Купленная революция. Тайное дело Парвуса - Элизабет Хереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако возможность осуществить свои намерения на практике представилась значительно раньше, чем этого могли ожидать швейцарские эмигранты. Решающий фактор времени связан в первую очередь с действиями на фронте. Отъезд царя в Могилев, в Генеральный штаб, для наблюдения за весенним наступлением послужил стартовым сигналом для предстоящих внутриполитических событий.
21 февраля 1917 года (6 марта по западному календарю) Николай еще принимает у себя министров и премьер-министра. К их удивлению, он заявляет, что на следующий день он хочет пойти в Думу и согласно требованиям ее депутатов провозгласить назначение ответственного перед ней правительства.
Но уже в тот же вечер он отказывается от этого намерения и сообщает своему ошеломленному премьер-министру, что на следующий день он все-таки, как и было запланировано, уезжает. Но ему хотелось бы вернуться «не через четыре, а уже через три недели, однако, уловив испуганное выражение лица премьер-министра, быстро исправляет ошибку — или, если удастся, Уже через неделю».
Даже если для царя, как известно, на первом месте было успешное окончание войны, которой он изначально пытался избежать всеми средствами, а не внутриполитические вопросы, казавшиеся ему из-за постоянных Интриг невыносимыми, в этот решающий момент информационный вакуум и утрата чувства реальности стали до такой степени очевидными, что вряд ли что-нибудь могло сравниться с ними по резкости и ожиданиям тяжелых последствий.
Когда царь 22 февраля (7 марта) садится в поезд, отправляющийся в Могилев, в руках германского Генерального штаба, в обязанности которого входит контроль над запланированными Парвусом событиями, уже находится сообщение о том, что самими депутатами Думы (среди которых, как известно, есть и революционеры) начаты беспорядки и восстание. Уже пять дней назад очередная партия германских денежных средств отправлена на скандинавские счета революционеров и их агентов.
При температуре минус тридцать любой недостаток в чем-либо имеет значение. Люди мерзнут, потому что нет топлива, не хватает продуктов, потому что они не могут попасть в столицу. Останавливаются поезда, отопительные котлы локомотивов разрываются от мороза. Если в столице и ходят слухи о том, что эти обстоятельства «спровоцированы», то есть перекрытие подъездных путей, саботаж и задержка товарных поставок искусственно вызваны чьей-то невидимой рукой (следует вспомнить о революционной программе, составленной Парвусом), то это не облегчает дело.
Молва о предстоящих беспорядках, конечно, дошла и до тайной полиции Петрограда. Кто-то должен был все это отлично спланировать, использовать ситуацию в своих целях. Они не сомневаются в существовании заговора — и тем не менее бессильны. Из фабричных кварталов доносятся известия, что при голосовании победу одержали сторонники забастовки. Значит, за ними стоит организация. Но силы правопорядка не смогут особенно многого добиться, потому что военная элита Петроградского гарнизона, обычно защищающего город, находится на фронте, а гарнизон наполнен малообразованными № менее всего заинтересованными в этом резервистами из деревни…
То там, то здесь, где есть очереди за продовольствием, вспыхивают беспорядки. Тут же появляются агитаторы, чтобы воспользоваться сумятицей. «Долой правительство! Долой войну!» Кто-то из стоящей перед булочной очереди разбивает окна. Искра разгорается и переходит дальше. Неожиданно этот магазин начинает штурмовать банда, затем она громит и другие магазины, опустошая их.
На следующий день, 23 февраля, начинаются организованные забастовки. 87 000 рабочих прекращают работу. Еще через день их уже 97 000, затем 240 000 — даже больше, чем Парвус ожидал. Они шагают по улицам с транспарантами, скандируя хором свои лозунги: «Хлеба! Мира! Долой правительство!»
Министр внутренних дел хочет использовать армию. Он дает телеграмму в Генеральный штаб. Одновременно царица телеграфирует царю, что в Петербурге действуют подстрекатели беспорядка, а голода нет — дефициту способствует всего лишь спекулятивная скупка продуктов.
В обратной телеграмме царь приказывает «срочно ликвидировать» беспорядки, так как в связи с войной с Германией и Австро-Венгрией их нельзя допустить. Специальным декретом он прерывает вновь созванное заседание Думы.
