Под кровью — грязь - Александр Золотько

   Даже за скупыми строчками рапортов и описаний Гаврилин чувствовал, что связывает этих людей не общая тяга к убийству.

   Подранки. Свою предыдущую группу Палач создал из подранков. А нынешнюю – из подонков. Вот и вся разница.

   Подала голос кофеварка. Гаврилин, не торопясь, налил кофе в глиняную кружку, всыпал несколько ложек сахара. Размешал.

   За все время действия второй группы, Палач ни разу не принял участия в акциях. Только планирование, только контроль. Как это не похоже на всегда активного Палача. Он словно бы отгораживается от группы, старается держаться в стороне от них.

   Неизвестно, как сам Палач относится к высокопарной фразе «братство по оружию», но сейчас именно этого он старательно избегает.

   Задумавшись, Гаврилин сделал, большой глоток и чуть не закричал. Елки ж-то зеленые! Совсем мозги прогулял. Гаврилин ощупал одеревеневшим языком небо и губы. Все в клочьях кожи. Кипяток пить вредно.

   Гаврилин поставил чашку на стол, сел в кресло и подышал открытым ртом. Как же, как же, сейчас пройдет. Обваренная кожа внезапно зарастет и перестанет зудеть.

   Зато резко перехотелось спать. Как рукой сняло.

   Гаврилин посмотрел на часы – восемь часов. Пора ужинать, а он еще, кажется, и не обедал. Завтракать точно – завтракал. С обедом подкачал.

   Ладно, есть – это в человеке от свиньи. Человек должен думать. Гаврилин еще раз посмотрел на часы. Черт. А где это, интересно знать, сейчас обретается гражданин Хорунжий? Уже семь часов разыскивает он остатки компании Дрюни. Пора бы уже и результаты получить.

   Гаврилин и сам толком не знал, зачем ему подробности о ночном происшествии возле его дома. Захотелось узнать – и все. Хорошо еще Хорунжий не стал возражать и переспрашивать. Кивнул и ушел. Семь часов назад. И даже ни разу не перезвонил.

   Гаврилин осторожно пощупал кружку. Снаружи почти холодная, но пар упорно продолжал от нее идти. Гаврилин принюхался. Да. Кофе – класс. Жаль, некоторые идиоты так и не научились его по-человечески пить. Кофе будет остывать еще минут десять. А потом придется пить теплый кофе. От одной мысли об этом Гаврилин поморщился. Снова ощупал языком ожоги. Ладно, теплый так теплый.

   Гаврилин снова подвинул к себе схему Центра. Из всего выше придуманного следует, что Палач совершенно свободно может пожертвовать всей своей группой. Нежными чувствами он к ним не пылает. Кроме этого, известно также, что Палач как минимум один раз отклонился от выполнения буквы приказа, выполнив его дух. И девочка в результате осталась жива.

   А еще Палач ни разу не отказался от выполнения приказа. Что из всего этого получается? И получается ли что-нибудь из этого вообще?

   Не выстраивается. Не выстраивается и все тут, хоть плачь. Гаврилин механически взял кружку и чуть не отхлебнул из нее. Самоубийца.

   Самоубийца. Точно. Самоубийцей надо быть Палачу, чтобы попытаться выполнить приказ. Не может он этого не понимать. И если продолжает подготовку к операции, то действительно готовится умереть. Что его подталкивает? Чувство обреченности или чувство профессиональной гордости? И сам умрет, и группу свою угробит. Стоп.

   Гаврилин стукнул ладонью по столу. В сторону отлетел подвернувшийся под руку карандаш. Тут что-то есть. Этих подонков жалеть не придется. И набирал их Палач специально для того, чтобы уничтожить.

   Если это так, то… Если это так, то Палач с самого начала готовился к тому, что операция будет последней. Прощальные гастроли.

   Гаврилин зажмурился. Как бы он поступил на месте Палача? Как? Попытался бы сбежать? Или все-таки пошел бы, как баран, под нож?

   Спокойно. Я Палач. Я убил столько народу по приказу, что уже даже и не помню, сколько именно. И вот теперь меня пытаются подставить. А я всегда выполнял приказы. Всегда. Значит просто пойти и погибнуть?

   Нет. Не пойдет Палач безропотно. Не пойдет. Он никому не позволит считать себя настолько глупым, чтобы не распознать ловушку. Значит, приказ выполнить, но так, чтобы те, кто приказывал, остались в дураках. И не иначе.

   Гаврилин открыл глаза. Да. И еще раз да. Выполнить приказ и одновременно поиметь всех тех, кто отдавал ему приказы.

   Остыл этот кофе или не остыл? Гаврилин осторожно отхлебнул из кружки. Пить остывший кофе – извращение. Если понять, как именно Палач попытается все это совместить, то можно еще успеть… Что? Остановить Палача? Об этом потом. Осталось не так много времени.

