Под кровью — грязь - Александр Золотько

   Во дворе кто-то закричал. Снова длинная автоматная очередь и несколько одиночных выстрелов. Крик прервался было, но потом зазвучал с новой силой. Можно было различить какие-то слова, но Блондин не вслушивался. Ему вдруг пришло в голову, что сейчас все пошло не так, что все, кто вошел во двор, погибли, и сейчас может кто-нибудь выйти к машине и расстрелять его, Блондина.

   И ведь Стрелок не подпишется. Просто смоется, пока Блондина будут мочить. Прижимая правую руку к груди и сжимая скользкую рукоять обреза левой, Блондин шагнул к микроавтобусу и осторожно заглянул во двор.

   От разбитой кабины пахло кровью.

   Во дворе, за машиной было пусто, чье-то тело лежало возле распахнутой двери посреди пупырчатой от дождя лужи. Тень от трупа словно пыталась отползти в сторону, дергалась, то удлинясь, то почти исчезая. Ветер раскачивал фонарь, висевший посреди двора.

   Внутри дома перестали кричать, были слышны только выстрелы.

   Блондин прислонился спиной к машине и вытер горячий лоб рукавом. Скорее бы уже.

   Все было не так. Практически впервые за всю жизнь Палач проводил подобную операцию. Не так. Впервые он проводил операцию подобным образом. Без разведки, без прикрытия. Без смысла.

   Палач хорошо представлял себе, что может ощущать каждый из группы. Проще всего Наташке и Стрелку. Для них все идет как обычно. Наташка подстраховывает, Стрелок стреляет издалека. Как обычно.

   Блондин… Блондин, похоже, сообразил, что может спокойно попасть под пулю Стрелка, уже только стоя перед выезжающим микроавтобусом. Хорошо еще, что не побежал. Вот только не нужно было стрелять через лобовое стекло. Ну, это он, во-первых, с перепугу, а во-вторых, это тоже можно использовать.

   Сразу после грохота двустволки Палач броском преодолел дорогу. Краем глаза зафиксировал, что Солдат и Бес пошли за ним без колебания. Неплохо. Вот им сейчас будет не сладко. Это не обывателей расстреливать. Это, может, обернуться перестрелкой.

   Неприятно вот так идти в неизвестность, имея за спиной этот хлам, эти отбросы. Палач попытался отогнать эти мысли и с ужасом вдруг понял, что не может переключиться на боевой режим. Не может – и все.

   Он не чувствует обстановки, не пытается даже представить себе, где может находиться второй из тех, кто загружал микроавтобус. И кто может находиться в помещении.

   Первым противника заметил Бес. Он что-то негромко вскрикнул и выпустил длинную, в полмагазина, очередь.

   Палач увидел, как фонтанчики от пуль метнулись по луже к бегущему человеку, взбежали по ногам верх, опрокинули человека и замерли темными пятнами на его груди.

   – Есть, сука, есть! – крикнул Бес и обернулся к Палачу.

   Бес смотрел на Палача, Солдат, вынырнувший из-за спины Беса, зачем-то наклонился к убитому, поэтому никто из них не заметил, как открылась дверь в здании. Палач короткой очередью прошил открывшуюся щель, левой рукой рванул дверь на себя, одновременно приседая.

   В открывшемся коридоре было темно, несло горячим металлом и прокисшей едой. Палач выпустил очередь низко над полом, на уровне колен. Одна пуля с визгом из чего-то высекла искры. Кто в темноте закричал, что-то с грохотом и стеклянным звоном опрокинулось.

   Палач все еще не мог сосредоточиться. Он успел только сильным ударом подсечь бросившегося в темноту Солдата.

   – Куда? Лежать.

   Кто-то в глубине продолжал надсадно кричать, оглушительно грохнуло, и Палача обсыпало осколками мела. Из помпового стреляли, отметил Палач про себя и выстрелил в то место, где только что полыхнул сноп огня. Ответный выстрел был уже направлен пониже. Слишком низко, подумал Палач.

   Если бы пол был не деревянный, а бетонный, или выложенный плиткой, картечь рикошетом могла бы достать и его, и Солдата.

   Автомат ударил неожиданно над самой головой Палача. Бес стрелял в темноту, стоя в дверном проеме, не обращая внимания на то, что в светлом прямоугольнике он сейчас великолепная мишень, а может, просто не понимая этого.

   Открыл огонь лежащий Солдат, к нему присоединился и Палач. Он не слышал ничего, кроме выстрелов, не слышал, стреляет ли кто-нибудь в ответ, продолжается ли тот крик в темноте. Он просто стрелял, словно куда-то исчез весь его опыт, словно это его первая операция, словно он просто кромсает темноту, пытаясь прорубить в ней дорогу для себя.

