Иван Грозный: «мучитель» или мученик? - Наталья Пронина

Далее, на созванном Иваном заседании опричная Дума приняла решение о походе на Новгород. Для этого похода в декабре 1569 г. было собрано все опричное войско — 15 тысяч человек, — которое выступило немедленно. Ведь царь, напомним, очень спешил, стремясь успеть встретиться с митрополитом Филиппом. Не случайно его путь пролег именно через тот тверской монастырь, где находился опальный иерарх. И все же, как мы знаем, государя опередили — опередили, возможно, лишь на несколько дней или даже часов. Опасный свидетель был убит. Иван так и не смог ни броситься в ноги своему оклеветанному другу, ни поговорить с ним. Лютая боль и гнев переполнили его душу…

8 января 1570 г., во время торжественной встречи царя, устроенной новгородским духовенством на Великом мосту через Волхов, Иван сам порывисто остановил архиепископа Пимена, должно быть, лицемерно уже поднявшего руку в благословляющем жесте. При этом, передает Новгородская летопись, государь сказал ему прямо в глаза: «Злочестивец! В руке твоей — не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты вместе со своими злоумышленниками хочешь вонзить нам в сердце! Знаю умысел твой… хотите отчизну нашей державы, Великий Новгород, передать польскому королю. Отсель ты не пастырь, а враг церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!..»[402] Архиепископ был арестован и отправлен в тюрьму. Подобная же участь постигла и многих других близких к Пимену представителей духовенства. Так началась расправа с новгородскими изменниками, продлившаяся до середины февраля.

Вероятно потому, что ему претило даже находиться в Новгороде, Иван приказал разбить себе лагерь вне его стен, на древнем Городище, куда каждый день приводили на допрос сотни людей. Одновременно в самом городе были опечатаны «подцерковные и домовые палаты у всех приходских церквей и кладовые именитых людей», их имущество конфисковывалось в пользу государственной казны. «Гостей (купцов), приказных, торговых людей перехватали и отдали приставам, дома, имущества их были (также) опечатаны, жен и детей держали под стражею».[403] Наконец, гласит Новгородская летопись и подтверждают иностранные очевидцы, большое число новгородцев ограбили, подвергли страшным пыткам, а затем утопили.[404] Впоследствии именно эти свидетельства более всего дали оснований для осуждения Ивана Грозного. Считается, что именно в Новгороде особенно проявился жестокий нрав царя, там дал он полную волю насилию и разбою своих опричников. Но не забудем: «Рассказ новгородского летописца, проникнутый глубокой симпатией к своей родине, звучит горькой жалобой и является обвинительным актом, исходящим из среды друзей и сторонников погибших в 1570 г. людей».[405] Следовательно, рассчитывать на его беспристрастную объективность в передаче информации явно не приходится. Касательно же свидетельств иностранцев, то, живописуя «зверства» русского царя, самим этим авторам нелишне было бы вспомнить, что у них же под боком, в европейских странах, нравы и порядки в сию пору были отнюдь не гуманнее, чем в России Ивана Грозного. Что в широком ходу у европейских монархов было тогда и колесование преступников, и сожжение, и опускание живьем в кипяток, и еще многое, многое другое, отчего у современного человека, мягко говоря, волосы могут встать дыбом (а впрочем, могут и не встать. Прогресс Homo sapiens в деле уничтожения себе подобных пошел так далеко в сравнении с наивным Средневековьем!). А посему приведем здесь лишь один факт. Знаменитый современник царя Ивана, испанский герцог Фернандо Альба (1507–1582), подавляя в 1567–1573 гг. восстание мятежных Нидерландов (Голландии), уничтожил 18 000 (восемнадцать тысяч) человеческих жизней. Сколько погибло в Новгороде 1570 года? Пусть читатель сравнит эти скорбные цифры сам.