   Гаврилин обреченно вздохнул и снова подвинул к себе план Центра досуга. Что ты задумал, Палач?

   Где-то в глубине сознания мелькнула… даже не мысль, так, легкая тень мысли. Что-то он забыл сделать. Что-то очень важное. Потом эта тень растворилась в потоке сомнений. Что ты задумал?

   В него стреляли. Это было странное ощущение и Агееву оно не нравилось. Он не хотел, чтобы кто-то его убил. Это было неправильно. Убивать может только он. Только он имеет на это право.

   Нет, Агеев не стал прятаться, не попытался убежать. Он вместе с другими двинулся через затянутый дождем двор, бросился в темный дверной проем и, наверное, нарвался бы на ответный выстрел, если бы не упал.

   И обожгла мысль, что точно также он мог бы упасть и с пулей в груди, что в эту вот секунду он мог бы уже быть мертвым или корчиться от боли, а этот самый Бес, который уже убил раненого напарника, приставил бы ствол к его голове… Или его просто оставили бы умирать здесь, в темноте коридора, на чьем-то трупе. Или…

   Агеев расстрелял весь магазин, стараясь вспышками и грохотом выстрелов отгородиться от темноты. Откуда-то сверху сыпались гильзы, одна из них обожгла Агееву щеку. Больно.

   Боль подхлестнула Агеева, он отполз к стене, на ощупь сменил в автомате магазин и замер. Его не могли видеть. В него не могли попасть. Это было хорошо. Возникло ощущение безопасности.

   Наступила тишина. Только шум дождя.

   – Что делать? – это подал голос Бес. Агеев услышал в этом голосе азарт и желание действовать.

   – Включи свет. Там возле двери должен быть выключатель.

   Агеев напрягся. Не нужно. Не нужно включать свет. Агеев чуть не выкрикнул это и сдержался только усилием воли. Взять и всех здесь сейчас перестрелять. А потом выйти во двор и сказать, что эти двое погибли в перестрелке. Внезапное желание было настолько сильным, что Агеев осторожно повернул ствол в сторону двери, задержал дыхание и нажал на спуск.

   В глаза ударил свет. Агеев ошарашено взглянул на автомат. Почему не было выстрела? Что случилось с автоматом?

   Горло запершило от сгоревшего пороха. Бес обернулся от выключателя и взгляд его, как показалось Агееву, скользнул по оружию Агеева, по белому от напряжения пальцу, замершему на спусковом крючке.

   Сейчас заметит. Сейчас. Бес медленно оборачивается, делает шаг вперед, переступает через труп, лужица натекшей из-под трупа крови разлетается брызгами под ногой Беса, откатывается в сторону несколько автоматных гильз.

   Издалека, из звенящей тишины доносится голос, Агеев пытается понять, что именно произносит Бес, но смысл ускользает. Нужно встать. Рука нащупывает за спиной стену. Агеев медленно и тяжело поднимается, не сводя взгляда с Беса.

   – Мы их, кажется, положили. Всех. – Это Бес.

   – Посмотрите, что там, в глубине дома, – это голос… Странно, но только сейчас вдруг Агеев подумал, что до сих пор не знает, как зовут того человека, который так изменил всю его жизнь. Как его зовут?

   – Мы глянем, правда, Солдат? – это уже к нему, к Агееву обратился Бес, нужно отвечать.

   – Да, посмотрим. Только у меня автомат…

   – Что?

   – Не стреляет.

   – Ты магазин заменил?

   – Да.

   – А затвор передернул?

   Действительно, он забыл взвести автомат. Эти двое остались живы только потому, что он не дослал патрон в патронник. Эта мысль вытолкнула Агеева из заторможенного состояния. Он чуть не перестрелял своих. Агеев передернул затвор и шагнул вслед за Бесом.

   Что это с ним? Все нормально. Все уже позади. Нужно только найти и добить тех, кто уцелел. Это привычно. Это нормально.

   – Как закончите, все зальете бензином, подожжете и быстро уходите. Тут должна быть куча взрывчатки. Встречаемся в ангаре.

   Как же все-таки его зовут, этого человека, который отдает приказы всем, даже ему, Солдату?

   – Сделаем, – сказал Агеев.

   – Сделаем, – эхом отозвался Бес.

   Это мы сделаем, подумал Агеев. А потом… Потом мы еще посмотрим, кто здесь может отдавать приказы. Ныл указательный палец на правой руке. Как это он мог забыть взвести автомат?

   Он не хочет стрелять. Он, Палач, не хочет стрелять. Такого с ним не было никогда. От одной только мысли, что сейчас придется идти во внутрь дома, рассматривать трупы или даже кого-нибудь добивать, вдруг появлялась тошнота.