   Автомат Беса замолчал, тот завозился с заменой магазина, щелкнули затворами автоматы Солдата и Палача.

   – Вперед, – скомандовал Палач, перезаряжая автомат.

   Вот интересно, из-за чего так болит голова? Из-за бессонной ночи, из-за пьянки, из-за девочек или из-за целого дня, проведенного перед компьютером?

   Или из-за всего сразу. Гаврилин залпом осушил стакан воды с аспирином и закрыл глаза. Как же, как же. Строчки забегали у него под веками, вызывая зуд и жжение. Гаврилин застонал и открыл глаза.

   Сойду с ума. Честное благородное слово – просто возьму и рехнусь. В дурдоме хорошо, там дают поспать, не поят алкоголем и не заставляют заниматься всякой фигней. Сядешь себе потихоньку вечерком, закинешь удочку в тазик и жди, пока клюнет.

   Подождать пока клюнет, конечно, можно и здесь, только клюнет здесь жареный петух и так, что все уколы серы в сумасшедшем доме покажутся материнской лаской.

   День у Гаврилина выдался на редкость удачным. Первую половину он честно просидел над планами Центра досуга, пытаясь в очередной раз представить себе, как сможет Палач перекрыть шестью своими уголовниками пятнадцать возможных проходов.

   И как он умудриться вывести из строя двадцать человек охраны. И как он собирается отбиться от трех десятков парней в камуфляже и черных масках. И как он вообще собирается выходить из всего этого живым.

   Как, как, как, как… Прокакав таким образом половину дня, Гаврилин принял очередную таблетку и занялся тем, чем стоило заняться с самого начала. Палачом.

   Ну и что с того, что уже несколько раз читал он досье Палача? Что с того, что помнил основные вехи жизни Палача почти наизусть? Гаврилин медленно, по буквам перечитывал описание жизненного пути своего…

   А собственно кого? Подчиненного? Подопечного? Поднадзорного?

   Гаврилин содрал с себя галстук, снял пиджак, некоторое время прикидывал, что получится, если креслом врезать по компьютеру. Ну, нет выхода.

   В восьмой, десятый, шестнадцатый раз штудируя послужной список Палача, Гаврилин не мог найти никакой зацепки. Не попадал до этого момента Палач в такую ситуацию, когда операция была совершенно невыполнимой.

   Разве что в последней, июльской, когда погибли его напарники. Но и там все было не так. Его действительно всячески подставляли, действительно хотели, чтобы вся группа погибла, но сама операция была выполнимой. Выполнимой. Выполнимой. Выполнимой.

   А вот если сейчас врезать по экрану монитора стаканом – разобьется монитор или нет? Или ну его?

   Или ну его… Бросить все, написать рапорт, что не может Наблюдатель Гаврилин понять, что задумал Палач, и со склоненной головой дождаться приговора.

   Ладно, о приговоре потом. Что там произошло в июле? Палач должен был убить либо мать, либо одну из дочерей. Убить. Но не убил. Было признано, что он промахнулся в самый последний момент, но в вину ему это не поставили, потому что он в одиночку делал то, что должна была делать вся группа. Было признано, что нужного эффекта он все равно достиг, а то, что он уцелел вопреки воле начальства в вину особо не поставишь.

   Промахнулся. Пункт первый – Палач практически никогда не промахивался. Тем более на такой мизерной дистанции. Не верю.

   Гаврилин резко оттолкнулся от стола и повернулся на кресле на полный оборот. Вращающиеся кресла очень разнообразят жизнь предпринимателей. Нужно искать, чем Палач нынешний отличается от Палача давешнего. И от этого отталкиваться. Изо всех сил.

   Что еще? Вроде бы все, как обычно. Вроде бы… Гаврилин выбрался из кресла и подошел к кофеварке. Есть одно очень важное отличие. Очень – очень и очень важное.

   Гаврилин засыпал в кофеварку кофе и щелкнул выключателем. Группа. Группа у Палача отличается очень сильно. Просто разительно. И не только количественно.

   Раньше в группе у Палача было всего два человека. И профессионала. Это вам не шестеро уродов с патологической склонностью к насилию. Гаврилин еще раз просмотрел файлы. Послужные списки – дай бог каждому убийце. Беспрекословно, точно и в срок. Вот характеристики…

   Гаврилин очень хорошо помнил чувство, которое возникло у него при первом знакомстве с биографиями обоих членов группы Палача. Он попытался представить себя на их месте и понял, что к такому испытанию он не готов. Палач подобрал их в тот момент, когда жить они уже не могли. Девушка с искалеченной психикой, медленно сходящая с ума и парень, лишившийся всего, похоронивший и жену, и ребенка.