Кольцо принцессы - Сергей Алексеев

И аналогичных рифов впереди будет еще множество, это не тест и не игра — детектор лжи, и без опытного товарища Жукова нечего к нему и подходить. Придет ночью, тогда можно и продолжить… Шабанов выключил компьютер, выдернул шнур из розетки и тут заметил, что от системного блока под ковер у стены уходит серый кабель. Он проследил его до прихожей и, когда кабель нырнул в свежепросверленное отверстие в полу, стало ясно, что его игрушка подключена к компьютерной сети и сейчас кто-то где-то сидит, отслеживает все его ответы и по необходимости может вмешиваться в процесс тестирования, подбрасывая нужные вопросы.

— Вот суки! — искренне и взволнованно изумился он. — Как с пленным обращаются! Как во вражеском стане! А балалайку вам!

Пользуясь столовым ножом вместо отвертки, он вывернул шурупы крепления и вытащил разъем кабеля: если ночью этот компьютерщик пойдет искать разрыв в сети, значит, за ним организован круглосуточный контроль. И это тогда уже не реабилитация, а заховаевские тайные дела, секретные способы работы с личным составом…

Особист был легок на помине. Он пришел в начале тихого часа, набросив халат на плечи, и выглядел повеселевшим, взбодренным и не таким упертым, как при первом разборе полетов. А самое неожиданное и странное (что это значит?!), принес пакетик с тремя крупными апельсинами — передачу!

— Ну, как ты тут устроился? — по-свойски спросил он, озираясь. — Тебя, как генерала содержат! Поди и обед привозят?

— А так же завтрак, полдник и ужин, — уточнил Шабанов.

— Я не надолго, — непривычно засуетился Заховай. — Уточню несколько вопросов. Понимаю, тихий час…

— Да ради Бога! Все веселее!

— Пуля, извлеченная из твоей ноги, от натовского патрона калибра 7,62, — сообщил он. — В рапорте ты описал перестрелку и попытки перехвата лодки некими людьми в камуфляжной форме. Одного ты застрелил в упор… Скажи, какое оружие было у них?

— Зачем надо было вытаскивать эту пулю? — пробурчал он. — И таким зверским образом?.. Теперь вон, говорят, нога загниет!

— Да ну уж, загниет, — утешил особист. — Здесь все предупреждены, чтоб по высшему классу!.. Так что за оружие было?

— Автоматическое, но точно не разглядел, — осторожно сказал Герман. — Боевая ситуация, не до того…

— Понятно… На каком языке они говорили?

— Вы представляете, что такое порог на горной реке? И какой грохот?

— Как же, я рыбак!

— Тем более…

— Лица европейские?

— Который в лодку заскочил — европеец.

— Почему они вдруг прекратили преследование?

— Думаю, отстали. Там скорость реки такая, берегом да по горам не догнать. — Шабанов еще не понимал, куда он клонит, но компьютер уже научил быть осторожным.

— Как же ты на дюральке, без мотора прошел через такие пороги? — между делом спросил Заховай, очищая апельсин. — У нас однажды движок заглох, так знаешь, что от лодки осталось?

— Мне повезло! Бог пронес.

— А нам нет, сами едва спаслись… Погоди, ты в рапорте писал, какая-то лодка впереди появилась?

Он врал не моргнув глазом: Шабанов в рапорте не писал о белой шлюпке. Если только под наркозом козлобородому проговорился…

— Какая там лодка! — отмахнулся. — Летел — небо с овчинку…

Особист настаивать не стал, словно тут же и забыл о водном слаломе.

— «Принцессу» уничтожил до перестрелки или во время нее?

— После нее, на горнолыжной базе.

— Ни в Бурятии, ни в Иркутской, ни в Читинской областях на подобных реках горнолыжных баз нет, — заявил особист уверенно. — Есть одна частная на Алтае, но там нет подъемника. Эта Штука, как известно, дорогая.

— Значит, я был в предгорьях Тибета.

— Вполне возможно, — походя бросил Заховай. — На чем же тогда добирался до Пикулино? Через несколько границ?

— В семимильных сапогах и шапке-невидимке, — усмехнулся Шабанов. — На чем же еще?

— Только это и остается… — он положил несколько фотографий, полученных по электронной почте. — Посмотри сюда. Не этот за тобой гонялся?

На всех снимках был один и тот же труп, лежащий на галечнике в остатках камуфлированной одежды, полурастерзанный, вспухший и почти без головы.

— Кто его знает, может и этот… Где его выловили?

— На реке Лене… Камуфляж был такой?

— Нет, тут слишком яркий.

— Это за счет искаженной цветопередачи. А по рисунку?

— Примерно такой… Он потом плыл за лодкой.

— Кто плыл?

