Зараза 3 - Евгений Александрович Гарцевич

“Убееей…ты дооомааа…скооореее…”

Все, что я раньше считал действием зова, весь этот зуд на подкорке, ярость, жажду крови — был какой-то детский лепет. А вот сейчас — это был настоящий зов. Прилив адреналина, отсутствие страха, нестерпимый голод и вкусный запах теплых тел камаджоров всего в метре от меня. Таких сочных, наполненных нектаром, бегущим по венам.

Я не мог сопротивляться. Мое истинное я не просто отошло на задний план, оно сжалось в комочек и тряслось от ужаса, забившись куда-то в щель между извилинами мозга. Единственное, что я еще мог, это как сторонний наблюдатель, как призрак собственного сознания, фиксировать происходящее. Легкая, едва заметная, надстройка над чувствами — вижу перед собой мясо и только где-то тает мысль, что это же Дедушка Лу и Али. Но кто они такие, я уже уловить не могу.

Молодой что-то кричал, пытался тащить меня. Но мысли о пульсирующей вене на его шее в такой близости от меня сводили с ума. Я девственность терял с меньшим отупением, нежели предвкушал, как вырву зубами его громкое сердце. Я слышал колокольный стук его пульса, я чувствовал, как жизнь бьется в его теле и знал, что сейчас оборву ее.

Но седой все испортил. Я уже тянулся зубами, наслаждаясь ужасом в глазах молодого. А тут подскочил этот, раскрыл ладонь и дунул мне в лицо облако белого порошка.

— Космос! Держись! — заорал старик и всунул мне в зубы невкусную деревяшку, — Сожми зубы и ни за что их не открывай!

Я подчинился. Как пьяный, которого таксист выбросил в незнакомом районе, я вообще перестал понимать, что происходит. В голове шум и пустота. Меня потянули еще раз, и я пошел. Раздался грохот, несколько коротких очередей, в голове будто в просвете мелькнуло: «О, из шмайсера палят», а потом опять пустота и только крепкие руки, которые тянут меня куда-то в горку.

— Али, не отобьемся. Они со всех сторон лезут, бежим!

Я тупо передвигал ноги. Сказали бежать — я бежал. Сказали стоять — я стоял. В голове мелькали обрывки воспоминаний, какие-то ассоциации. То я на бешеной скорости несусь по закрытой трубе в аквапарке, виляя на поворотах. То первый раз в жизни пялюсь на салют. Деревяшка во рту раздражала, жесткая со вкусом перечной мяты и ощущалась так, будто я пачку конфеток «холодок» проглотил, но выплюнуть я ее не мог. И даже не потому что еще тупо следовал указаниям, а, наоборот, уже начал одупляться и чувствовал, что она помогает.

Желание клацать зубами или кусаться уходило, будто стоматолог заморозкой побрызгал и челюсть неметь начала. Когда мы вбежали в женский зал, где жили камаджорши, ожидавшие похода в лучший мир, я почувствовал, что зов Шекхед стал слабеть. Я смог бежать уже сам. Кисло улыбнулся обеспокоенным камаджорам и отобрал у Али разряженный «шмайсер». Поменял магазин и отдал обратно.

Понял, что еще не готов. Меня начало знобить. Пошел какой-то странный отходняк с ощущением противной гриппозной температуры. А еще мне было страшно. Страшно оттого, что так легко потерял себя. Я в разных состояниях бывал, и по пьяни, и под кайфом, и под наркозом, но всегда чувствовал связь с этим миром. Пусть испорченную, пусть с розовыми единорогами или страшными кошмарами, но это было мое. А там меня не было. Улей, воля Шекхед, чуждый коллективный разум — что угодно, но меня оно поглотило, сделав лишь далеким сторонним наблюдателем.

Мы выскочили в помещение с лебедкой и прожекторами, без разбора, повалили за собой все, что было не прикручено. Бросили в дыру несколько ящиков, завалив все стойками прожекторов, Али выпустил длинную очередь. А в ответ из проема, как из рупора, разнесся дикий рев. Мы помчались дальше, вывалились сквозь полиэтиленовый полог и, чавкая по раскисшей глине, выбежали из шахты.

Дождь закончился, хотя небо светлее не стало. Темно-синие тучи, как еще любят говорить — свинцовые, будто для красивого эффекта, сгустились над шахтой. Грузовик стоял на месте, только тент сняли. Наши проводники, вместе с водителем, с ног до головы перепачканные в грязи, пытались пристроить полотно под увязшим в грязной жиже колесом. Одноглазый пулеметчик заметил нас, развернулся и сразу же открыл огонь куда-то за нашей спиной.

Я даже оборачиваться не стал, только припустил еще быстрее. Дыхалка начала подводить, но сил было полно — всплеск перенесенного бешенства давил на мышцы. Требовал действий, как берсерк, которого разогрели, а подраться не дали.

Лу с Али наперебой кричали на креольском водителю с пулеметчиком. Но и так было понятно, о чем речь.

— Лу, переводи! — я вынул деревяшку, крикнул, закусил ее обратно и постарался бежать еще быстрее, — Газу и пусть толкают, я помогу!

Лу перевел. Водитель заскочил в кабину, завел двигатель и начал раскачивать машину то взад, то вперед. Проводники и пассажир из кабины облепили машину спереди, жались по углам, косились на нас и толкали машину, когда она давала задний ход.

Таких безумных глаз, как у водителя, я даже у бывшей не видел, в момент, когда предложил расстаться. Глаза полезли на лоб, он инстинктивно откинулся и вжался в кресло. А я чуть сбросил скорость, ловя грузовик, в момент качелей, и собрав всю ту, злость, бешенство и страх, которые во мне бурлили, тараном влетел в капот. Одноглазый не удержался и улетел в кузов, пулеметная трескотня оборвалась, но сразу же проснулись другие звуки. Ревел мотор, орал водитель, вопили мужики, упавшие в грязь, рычал я.

Может, я стал звездой американского футбола с искалеченной паразитом психикой, для которого не существует преград. Может, доска под колесом помогла, а, может, старый движок превозмог себя, или просто уже почти все раскачали и у мужиков, глядя на бегущего меня, открылось второе дыхание. А, может, сработало все вместе, но грузовик выскочил из грязи, резко развернулся, блеснув погнутым радиатором. И как только все запрыгнули в кузов, взревел уже совсем на другой ноте, мотая нас от лавки к лавке, помчался вдаль от шестерых «циркулей».

Наш