальчика-Христа с рубанком в руках, Даниэлу в виде Богоматери и остальных сестер в виде ангелов

Участники первой постановки Парсифаля (слева направо): дирижер Герман Леви, художник Павел Жуковский и машинист сцены Карл Брандт

Часть I. Из мифа рождается религия

Глава 1. Адольф фон Гросс и директория Козимы

Мастер не оставил завещания. Для Козимы, чьи дети – все пятеро – были рождены в законном браке с Гансом фон Бюловом, это представляло серьезную проблему. В ее собственных правах никто не сомневался, но из детей на наследство отца мог претендовать только Зигфрид, которого крестили и зарегистрировали уже после того, как его мать вступила в брак с Рихардом Вагнером, в результате чего он и получил фамилию Вагнер. Однако время рождения будущего хозяина байройтского предприятия могло поставить его права под сомнение. А Изольда и Ева так или иначе носили в девичестве фамилию фон Бюлов, так что их происхождение до конца оставалось спорным; никто не сомневался, чьи они дочери на самом деле, но юридически они оставались детьми первого мужа матери. Так что Козиме грозила участь вдовы без наследников. Это прекрасно осознавала как она сама, так и ее главный советник по всем деловым вопросам.

Еще в юности Адольф фон Гросс – родившийся в 1845 году сын табачного фабриканта и члена городского магистрата города Бамберга в Верхней Франконии – обнаружил замечательные организационные способности и занял видное положение в одном из банков Марселя. Однако уже через четыре года, когда в воздухе запахло