27 февраля — 12 марта беспорядки достигают своего кульминационного момента. Улицы заполонили толпы народа, объединенные общим чувством протеста. Восставшие завладели арсеналом оружия и начали занимать стратегические объекты города. Это уже не просто гражданское отчаяние, а великолепный ход инсценированного coup d’etat. [14]
Между тем для восстановления спокойствия и порядка подтягиваются части Волынского и Павловского полков. Но даже эти элитные подразделения братаются с демонстрантами, которых вообще-то должны были подавить. Оказывается, несколькими часами раньше какой-то никем не опознанный неизвестный раздавал солдатам Павловского полка 25-рублевые купюры, чтобы они переходили на сторону противника, а не подавляли восстание. Кто-то заметил это и впоследствии рассказал французскому генералу Жаннину, который в свою очередь сделал соответствующую запись в своем дневнике. Выяснилось, что речь идет об одном британском агенте. Как уже упоминалось выше, после принятого в сентябре 1916 года лордом Милнером и Ллойдом Джорджем решения англичане, так сказать, бок о бок со своими немецкими противниками всячески пытаются разжигать в России беспорядки, чтобы не дать ей возможности приблизиться к своей заветной цели — Босфору.
Как только царь осознает всю серьезность положения и поворачивает в сторону Петрограда, его поезд останавливают на полпути. Он уже потерял драгоценное время, когда решил изменить направление и направиться в объезд, чтобы не преграждать путь поездам с продовольствием и снабжением для фронта. Но и на этом пути его поезд останавливается в Пскове, Повстанцы блокировали связь между Псковом и Петроградом. Возможно, они заинтересованы, чтобы царь «опоздал»?
Между тем сформирован Временный руководящий комитет из Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов и буржуазного парламентского блока Думы. Царские министры вынуждены уйти в отставку. Происходит лихорадочный обмен телеграммами, в котором бывший председатель Думы просит царя немедленно вернуться и сразу же назначить новое правительство, а царь, который только что дал свое согласие, находясь в Пскове, почти сразу же после этого сообщает следующее: «Слишком поздно. Теперь остается только отречение от престола…»
Еще находясь в поезде, царь Николай II 2/15 марта подписывает документ, в первой редакции которого он отрекается от престола в пользу своего сына, а в окончательной, посоветовавшись с врачом, — от имени сына в пользу своего брата Михаила, который предоставил принятие престола на рассмотрение Учредительного собрания и утвердил Временное правительство.
Берлин уже в курсе событий, происходящих в русской столице. Но, разумеется, дипломаты и политики осознают, что решающая фаза плана еще впереди и она будет еще многого стоить.
Спустя несколько дней после указанной выше телеграммы немецкий посол Брокдорфф-Рантцау, обсудив ситуацию с Парвусом, сообщает содержание этого разговора в телеграмме в Берлин от 21 марта 1917 года:
Секретная телеграмма МИДа Германии Государственному казначейству от 14 марта 1917 г. Речь идет о пяти миллионах марок «для политической пропаганды в России».
«Гельфанд, с которым я обсудил события в России, пояснил мне, что сейчас существует конфликт между умеренными либералами и социалистическим крылом. Он не сомневается, что победа за последним. Победа социал-демократов означала бы мир. Милюков и Гучков хотели бы продолжать войну и поэтому пытаются оттянуть Учредительное собрание, так как затем о продолжении войны уже не может быть и речи. [15]
На вопрос о позиции армии Гельфанд ответил, что офицеры, преимущественно высших чинов, в основном хотят продолжения войны, но низшие военные чины хотят мира, показательным для этого является то, что солдаты братаются с рабочими.
Как только вступит в силу политическая амнистия появится возможность, используя прямые контакты с социалистами, бороться с Гучковым и Милюковым [16]».
Соединенные Штаты живо реагируют на результаты Февральской революции, и не только словами поздравлений, но и политическим актом — немедленным признанием Временного правительства. Президент Уилсон в своей речи перед конгрессом, состоявшимся 2 апреля 1917 года, с восторгом говорит о «чудесных, согревающих сердце событиях», «происшедших в России за последние недели и свергнувших самодержавие…».