Холодный Яр - Юрий Юрьевич Городянин-Лисовский

рекой, метрах приблизительно в двухстах, раздается жидкая пальба, потом наш условный свист. Срываемся с места. Один из хлопцев «авангарда» встречает нас и говорит, что караульные заметили их, открыли огонь и тут же удрали. Наши погнались за ними.

Не теряя ни минуты, занимаем местечко. Добежав до площади, отряды разбегаются каждый на свой участок. По мосту уже гремят телеги. Об успешной контратаке не может быть и речи, в Александровке не более сотни красных. Главное – не медлить. Если вдруг отряды Кваши и Жука не разобрали толком путь, то сюда могут нагрянуть большевики из Каменки или Знаменки.

Командую верховым скакать за мной на почту. В здании только два человека: дежурные телеграфистка и телефонистка. Они явно напуганы, но в то же время их одолевает любопытство. Спрашиваю, не оповещал ли кто ближайшие станции о нападении? Барышни уверяют, что Каменка молчит с одиннадцати, Знаменка – с полуночи. Связь только с Фундуклеевкой[275] и у них та же беда: ни оттуда, ни оттуда не отвечают. Выходит, обе наши группы выполнили свою задачу. «Товарищи» починят путь, но дело это долгое. Опасаясь партизан, наверняка будут ждать рассвета. Забираем оба аппарата и направляемся на площадь, доложить штабу. Атаман всё еще на сахарном заводе.

Довольно скоро на площади появляются подводы, груженые сахаром, солью, спичками и всяким полезным товаром из недр госбазы. Мужики шутят: добрая выдалась ярмарка. Отряды Василенко и Чорноты привозят два пулемета, винтовки и патроны, отобранные у милиции и караульной роты. Атаман приезжает на заводской бричке, с чемоданом, набитым советскими деньгами.

Потери противника невелики – красные бросали оружие и разбегались. Полтора часа и дело в шляпе.

Мы подожгли госбазу и выступили на юг. Оставив справа Ивангород, укрылись в Нерубае[276]. Кваша и Отаманенко уже стали там на привал. Вечером мы вернулись к железной дороге и пересекли её возле Сосновки. Отаманенко и его хлопцы присоединились к нашему обозу. Кваша переговорил с Деркачом и подался в родные леса. Его казаки должны были распускать везде слух, что налет на Александровку – дело рук какого-то блуждающего партизанского отряда, который ушел в Херсонскую губернию.

Перейдя спокойно железную дорогу, мы свернули у Цветной на полевые тропы, ведущие на север. В Любомирку тоже не заходили и рано утром достигли Матвеевки.

В Мельниках добычей завладел наш интендант, который упрятал её на складах. Советские деньги предназначались на нужды разведки и другие расходы за пределами Холодного Яра. Чтобы покрыть внутренние расходы, приходилось обменивать у надежных людей в Одессе рубли на гривны и карбованцы. Там курс наших денег упал совсем низко, а вот на Чигиринщине крестьяне наотрез отказывались брать советские – только украинские и николаевки[277].

Два-три дня спустя нас предупредили, что у Черкасс будто бы появились новые красноармейские части. По такому случаю триста партизан разбили лагерь в самом Холодном Яру. Там же был и штаб. Прочие занимались крестьянским трудом, не теряя боевой готовности.

В первых числах августа к нам приехал – кажется, от повстанкома[278] Правобережья – бывший государственный инспектор одной из украинских частей[279] Дегтярь-Хоменко. Удивился, что у нас повстанкома до сих пор нет[280]. В штабе долго, с перерывами, дискутировали и в итоге пришли к выводу, что «нельзя быть хуже других». По словам Дегтяря, повстанкому надлежало работать в контакте с центральным комитетом[281], вести пропаганду среди крестьян и организовать их политически.

Делегаты от сел, которые собрались на склоне Холодного Яра, выбрали членами нашего комитета Деркача, Ильченко, Отаманенко, Дегтяря, Микитенко и Терехова, когда-то служившего политическим референтом в одном из министерств УНР[282]. Многие выкрикивали имя Чорноты, но его это рассердило:

– Мое дело врага бить, а не в заседания играться. И вообще, на семь чертей нам это нужно? Для связи и штаб годится. Агитировать у нас некого – а туда, где «товарищи» заправляют, пан Дегтярь агитировать вряд ли поедет. Раньше у нас была одна голова и все ей подчинялись. Теперь штаб скажет «я старший», а повстанком «нет, я старший», и начнут воду в ступе толочь. Если вам загорелось выбрать повстанком, пускай атаман и будет председателем.

Такая отповедь не на шутку задела Дегтяря. Оседлав своего партийного конька, он атаковал Андрия пространной речью о том, что повстанческие комитеты – основа будущего народовластия в Украине, а над политической линией атаманов непременно следует установить контроль, поскольку они ответственны перед массами.

Когда члены комитета начали обсуждать кандидатуру председателя и остановились на Деркаче, социалист возразил снова: это мол недопустимо, так как военное руководство не может быть в тех же руках, что и политическое. По предложению атамана избрали самого Дегтяря.

По окончании съезда мы с кунаком разговаривали, улегшись на бурке. К нам подсел свежеиспеченный глава повстанкома.

– Вы, пан Чорнота, может, и лихой вояка, но политик из вас никудышный. Вы не знаете новой линии…

Андрий прервал его, хлопнув рукой по плечу.

– Послушай, браток, ты эти линии держи при себе. Коли очутился в Холодном Яру, то гляди в оба и на ус мотай, как надо вести дело. А начнешь тут заводить «внутреннюю политику», интриги да демагогию, так вот тебе святой крест – вздерну на первом же дубе. И не спрошу никого.

Обескураженный таким поворотом разговора, Дегтярь молча удалился.

На следующий день, 6 августа[283], был Спас. В этот праздник в Матронинский монастырь всегда сходилось много народу.

За пару дней до праздника в штабе придумали одновременно с фруктами и цветами, которые принесут богомольцы, освятить в монастыре оружие. Крестьянам эта идея была по душе, так что на Спаса, помимо женщин с коробами, туда явилось множество ополченцев с винтовками. Наш лагерь пришел на богослужение почти целиком, остались только кашевары у котлов и прислуга у станковых пулеметов.

Возле обоих храмов стоят те, кому не нашлось места внутри. Выставив на дорогах караулы, смешиваемся с толпой, здороваемся, обсуждаем новости. Приближается время крестного хода, и люди встают широким кругом у новой церкви. Трава пестрит корзинами и мисками с медом, фруктами, венками, букетами из колосьев и цветов. Во главе хода идет старенький монастырский священник, о котором я уже говорил – украинец не только по крови[284].

Когда он начинает святить, на землю, как по команде, кладут сотни винтовок, шашек, ручных пулеметов. Между яблоками и грушами темнеют лимонки. При виде оружия священник опускает седую бороду на грудь и погружается в раздумья, как будто спрашивая совета. Потом