Сумерки человечества - Кирилл Тимченко

Прикинув, я пристроился ей вслед, стараясь не упустить из виду, хотя, поднявшись по небольшой лесенке, понял, что нашел бы госпиталь и так.

Первое, что сразу же бросалось в глаза, белая ширма с красным крестом, рядом с которой стоял автоматчик, вооруженный автоматом АЕК с оптическим прицелом. В отличие от остальной охраны, у него на груди болтался противогаз, наспех привязанный к бронежилету. Охранник нервно топтался с ноги на ногу, изредка заглядывая за ширму, но тут же отводил глаза.

Не менее резким ощущением, указывавшим, что я не ошибся коридором, был резко усиливавшийся запах еще свежей крови, тяжелый и какой-то густой.

Кроме того, за ширмой кто-то кричал от боли.

- Пропуск, - охранник преградил мне стволом автомата дорогу, - так не пущу!

Я достал свое направление и произнес волшебную фразу, снова сработавшую.

- Ладно, проходи, - сказал охранник, отступая в сторону, - только не особо заглядывайся, там без тебя проблем хватает.

То, что их хватало, я понял сразу же, как только зашел. Госпиталь выглядел так, словно завод недавно бомбили, а здесь лежали жертвы бомбежки. Под него отвели несколько достаточно больших помещений, над одним из которых все еще оставалась надпись «медпункт», но теперь их уже не хватало. Больничные койки стояли прямо в коридоре, поэтому иногда приходилось буквально протискиваться между кроватью и стеной.

Часть раненных была уже перевязана и спокойно лежала в койках, глядя в потолок или на пробегающих туда и сюда медсестер. Одна койка была залита кровью и два человека в резиновых перчатках и респираторах сматывали постельное белье и запихивали в черные полиэтиленовые пакеты. Крики доносились из одной комнаты, где, похоже, на живую делали операцию.

Рядом стоял еще один автоматчик, прижавшись к косяку. Когда я проходил мимо, к крикам боли примешался другой звук, похожий на хрип, но меньше секунды спустя он прервался пистолетным выстрелом. И я, и автоматчик вздрогнули. Он заглянул в помещение, что-то спросил, а потом с серым лицом вышел обратно.

- Еще один, - прошептал он убитым голосом, - когда только это кончится.

- Друг, извини, - воспользовался я случаем, когда хоть один человек здесь куда-то не торопится, - можешь подсказать мне про одного человека…

- Это не ко мне, - покачал охранник головой, - найди доктора Васнецова, он здесь вроде ходячей регистратуры. У него и спрашивай… Ребята! – отвернувшись от меня, он махнул рукой двум санитарам, закончившим с уборкой постельного белья, - Идите сюда, здесь еще один представился.

- Тогда хоть скажи, куда раненных отвезли, которых привезли с военным конвоем, - схватил я охранника за рукав, увидев, что он уходит со своего поста.

- Дальше по коридору, третья дверь налево…

У этой двери охранник стоял уже из военных, пропустив меня сразу, просто вспомнив лицо и не спрашивая пропуска. Во время операции в Кремле, как оказалось, раненных было немного, в основном те, кто попал под прицельный обстрел с колокольни в самом начале. И всего двое из них были в тяжелом положении. У остальных были случайные ранения от пулевых попаданий, но ничего особенного, бандиты били вслепую и не прицельно.

Помощь все же требовалась, поэтому отдельным соглашением заводские обязались ее предоставить. Все потраченные лекарства и перевязочные материалы военные должны были возместить, так как даже бинты было проблемой достать, но главная проблема все же заключалась в качественной медицинской помощи опытных врачей. Был достаточно квалифицированный отдел на полигоне, местная больница почти не пострадала, как и пара сельских поликлиник, но до них сейчас было очень далеко. На заводе тоже было несколько человек с медицинским образованием и несколько студентов медицинского института, каким-то чудом сюда добравшихся вместе с парой преподавателей. Один из них, на счастье многим раненным, оказался опытным хирургом, для которого зашить рану не составляло особого труда.

Самой большой проблемой оказалась анестезия – и лекарств для нее было крайне мало. Запасы, по идее должны были быть, но такие препараты – неплохой наркотик или сырье для него, поэтому почти все уже успели разворовать и продать на самые неподходящие для лекарства нужды. И не было ни одного квалифицированного анестезиолога, только самые общие представления об этой специальности. Приходилось поступать просто – вырубать пациента лошадиной дозой снотворного, которое, как ни странно, перестало считаться актуальным препаратом, а кто употреблял его без особого разрешения, мог даже схлопотать наказание. Минус был большой и очень неприятный, снотворное не отключало нервные окончания, а просто затормаживало деятельность мозга. В ходе операции пациент мог прийти в себя от боли, причем в самый неподходящий для этого момент. Руки и ноги заранее привязывали к операционному столу, чтобы не дергался, но опасность болевого шока все равно оставалась.

