Билби (Безделушка) - Герберт Уэллс

А между тем он полагал, что деревенские жители не очень-то внимательны к нему. И хуже всего то, что они не желают считаться с законом, который запрещает вторгаться в чужие владения. По его землям проходили три тропинки, одна из них вела к закрытой школе для мальчиков. И ему казалось чудовищно несправедливым, что он вынужден содержать именно эту дорожку в хорошем состоянии, ибо если этого не делать, мальчишки протаптывают параллельные тропки прямо по его насаждениям. Он засыпал ее шлаком, ацетиленовыми отходами - он считал и надеялся, что они чрезвычайно пагубно действуют на обувь, - и скользкой белой глиной, а в начале и в конце этой тропинки укрепил щиты с надписью: "Сходить с тропинки запрещается. Нарушители будут преследоваться по закону". В целях экономии он сам сделал эту надпись на щитах, когда простудился и лежал дома больной. Впрочем, тратить деньги на хорошую загородку было бы еще более несправедливо, думал он. Да и какая загородка была бы достаточно дешева, достаточно безобразна, причиняла бы достаточно боли и вообще оказалась бы достаточно отвратительной, чтобы выразить обуревавшие его чувства!

Каждый день мальчишки бегали в школу и обратно и подмечали: вот созревают и наливаются сладкими соками плоды его трудов, скоро их уже можно будет рвать. И еще люди бродили взад и вперед по этой тропинке среди его заботливо ухоженных насаждений, а мистер Беншоу был глубоко убежден, что людям честным совершенно нечего там делать. И ходят они тут, конечно, только затем, чтобы его позлить, либо затем, чтобы нанести ему ущерб. Эти постоянные вторжения вызывали в мистере Беншоу тот издавна присущий нашему народу, праведный гнев против несправедливости, который больше чем что-либо другое сделал Америку и Англию такими, каковы они стали ныне. Один раз его уже ограбили: совершили налет на малинник, - и он был убежден, что это может повториться в любую минуту. Он обращался к местным властям, просил разрешить ему закрыть тропинки - но тщетно. Они отказали ему под жалким предлогом: детишкам, видите ли, чтобы попасть в школу, придется делать крюк в целую милю.

Но не только тропинки терзали мистера Беншоу и ущемляли чрезвычайно развитое у него чувство Личной Свободы. Владения его разрослись, а соседи вовсе не склонны были содержать свои заборы так, чтобы мистер Беншоу был совершенно удовлетворен. Кое-где он за свой счет укрепил эти хилые загородки легкой колючей проволокой, хотя по закону это обязаны были сделать соседи. Но эта колючая проволока была не совсем такая, как ему бы хотелось. Он искал такую, чтобы на ней были дополнительные шпоры, как у бойцовых петухов; такую, которая с наступлением темноты сама атаковала бы прохожих. Границы никто не уважал, это было еще хуже, чем тропинки, от которых страдали в конце концов только урожаи клубники на Кейдж Филдз.

Если не считать стен, отгораживающих двор и сад мистера Беншоу от участков Макколума и Шокса, вокруг его владений не было ни единого фута по-настоящему надежной загородки. С одной стороны проникали крысы, соседские собаки и кошки, которые разрывали землю, с другой - кролики. Кролики были совершенно невыносимы, а цена на проволочные сетки за последнее время подскочила чуть не на тридцать процентов.

Мистер Беншоу хотел как следует наказать кроликов - не просто убивать их, а убивать так, чтобы посеять страх смерти в их норах. Он хотел убивать их таким способом, чтобы оставшиеся в живых пушистые зверьки с белыми как привидение хвостиками в страхе прискакали бы домой и сказали: "Вот что, ребята, давайте-ка лучше уберемся отсюда, пока целы. На нас ополчился Сильный Решительный Человек..."

