Иван Грозный: «мучитель» или мученик? - Наталья Пронина

Так началась их дружба — дружба московского царя Ивана и московского же юродивого Василия, будущего русского святого. Дружба, на века увенчанная одним из прекраснейших в мире храмов. Ведь Василий умер совсем незадолго до решающего — 1552 г.! — похода государя на Волгу. Именно над могилой почившего друга и приказал царь выстроить храм в честь одержанной тогда победы над Казанью. Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Храм Василия Блаженного…

Увы, краткое «Житие» не сохранило в полной мере содержание их бесед. Известно лишь то, что они были очень частыми, что нищий юродивый свободно приходил даже в царский дворец. Но и одна дошедшая до нас фраза, сказанная Василием государю, раскрывает многое. Понимая то сложнейшее положение, в котором находился царь, юродивый мягко и мудро просил его: «Не кипятись, Иванушка…»

С тех далеких времен прошло почти двадцать лет. И с каждым годом, мы видели, все меньше оставалось в окружении Ивана людей, способных просто, без корысти разделить его думы, подсобить душевным и тихим словом, а в минуты горчайших решений напомнить: «Не кипятись!..» Не за этим ли искренним человеческим советом пришел одним из холодных февральских дней 1570 г. в бедную лачугу псковского юродивого Николы вконец подавленный новгородскими событиями царь? Больше идти ему было некуда… «Тело изнемогло, и болезнует дух, — с беспредельной тоской напишет сам Иван в своем завещании. — Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого, утешающих не нашел, заплатили мне злом за добро, ненавистью за любовь…»[412]

Следствие по «новгородскому изменному делу» завершилось только через полгода, уже в Москве. Собравшийся 18–20 июля 1570 г. церковный собор осудил архиепископа Пимена, лишил его сана и приговорил к заточению в Никольском монастыре города Венева. Затем, 25 июля, на большой рыночной площади в Китай-городе должна была состояться казнь еще трехсот осужденных по тому же делу. 300 человек и вывели на площадь. Однако, как сообщает очевидец Альберт Шлихтинг, в самый последний момент государь объявил о помиловании более половины из них — 184 человек. Всех этих людей тотчас отвели от эшафота и сдали на поруки земским боярам и дворянам. Казнено, таким образом, было около 116 человек[413] — в основном новгородских дворян и приказных. Но и не только новгородцев…

Горькое признание царя, высказанное в Завещании — «отплатили мне злом за добро» — являлось отнюдь не риторикой. Чудом уцелевшая опись материалов исчезнувшего новгородского дела упрямо называет имена не только новгородских участников заговора, но и московских. Согласно этой описи подлинных документов, Пимен и его люди «ссылалися к Москве з бояры с Олексеем Басмановым и с сыном его с Федором и с казначеем Микитою Фуниковым и с Печатником Иваном Висковатым, да с князем Офанасием Вяземским о сдаче Великого Новгорода и Пскова».[414] Все это были люди из самого близкого окружения Грозного, из числа главных его опричников. И присутствие в списке государевых преступников всех этих фамилий ясно говорит о том, что изменнические настроения охватили не только земскую знать, не только новгородскую верхушку, но и управляющих делами опричнины. Произошло печальное, но очень понятное и сегодня. Достигнув благодаря доверию и поддержке царя высочайших постов и должностей, многие из этих людей просто не выдержали сего испытания — тяжелейшего на земле испытания властью. Уже вскоре среди опричников началось то, что так хотел искоренить Иван и ради чего применял самые жесткие меры. Начались, как сказали бы нынче, и злоупотребление «служебным положением», и вымогательство, и неправый суд. Рано ли, поздно ли, но это должно было стать известным государю, который не пощадил бы никого. Они, руководители опричнины, по воле царя осуществлявшие разгром «гнезд» знатнейших князей и бояр, лучше всех знали об этом. Знали и могли предвидеть, что ждет их самих, откройся Ивану правда… Не этот ли низменный страх за собственную шкуру, не это ли жгучее желание любой ценой удержаться у власти, толкнуло часть новой, взращенной царем опричной знати вступить в предательский сговор со старой земской оппозицией? Польза от такого сговора могла быть обоюдной. Изменившие царю опричники могли обещать земцам-заговорщикам способствовать устранению Ивана и воцарению Владимира Андреевича Старицкого. Земцы же, в свою очередь, брались гарантировать сохранение в случае переворота высокого положения для государевых изменников и неприкосновенность их имущества… Открыло ли Ивану расследование новгородского дела и эту, еще одну связанную с ним страшную цепь предательств? Увы, за отсутствием документов мы ничего не можем здесь утверждать. Однако очевидец свидетельствует: именно упоминаемый в списке Афанасий Вяземский — опричный оруженосец и любимец царя Ивана — пытался предупредить архиепископа Пимена о грозящей ему опасности, о готовящемся походе Ивана Грозного на Новгород. За что был подвергнут торговой казни — бит палками на площади, а затем сослан на Волгу, в Городецкий посад, где и умер в тюрьме, «в железных оковах».[415] А потому, хотя нам и неизвестно, за что конкретно были 25 июля 1570 г. казнены упоминаемые в том же списке царский казначей Фуников, и печатник Висковатый, и виднейший опричник Алексей Басманов, лишенный жизни уже немного позднее (в то время, как сына его, Федора Басманова, вместе с семьей сослали на Белоозеро), но сама логика тех трагических событий показывает: вряд ли государь не имел достаточно веских причин для такой суровой расправы с недавними сподвижниками.