— Убитый… Я отталкивал, а он все равно, как наказание.

— Страшно было? — участливо спросил Заховай.

— Ну конечно… я же первый раз стрелял.

— В этом трупе найдена девятимиллиметровая пистолетная пуля, — он собрал снимки. — И позарез нужен твой «Бизон». Если это ты его… Значит, мы найдем обломки.

И как недавно в компьютерном тесте, Шабанов на миг замер, ощутив подвох и одновременно будто услышал в себе голос джина-искусителя: разгадка, где он упал, была так близка! Стоит выдать, где спрятан пистолет, и после баллистической экспертизы все встанет на свои места. Но зарытый «Бизон» потянет за собой целые гроздья вопросов, и даже одной мысли о самоубийстве будет достаточно, чтобы его больше на выстрел не подпускать не то, что к боевой машине, а к аэродрому. А вдруг еще окажется, что этот неизвестный убит из другого оружия?

Свалить все на желание утаить, украсть пистолет — не поверит, да и глупо…

Затягивать здесь паузу было опаснее, чем при тестировании.

— Мой «Бизон» плавать не умел, — вздохнул Шабанов.

— Кстати, когда ты его утопил? — тихо вцепился Заховай.

— Да когда труп отталкивал… Но в НАЗу остались патроны!

— А что патроны?.. Нужны следы нарезов ствола. Теперь он потянул паузу — прятал фотографии в конверт, затем в кейс, и Шабанов изготовился еще к одному вопросу, за который бывший прокурор и нынешний маркитант грозил вменить статью за измену Родине — о земляничном мыле. Но Заховай сунул в рот дольку апельсина, потянулся и еще раз оглядел палату.

— Эх, я б тоже с удовольствием брякнулся на пару недель! Провожу комиссию — напишу рапорт… Но ты тут не залеживайся! — он встал, собираясь уходить. — Врачи позволят — больше гуляй, не теряй форму. Разбор полетов, все эти комиссии — само собой, а машины перегонять надо, — особист вернулся и знакомо заговорил в нос. — Вторая-то с «Принцессой» в ангаре стоит, гнать некому, ни у кого формы допуска нет. А за одного битого двух небитых дают…

И, подмигнув, тихо затворил за собой дверь, оставив Шабанова в легком недоумении.

В тот день он ждал ночи и товарища Жукова, как не ждал свиданий с девушками. Под вечер Шабанов увидел его в окно. Неуемный, минуты не способный просидеть на одном месте, он на всех своих реабилитациях вызывался командовать «инвалидной командой» — госпитализированными солдатиками: гонял их собирать подснежники, колоть лед, мести, красить бордюры или траву к приезду начальства, разгонять лужи и высаживать цветочную рассаду на клумбах. Поначалу это его солдафонское рвение расценили, как отклонение от нормы, но потом пригляделись, изучили жуковскую личность и отстали.

После двадцати двух часов, когда постовая забрала термометры и пожелала спокойной ночи, Герман заперся на ключ (привилегия генеральской палаты) и встал на дежурство к окну, поскольку надо было успеть открыть его, чтобы этот резкий, пока что не состоявшийся маршал не вышиб стекла — вломиться мог в любой момент. Однако ближайшая береза стояла не шелохнувшись, зато через двадцать одну минуту в дверь тихонько постучали. Почему-то Шабанов решил, что это пришла с повинной анестезиолог Алина, взглянул на забинтованную руку, решил обидеться и не впускать. Стук скоро прекратился, однако через несколько минут повторился и уже с голосом постовой сестры.

— Товарищ Шабанов, откройте, пожалуйста!

Тогда он решил, что это проверка, нет ли у него в палате посторонних и не пьянствует ли он, открыл дверь и увидел на пороге козлобородого! Сестра удалялась по коридору, выполнив свою миссию. Он был в черном плаще и черной широкополой шляпе — имидж вполне сообразующийся с магом или чародеем.

— Здравствуйте, — весьма приятным голосом сказал поздний гость. — Позвольте войти?

Герман молча отступил в сторону. Этот народный делитель, экстрасенс, шаман, кашпировский или черт знает кто, вообще-то должен был где-нибудь пьянствовать на халяву; он же мягко переступил порог генеральской палаты и был трезв, как стеклышко, и сосредоточен. Взгляд его вдруг замер на компьютере и, готовый уже пройти вглубь, он изменил решение, вышел из палаты и поманил рукой Шабанова.

— Нам необходимо поговорить, — шепотом произнес он. — Я врач-психотерапевт, моя фамилия Елынский. С сестрой договорился, мы можем выйти на улицу и погулять. Погода стоит прекрасная.

— Вообще-то я собирался спать, — на ходу соврал Герман, размышляя, чтобы это значило.