Легкораненые, с промытыми и перевязанными ранами, спокойно лежали в своих кроватях, некоторые даже разговаривали. Их было немного, чуть более десятка человек. Кроватей обоих тяжелораненых не было – в данный момент их оперировали. А вот у дальней стены, словно отдельно, чтобы не перепутать, были кровати с пленниками, раненными в момент освобождения.

Тоже случайные пули или осколки. Возле них суетилась нянечка, полная женщина, давно перевалившая за шестьдесят, разговаривающая спокойным, нежным голосом, как с маленькими детьми. Один из раненных держал ее за руку и мычал, пытаясь что-то выговорить, но у него ничего не получалось, лишь воздух со свистом вырывался из поврежденного горла.

Кровать с Лавандой я увидел почти сразу. Лицо у нее было не повреждено, только сильно побледнело, я бы даже сказал, что слишком сильно. Глаза запали и смотрели в потолок с безумной отрешенностью от всего мира, разочаровавшиеся с самом его существовании. Время от времени нянечка протирала ей лоб влажным полотенцем, каждый раз озабоченно вздыхая.

- А вам что надо, молодой человек? – спросила нянечка меня, увидев, что я пришел именно сюда, - здесь вам не цирк…

- Мне с этой девушкой поговорить надо. Позволите?

- Бедное дитя, - сокрушенно вздохнула нянечка, еще раз протерев лоб девушке, - столько всего натерпеться. Даст Бог, он еще поправится.

Только сейчас я разглядел бинты на ней, наложенные на рану чуть ниже левого плеча. Относительно белые, они все же немного забрызганы кровью, но не свежей, а уже подсохшей и побуревшей. Свежих кровотечений видно не было, что сильно обнадеживало. Сквозное ранение от пули, скорее всего, автоматной. Толстая подушка из марли и несколько швов остановили кровотечения, но боль сразу утихнуть не могла, тем более с такой черновой анестезией. Рядом с кроватью стояла пустая тумбочка с одиноко стоящей вазочкой. Я почувствовал слабый укол совести, предупредившей, что сейчас очень к месту оказались бы хоть несколько цветочков. Жаль только, достать их не было почти никакой возможности. Поэтому я ограничился простым вздохом и присел рядом. Лаванда находилась в сознании, но словно отрешенная от окружающей действительности. Меня она не узнала и повернула голову ко мне только когда я взял ее руку в свою.

- Здравствуй, - сказал ей, выдавив, наверное, одну из самых неудачных улыбок в своей жизни, - не помнишь меня?

- Почему? – голос тихий и непонятно спокойный, но она тоже попыталась улыбнуться, - это ты меня спас… Спасибо…

- Тебя ранили… - как у нее спросить про интересующую меня тему, я просто не знал, поэтому пока ограничивался каким-то бессмысленным лопотанием, приходившим на ум, пока подбирал нужные слова.

- Тебя не было. Начали стрелять… Плохо помню. Очень больно, - она чуть повела раненным плечом и вся скривилась от боли, - ты ведь ушел.

- Не мог по-другому, - сказал я, чуть поправив съехавшую повязку, – приказ даже в Африке приказ. Если бы знал, что тебя могут ранить, никуда бы не ушел. Теперь ты в безопасности. И врачи говорят, что все будет хорошо. Не волнуйся только, до свадьбы заживет.

Она слабо улыбнулась и едва кивнула головой в знак согласия.

- Ты хороший, - почему-то в этот момент в ее голосе чувствовалось сожаление, - жалко, но я все равно тебя не помню. Зато я помню очень много другого.

- Забудь об этом, - посоветовал ей, - не надо помнить плохого, лучше от этого тебе точно не будет. Постарайся помнить только хорошее.

- Но как я могу забыть об этом? – спросила она, попытавшись взять меня за руку, - Я ведь ему верила. Он сказал, что все будет хорошо, что заберет меня и мы все будем в безопасности. И я ему поверила. А потом…

Она замолчала и только всхлипывала, снова вспоминая пережитое. Ей это давалось с большим трудом и она даже не могла говорить, озвучивать то, что совсем недавно ей принесло такую большую боль.

- Попробуй, выскажись, - посоветовал я, - тебе должно легче стать.