Основатели кланов I: Исход - Рэндалл Биллс

– Ах, вот как! Несгибаемый, молчаливый герой. Такие парни мне тоже нравятся. – Она пожала плечами, словно желая добавить, что ей нравятся парни вообще – так сказать, под настроение.

В Андрее вскипел гнев.

– Ладно, это неважно. Пора сматываться отсюда, – она протянула руку к дверям камеры. Андрей, словно освободившись от магических пут, воспротивился:

– Нет.

– Что? – изумленно переспросила она, не прерывая, впрочем, движения – она как раз вставляла магнитную карточку в механизм, отпирающий камеру.

– Я не пойду с тобой.

Кликанье, с которым открылась дверь, эхом отразился от дальнего конца коридора. Андрей знал, что как минимум один заключенный, Джимми Зет, проснётся от этого звука. Над ним все смеялись: считалось, что его в состоянии разбудить даже мышиная возня за стенами тюрьмы.

– Ясное дело, пойдёшь.

– Нет, не пойду.

Она открыла дверь и Андрей мысленно возблагодарил неважно какого Бога за то, что шарниры оказались хорошо смазанными. Джес стояла перед ним, словно ожидающий ангел. Скорее, как демон, Джес. Куда как скорее. Демон, пришедший по мою душу.

– И что ты собираешься делать? Торчать тут?

– А почему бы и нет?

– Ах, Андрей. Я знала, что ты так отреагируешь. Столько времени прошло, а ты все тащишь эту историю на себе, словно крест. Если ты когда-нибудь ударишься в религию – ты, наверное, с превеликим удовольствием будешь день-деньской заниматься самобичеванием. Ты это, собственно, делаешь и сейчас – может быть, когда-нибудь ты обретешь своего рода искупление грехов. Похоже, в себе самом ты его всё ещё не обрел.

Ее слова проникли в разум Андрея, словно отточенные мясницкие крючья, вырывая на пути клочья мяса и заставляя течь потоки крови. Гнев его вскипел так, как никогда ранее, и все воспоминания, которые он, казалось, подавил в себе, ярко горели в нем.

– Ты позволила им меня предать.

– Да неужто? Разве мои действия не спасли больше жизней, чем погубили? – Она покачала головой, словно учительница, огорченная тупостью ученика. – Ты что, до сих пор этого не понял? Мир не делится на чёрное и белое. Черт возьми, даже оттенков серого не хватает, чтобы его описать! Он переливается всеми растреклятыми цветами паршивой радуги!

Ярость в её голосе заставила Андрея прижаться к стене. Джес превратилась в личность, совершенно не вписывающуюся в его воспоминания о ней. Но кто она тогда? Кто ты, чёрт тебя побери?

– Значит, так: ты можешь свалить отсюда со мной вместе или сгнить тут, в этой камере. Мне на это совершенно наплевать. Мне этой ночью нужно ещё кое-что успеть, а ты ломаешь мне всё расписание.

Андрей продолжал таращиться на неё, пытаясь услышать в этой гневной тираде отголосок её давнего острословия. Ничего похожего. Новый взгляд на положение вещей пробивал себе путь в его сознании, сокрушая все преграды, воздвигаемые разумом – неприятная оценка собственного положения, которая, тем не менее, странным образом приглушала терзающую его боль тем больше, чем дольше он над этим раздумывал. Ты всегда была такой, правда? Ты только очень хорошо это скрывала.

– Ты работала всё это время с Николаем? Это он тебя послал?

– Да госсссподи! – взорвалась она. Её голос хотя и напоминал лёгкий шелест, но прозвучал он куда громче всех остальных шумов.

Ну уж сейчас-то точно должен проснуться Джимми Зет. Что он сделает? Прекрати немедленно отвлекаться!

– Андрей, ты вообще-то не замечаешь, насколько ты самовлюблен? Вечно все крутится вокруг тебя. «Ах, кто же я такой?» – зарыдала она наигранно, – «Ах, я несчастный, падший Керенский, изгнанный дьявольскими кознями моего братца»…

Это была явная провокация. Андрей угрюмо набычился.

– Это правда, Андрей. Я наблюдала за тобой всё это время, я следила за тем, как ты купаешься в жалости к себе. Я постоянно видела, как ты пытаешься свалить на других вину за всё, что происходит с тобой, только бы не признать, что сам виноват. Николай тобой манипулировал? Да, в самом деле. Чёрт побери, да он ничего другого не делал! И я бы сделала то же самое, если бы полагала, что это вытащит нас из того дерьма, в которое нас завел твой папаша! Только вот что, Андрей: манипуляции – это такая игра, в которой участвуют двое. И ты… ты позволял собой манипулировать. Твое хныканье, твои подавленные взгляды, твоя самолично избранная изоляция… можешь называть это, как тебе угодно, но я называю это слабостью.