Как подчеркивает профессиональный историк, ввиду отсутствия материалов следствия по новгородскому делу, «самым надежным источником для определения масштабов репрессий остается синодик опальных, составленный на основе подлинных документов опричного архива, отчетов опричных судей и палачей… Суммируя эти данные, можно заключить, что во время погрома погибло 2160–2170 человек, помянутых в синодике. Эти данные нельзя считать полными, поскольку многие опричники грабили и убивали на свой страх и риск. Однако число их жертв было невелико[406]… Сильно пострадало в основном новгородское духовенство и торговый посад. Были, кроме того, сожжены огромные склады товаров, предназначенных на вывоз.[407] Но „опричный разгром не затронул толщи крестьянского населения Новгорода“».[408] А ведь как раз крестьяне составляли большинство в 1,5-миллионном населении новгородско-псковской земли XVI столетия. Не значит ли это, что государь подверг казням и расправам не народ, но прежде всего тех, кого считал своими изменниками — изменниками общегосударственных интересов России…

Если в Новгороде Великом число казненных составило две с небольшим тысячи человек, то во Пскове, куда Грозный направился сразу после Новгорода, это число не превысило (согласно синодику опальных) 30–40 человек — в основном детей боярских да двух городовых приказчиков вместе с подьячим.[409] 20 февраля 1570 г. были также казнены игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий, известный своими антимосковскими взглядами, и келарь Вассиан Муромцев (кстати, оба они состояли в переписке с беглым князем Курбским, оба некогда ссужали его деньгами). Остальных псковичей, будто бы уже готовившихся к самому худшему, спасло от царской расправы лишь заступничество юродивого Николы, вышедшего встречать государя с куском сырого мяса в руках.

Что же, это так и в мемуарах иностранных участников того похода, и в псковских летописях имеются рассказы хотя и разнящиеся в подробностях, но общий смысл которых един: известный в городе «блаженный Христа ради» Никола при встрече с царем осмелился поучать его «много ужасными словесы» и предсказал большие несчастья, если он не прекратит кровопролитие. Вскоре же после этого неожиданно пал лучший царский конь, что было воспринято как начало осуществления зловещего пророчества. И, подверженный суевериям, Иван якобы в страхе бежал из Пскова[410]… Однако и в этом случае Эдвард Радзинский очень избирательно отнесся к используемым историческим свидетельствам, не сообщив читателю, что, помимо изложенной им версии, существует и еще один источник, рассказывающий о псковских событиях — немецкая брошюра 1572 г.,[411] автор которой с немецкой же педантичностью несколько иначе передает некоторые детали той истории. А именно то, что не Никола встретил царя с отважно-дерзкими упреками, но сам Иван посетил божьего человека в его бедном жилище. Сам пришел к нему, дабы услышать предсказание о будущем. И Никола принял царя подобающим образом, потчуя его овсяной кашей с хлебом. Эти на первый взгляд мелкие и незначительные различия в подробностях при более глубинном их осмыслении рисуют перед нами совсем не ту надуманно-броскую сцену, которую наш историк-беллетрист предлагает читателю и которая подспудно острием своим нацелена на то, чтобы вызвать у последнего не иначе как презрительное отвращение. Нет, не полоумный кликуша ткнул в лицо деспоту кровавый кусок сырого мяса со словами: «На, поешь, коль не наелся еще человечины…» И не предсказания скорой гибели устрашился Грозный царь…

Блаженные Христа ради, нищие странники, калики перехожие — «жалкие святые Московской Руси», как насмешливо позволил себе выразиться наш умнейший автор. Они действительно были когда-то воплощением народной совести. Сквозь стужу и зной, сквозь боль и добровольно принимаемые лишения они шли по земле, всматриваясь в жизнь, в душу каждого, и каждый мог проверить в их взгляде и сердце свое, и веру. Как знать, может быть, такой взгляд — единственный среди тысяч и тысяч, среди целого людского моря — остановил некогда еще молодого Ивана. Остановил своим небесным светом, простотой и мудростью, своим глубочайшим пониманием, вдруг издалека и незримо коснувшимся его. И он уже не смог не соскочить с коня. Отбросив поводья и не глядя на изумленную толпу, государь сам подошел к нему — убогому, в лохмотьях и веригах.

Так началась их дружба — дружба московского царя Ивана и московского же юродивого Василия, будущего русского святого. Дружба, на века увенчанная одним из прекраснейших в мире храмов. Ведь Василий умер совсем незадолго до решающего — 1552 г.! — похода государя на Волгу. Именно над могилой почившего друга и приказал царь выстроить храм в честь одержанной тогда победы над Казанью. Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Храм Василия Блаженного…

Увы, краткое «Житие» не сохранило в полной мере содержание их бесед. Известно лишь то, что они были очень частыми, что нищий юродивый свободно приходил даже в царский дворец. Но и одна дошедшая до нас фраза, сказанная Василием государю, раскрывает многое. Понимая то сложнейшее положение, в котором находился царь, юродивый мягко и мудро просил его: «Не кипятись, Иванушка…»