Боксер-7: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

от кубинцев, а сделать каждое движение частью своего боксерского арсенала. Другими словами, все новые навыки должны были быть доведены до автоматизма и встроены в каждодневную активность. А кроме того, каждому из нас хотелось благодаря полученным знаниям выйти на новый уровень. Поэтому нас не надо было особенно заставлять — мы и сами проводили в зале все возможное время, отвлекаясь от пахоты только для того, чтобы восстановить силы.

Эта стало даже своего рода рутиной: как, например, рабочий каждое утро просыпается, чтобы идти на завод, затем отрабатывает смену, а потом идет домой, так же и у нас каждый день проходил в спортзале, в подготовке к тренировке и отдыхе после нее.

— Знаете, пацаны, — поделился однажды с нами Лева. — Я начал даже иногда забывать, какой сегодня день и число. Каждый день похож на предыдущий, вообще никаких различий нет.

— Что, разнообразия какого-то захотелось? — спросил его я.

— И да, и нет, — неопределенно пожал плечами Лева. — С одной стороны, конечно, охота еще куда-нибудь съездить, где-нибудь выступить… А с другой — мне, честно говоря, и такая жизнь по душе. Ведь мы же не чем-нибудь там занимаемся, в конце концов, а спортом!

— И, по-моему, успешно занимаемся, — вставил свои пять копеек Сеня. — Я думал, после Кубы мне казалось, что я стал сильнее. А теперь вижу, что так оно и есть!

— Лева, а ты вспомни Бабушкина, — ухмыльнулся Шпала. — Вот уж кто умел внести разнообразие в рутинные будни! Сразу почувствуешь, так сказать, вкус жизни!

— Ну нет, — возразил Лева. — Такого разнообразия мне и даром не надо. Все-таки бокс должен быть на первом месте. Да и, честно говоря, не вызывает у меня никакой зависти бабушкинский способ вносить разнообразие.

— Это да, — согласился Сеня. — У меня тоже не вызывает. Просто работать в зале, пусть даже все каждый день и одинаково, намного лучше, а главное — полезнее для дела!

Рутинная пахота в спортзале не давала никаких шансов гнуть пальцы. Здесь все были равны — и чемпион, и рядовой динамовец, и даже начинающий боксер. Требования были едины для всех, и наказания за отступления от них — тоже. Тренировочный зал и снаряды уравнивали всех не хуже армейской казармы. Иначе было и нельзя — стоит только начать выделять кого-нибудь особо, как вся работа полетит в тартарары и превратится в бесконечное выяснение отношений.

Зато когда Григорий Семенович дал нам небольшой отпуск, чтобы мы могли съездить домой, я на полную катушку ощутил свой новый статус! Ведь встречали меня уже не просто как новоиспеченного москвича-динамовца, а как победителя чемпионата Европы! А вот это было для меня уже в новинку.

Я ехал по знакомым с детства улицам, и мне казалось, что даже деревья, стоявшие на своих привычных местах, приветствуют меня как европейского триумфатора. В моем родном городе все ощущалось немного по-новому — как будто бы я уезжал из него, чтобы выполнить какое-то обещание, и теперь вернулся с исполненным долгом. Особенно приятно было то, что о моих успехах благодаря советской прессе знал уже весь город.

«Интересно», — на мгновение подумал я, «а если бы все это происходило примерно в этом же возрасте в прошлой жизни?»

— Ну ты, Миха, даешь, — восхищенно протянул мне руку дворовый приятель Санек, когда я, отдохнув с дороги, вышел из подъезда прогуляться по знакомым местам. — Вообще от тебя не ожидали!

— Да не говори, — подключился еще один друган, Макс. — Мы когда увидели твои портреты в газетах, сначала думали, что показалось. А потом мамка мне газету принесла — на, говорит, почитай, чего люди добиваются, когда хотят, ну ты знаешь эту ее обычную волынку, что я оболтус и так далее.

— Знаю, — с улыбкой кивнул я. — У меня родители тоже не верили, что у меня что-то с боксом получится. Так что не вешай нос.

— Ага, — кивнул Санек, — я помню, с каким грустным видом твой отец тут ходил, когда ты в бокс подался. Только кто-нибудь заговорит с ним на эту тему — сразу такие трагические речи, как будто жизнь кончена и все пропало.

Я и сам помнил все эти отцовские речи. Зато теперь в родительской квартире царили совсем другие настроения.

— Вот видишь! — с гордостью говорила мать, в сотый раз демонстрируя газету с моим портретом на первой полосе. — А ты все его шпынял: мол, не позорь семью, твое дело — шахматы! Еще неизвестно, что бы у него с этими шахматами вышло! А здесь смотри — уже чемпион Европы!

— Да-а-а, — со смущенной улыбкой вторил ей отец, как бы нехотя признавая свою ошибку. — Я ведь и подумать не мог, что из Мишки боксер получится, да еще какой! Мне все казалось, что ему просто в голову что-то попало, как это обычно в таком возрасте бывает, вот он и бесится. А он, видишь, уперся и все. Теперь ничего не поделаешь — боксер! — отец снова улыбнулся и развел руками.

— Мне, представляешь, Светка на работе сначала сказала, — не унималась мать. — Прихожу, а она мне навстречу с газетой — купила по дороге. Я глядь — а там твой портрет! Ну я думала, с ума сойду! Ну надо же, мой сын — и чемпион, это в голове не укладывается! В общем, мне в тот день так поработать и не дали: все поздравляли и поздравляли!

— Так если есть с чем, отчего бы и не поздравлять, — гордо откликнулся отец. Все-таки, несмотря на то, что я не стал заниматься его любимыми шахматами, родительская гордость брала в нем верх. — Много у тебя есть знакомых чемпионов? Наш Мишка не то что нас и Ростов — он весь Советский Союз на весь мир прославил! Так что, мать, не надо тут скромничать!

Конечно, такая реакция родителей и друзей была мне приятна. Но было еще одно обстоятельство, благодаря которому эта поездка в Ростов оставила в моей памяти исключительно хорошие воспоминания. Дело в том, что на этот раз я поехал домой вместе с Яной, которую и представил родителям как свою подругу.

— Только не говори, что ты еще и жениться собрался, — иронично взглянул на меня отец.

— Опомнись, что ли, — со смехом одернула его мать, — парню нет восемнадцати!