Она неожиданно улыбнулась и в следующий момент сквозь горькую мину на её лице прорвался её старый, суховатый юмор. Такого резкого изменения настроения Андрей выдержать уже не мог.

– Признаюсь, я изумилась, когда ты вдруг восстал против своего отца. Даже дал себя запихать в каталажку. А теперь это – я имею в виду, способность принимать собственные решения. Ты выступил от своего имени, как бы ни было это не к месту в той ситуации.

Андрей попытался скрыть горечь:

– Ага, значит, отец разболтал это всем?

– Нет, черт возьми. Господи, ну почему, стоит мне подумать, что ты что-то понял, ты тут же вякаешь что-то идиотское? Конечно, он этого никому не рассказал. Ты что, считаешь, что у него нет никаких более срочных дел, как только рассказывать байки о своем сынишке, пока вокруг затевается гражданская война? Бред собачий! Я сама все видела. Я там была.

– Ты была в палатке? – Впервые с начала разговора Андрей заговорил почти так же громко, как Джес. Его бас отозвался глухим эхом от голых стен камеры.

Она кивнула и скроила мину, означающую: «Моё терпение на исходе!».

– Невозможно ничего изменить, если не быть в центре событий. И если ты при этом замараешь себе ручки, то ты все равно ляжешь спать с мыслью о том, что если бы не ты – все было бы гораздо хуже. Все остальные будут толпиться вокруг и замечательно себя чувствовать, рассуждая о том, какие они справедливые и честные и как ты всё неправильно делаешь. Но разговоры ничего не стоят, Андрей. Разговоры – дешёвка. Делать что-то – вот единственное, что считается.

Андрей попытался отвлечься от чувств, которые испытал, когда увидел Джес. Он вдруг припомнил недавний разговор с Николаем – и теперь присутствие Джес породило в нем сомнения в брате: сомнения в том, что Николай отрицал. Ты опять обманул меня, Николай? Опять?

Презрение к себе овладело Андреем, когда последние защитные бастионы, годами возводимые им в сознании, рухнули от внезапного появления Джес. Однако из глубины его «я» послышался спокойный голос, придавший ему сил – голос Даны, изгоняющий отвратительные мысли и успокаивающий боль. Он принял правильное решение: остался верен сам себе, несмотря на призраки прошлого, преследующие его. Отныне он желал принимать только те решения, которые сам считал верными.

– Я не пойду с тобой.

– Вот дерьмо! Андрей! – она сделала паузу, потом подошла на шаг к нему. – Генерал мертв. И я здесь не по приказу Николая. Я сюда сама явилась. Ты нужен Николаю.

Эта короткая пауза и то, что она сказала, заставили Андрея сомневаться в том, явилась ли Джес сюда только для того, чтобы манипулировать им. Он улыбнулся, но улыбка немедленно застыла холодной гримасой на губах:

– Я не верю. Тебе придется убедиться в том, что меня теперь не так просто уболтать, как раньше.

Она сердито помотала головой, из-за чего её огненные локоны зашевелились, словно у нервной Медузы Горгоны.

– Нет, Андрей. Это правда. Андрей саркастично усмехнулся.

– Ну, конечно же. Ясное дело. Какой-то банде убийц удалось пройти сквозь все бесчисленные подразделения и посты охраны, которыми, скорее всего, окружен сейчас мой отец. Стаду доморощенных террористов удалось то, что не смогли сделать полсотни лет жесточайших боев против целых звёздных империй. Я… тебе… не… верю. – Он выталкивал слова по одному из сжатых губ, словно наносил Джес удары мечом – один за другим, мстя за раны, которые она нанесла ему когда-то.

Хотя он не мог определить в скудном свете, правдивы или нет были её чувства, голос её звучал убедительно. На мгновение она опустила голову и замолчала. Потом ответила:

– Он умер от инфаркта. Сегодня. Незадолго до полудня.

Андрей застыл, когда информация просочилась в его сознание. Был ли траур Джес наигранным или нет – его внешние проявления не имели никакого значения. Выбор слов был тем, что определяло разницу. Из всех возможностей умереть, какие были у отца…

Из всех лживых историй, которые она могла ему скормить, на рассказ об инфаркте он рассчитывал меньше всего. Андрей сопротивлялся, однако понимал, что она сказала правду. Он чувствовал это. Великий генерал не мог пасть в сражении, потому что никто и никогда не смог бы его победить.

Только его собственное тело. Его сердце.

Вместо бури гнева, которую ожидал Андрей, он почувствовал, как глубоко в его душе открылся источник, уносящий прочь горечь, накапливавшуюся за годы отчуждения, враждебность к отцу, о котором он думал, что тот попросту должен быть. Новое воспоминание пришло к нему – о вопросе, который он задал на похоронах матери: что мы сделали с тобой, отец?