Правда, особое недоумение вызывает у некоторых историков казнь Ивана Михайловича Висковатого — умного и даровитого выходца из простонародья, сумевшего сделать блестящую карьеру при дворе Ивана Грозного и в общей сложности 23 года прослужившего царю сначала (1549–1562 гг.) в должности главы Посольского приказа (министра иностранных дел), затем (с 1562 по 1563 г.) послом в Дании и, наконец, с 1564 г. — печатником, т. е. главным хранителем государственной печати, коей утверждались важнейшие документы. Все эти годы царь верил своему канцлеру (как называли Висковатого иностранцы), авторитет которого в вопросах внешней политики был чрезвычайно высок. Висковатый продолжал высказывать свою точку зрения по этим вопросам и тогда, когда формально уже оставил руководство Посольским приказом.[416] Так, как это было, например, в 1566 г.: тогда к тексту общего решения Земского собора, обсуждавшего проблему войны или мира с Польшей-Литвой, Иван Михайлович приложил текст своих «особых речей», то бишь особого мнения… Почему же вдруг столь неожиданно и страшно — на плахе — оборвалась жизнь знаменитого дипломата? Был ли причиной тому донос, ложное обвинение в измене, как сообщает Альберт Шлихтинг, или реальная вина? За что не пощадил старого дьяка Грозный царь? Прямого и однозначного ответа на этот вопрос действительно нет. В своем тексте Эдвард Радзинский вовсе и не ищет его, просто смакуя подробности казни. А потому нам с вами, внимательный и терпеливый читатель, вместе пытающимся все же понять действия Ивана, остается лишь задуматься, вспомнить, а щадил ли когда-нибудь кто-нибудь самого Грозного? Щадила ли его жизнь?..

Глава 12. Новые замыслы и новые испытания

Конец 1569 и следующий 1570 год были все же тяжелы не только из-за одного новгородского дела. Как мы говорили выше, в сентябре 1568 г. лишился власти свергнутый с престола союзник Ивана — шведский король Эрик XIV, а значит, аннулированным оказался и ранее подписанный между ними договор о дружбе. Грозила новая война со Швецией, и, отмечает историк, «Иван мог лишь сорвать злость по поводу этой своей дипломатической неудачи, арестовав послов, присланных новым шведским королем с объявлением разрыва договора 1567 г. Но изменить антирусский характер шведской внешней политики это не помогло».[417] К власти в Швеции пришел брат Эрика — король Юхан III, сторонник союза с Польшей и злейший враг Москвы. Свое правление он начал с того, что ограбил и посадил в тюрьму русских послов. Провозглашенная им Великая восточная программа, как показывают исследования Б. Н. Флоря, ставила целью захват и включение в состав Шведского королевства не только тех земель в Прибалтике, которые были заняты Россией, но и Карелии, и Кольского полуострова…[418]

Не оправдались надежды и на союз с Англией. Королева Елизавета, как выяснилось, очень хотела получать солидные доходы от англо-русской торговли, но вмешиваться в Балтийский конфликт прямой поддержкой далекой Московии отнюдь не входило в ее намерения. Согласно инструкции, данной королевским министром лордом Сесилем отправлявшемуся в Россию английскому посланнику Томасу Рандольфу, он обязан был вести с царем Иваном «общие и благопотребные речи», но фактически уходить от реальных соглашений.[419] Равно как отклоняла Англия и неоднократные предложения Грозного жениться на племяннице Елизаветы — графине Марии Гастингс, чем царь думал скрепить намечаемый договор[420]… Ввиду всех этих неудач перед Иваном вставала насущная необходимость искать новых союзников, как за гигантской шахматной доской, просчитывать иные внешнеполитические ходы. И, будучи в Новгороде, он, несомненно, думал над ними. Хотя буря гнева, бушевавшая в душе царя, не могла не отразиться на его действиях.