Я так долго рассказывал вам, читатель, об экономических и моральных трудностях в жизни мистера Беншоу, чтобы вы поняли, сколь напряженной уже была обстановка в этой стороне Крейминстера. Необходимо было сделать это сейчас, ибо через несколько секунд такой возможности больше не будет. Я могу лишь наспех прибавить, что у мистера Беншоу были еще неприятности, когда однажды в сумерках он выстрелил из ружья, и град мелкой дроби обрушился на зонт и в корзину старой миссис Фробишер. И всего лишь неделю назад (дело слушалось больше часа, и имелись неопровержимые доказательства виновности обвиняемой) черствый судья не пожелал осудить Люси Мамби, одиннадцати лет, за кражу фруктов из садов мистера Беншоу. А ведь ее поймали с поличным...

В ту самую минуту, когда Билби боднул булочника в живот, мистер Беншоу как раз выходил из своего строго обставленного дома после здорового, но недорогого завтрака: чая с двумя холодными сосисками, оставшимися от вчерашнего ужина. Он озабоченно рассчитывал, дороги ли обойдется устрашающий черный забор, который наконец оградит его владения от дальнейших опустошительных набегов детворы. Забор нужно сделать, думал он, из грубо отесанных, просмоленных сосновых досок, о которые легко занозить руки, с заостренными верхушками, утыканными острыми гвоздями. Если при этом сузить тропинку до двух футов, прирежется еще полоска земли под посадки, а прохожим прибавится неудобств, и это возместит ему первоначальные затраты.

Мистер Беншоу отнюдь не ограничивался подсчетом фунтов, шиллингов и пенсов; ему было необычайно приятно представить себе, какой скользкой эта тропинка будет зимой, а ведь деться с нее будет некуда, - забор не позволит. Он, по обыкновению, прихватил с собою мотыгу, рукоять которой была размечена на футы, так что этой мотыгой можно было не только выпалывать нахальные сорняки, но и делать замеры. И вот сейчас он с ее помощью прикидывал, как вот в этом месте отрежет от протоптанной дорожки целых три фута, а вот тут - не меньше двух.

Погруженный в эти вычисления, он и не замечал, что из-за домов, выходящих фасадами на Хай-стрит, все громче и громче доносятся какие-то крики и шум. К нему это, по-видимому, не имело никакого отношения, а в чужие дела мистер Беншоу уже давно взял за правило не вмешиваться. Поэтому взор его был по-прежнему прикован к бугристой, пыльной, высушенной солнцем тропинке, которую он уже видел превращенной в источник устрашения и отчаяния мальчишек...

Но тут крики зазвучали совсем по-другому. Мистер Беншоу невольно обернулся и обнаружил, что вся эта суматоха все-таки имеет к нему отношение, и самое прямое. Тогда он гневно стиснул губы - ни дать, ни взять Кромвель! - и крепче сжал в руках мотыгу. Как они посмели! Неслыханная наглость!

В его владения буйно ворвалась какая-то бешеная орава.

Впереди всех бежал, неистово размахивая руками, маленький, чумазый мальчишка, бежал прямо по клубничным грядкам. Мистер Беншоу сразу понял, что мальчишка не один, что он лишь опередил остальных. Ярдов на тридцать отстал от него коротенький человечек в красных шлепанцах и в рубашке без воротничка, с засученными рукавами. Бежал он нагло, бесстыдно. А за ним мчался еще один сумасшедший, уже вовсе полураздетый, тоже в стоптанных шлепанцах и в подтяжках возмутительно легкомысленной расцветки. За ним Уигс, полицейский, а по пятам полицейского - Макколум. Далее следовали другие обезумевшие портные и Шокс, мясник. Но тут еще более громкий клич возвестил о появлении главного войска. Мистер Беншоу обратил свой взор направо - а глаза у него уже начали наливаться кровью - и увидел, что сквозь дыру в ограде прямо на его поле рвется беспорядочная толпа. Тут были Раймелл (хорош друг, нечего сказать!), приказчик из бакалейной лавки, докторский мальчишка, еще какие-то незнакомые лица - и Мамби.