Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

и людей, обладающих нужными навыками и мотивацией для более радикальной и бескомпромиссной стороны нашей религии.

Акты разрушения и хаоса, связанные с «Книгой Света», быстро привели к запрету, но ее стихи и песни никогда не исчезнут. Во-первых, они разнеслись по всему городу. И хотя жестокие попытки уничтожить «Книгу Света» исходили от коммерческих и государственных руководителей самого высокого уровня, а наказания для ее защитников были максимально мучительными, она сохранялась в устной форме и проповедовалась множеством униженных, бесправных, обездоленных, сосланных, посаженых в тюрьмы и забытых.

Я надеялся на медленную и бескровную революцию, но реализация основных принципов Света временами была неизбежно грубой. Во время первых разграблений роскошных апартаментов и гигантских стеклянных монолитов в центре города многие погибли, и многие продолжают умирать, поскольку ад поглощает та же самая ярость, которую он вызвал в сердцах своих подданных. Если мы будем сохранять выносливость ради обещанного будущего света, а люди осознают, что боль должна проецироваться наружу, а не стекать в унитаз и что нас держит в узде лишь кучка приматов в париках и короновавших самих себя самозванцев, большие перемены наступят очень быстро.

Я контролирую распространение книги и ее послания, а также последующую, вызванную ею анархию не больше, чем человек, небрежно наступивший на муравьиное гнездо. Но разрушение даст рождение новому свету в бесчисленных святынях и храмах, разбросанных по этому городу. Он будет появляться повсюду, и в многочисленных жалких многоквартирниках, и кострах из мусора, разведенных собравшимися под звездами бездомными.

Также продолжается большая и кровавая борьба между фракциями, которые соперничают за мою благосклонность и неверно истолковывают мое послание о любви, честности, равенстве и справедливости. Мое эгалитарное воззрение не очень вяжется с видом улиц, усыпанных битым стеклом, заполненных сгоревшими машинами и обугленными трупами, особенно когда единственные слышимые в городе звуки – это завывание сирен, крики, далекий грохот взрывов и треск перестрелок. Но постепенно все упрощается и проясняется. Когда люди спрашивают меня: «Где этот свет?», я говорю: «Скоро. Скоро, мой друг. Скоро у тебя откроются глаза, и ты увидишь его».

То, что я зашел так далеко, вызывает у меня большое удовлетворение, когда я сижу в своей простой маленькой комнате перед маленьким деревянным реликварием отца Суареса и продолжаю размышлять. По утрам смотрю вниз из своего одинокого окна и наблюдаю за коленопреклонениями голых руководителей, признанных виновными в эксплуатации. Каждый день их под дулами пистолетов привозят сюда, закованных в цепи и обмазанных собственными экскрементами. А еще, наряду с их ежедневным унижением, я получаю новости о том, как в промышленности формируются меритократическая система и кооперативы и как сужается пропасть между богатыми и бедными. Мне сказали, что насильственное распределение накопленных богатств было подобно вспышке надежды на пораженной болезнью земле.

Сам же свет своим отсутствием продолжает вызывать любопытство. Его источник, как и прежде, невыразим. Его дистилляция оказалась невозможной. Но он где-то там, внутри каждого из нас. Мне нужно продолжать в это верить.

Маленький черный агнец

Воспоминания просто возникали у Дугласа в голове. События походили на те странные сны, из-за которых он время от времени резко просыпался и никак не мог понять их происхождение. Казалось, не было никакой причины, объясняющей появление в памяти этого конкретного места, как и никакой личной ассоциации. Но оно неоднократно возвращалось к Дугласу в самое разное время. Поэтому он предположил, что либо вспоминает нечто реально существующее и не может связать его с собственным опытом, либо у него просто разыгралось воображение.

Эти образы также сопровождались чувством тревоги. Подобная реакция обычно ассоциировалась у него с вызванными в памяти неприятными эпизодами из собственного прошлого или запоздалым признанием нелестных откровений о себе.

Это место стало появляться в его мыслях все настойчивее и чаще и в конце концов заставило всерьез задуматься над ним. И чем больше он анализировал навязчивый образ и чем больше подробностей и контекста пытался извлечь из него, тем сильнее росла его тревога, ибо он не был уверен, что это воспоминание принадлежит ему.

Возможно, в этом месте случилось что-то плохое. Но где именно оно находится?

Когда видения стали повторяться ежечасно, как радиореклама, которую он ненавидел, к тревоге примешался страх. И после очередной недели настойчивых повторов в Дугласе еще сильнее укоренилась причудливая идея, что эта сцена – чье-то чужое, одолженное ему наваждение. Как тот неловкий момент, когда ошибочно принимаешь похожее пальто за свое собственное, а затем обнаруживаешь, что покрой и содержимое карманов – не твои.

В конце концов Дуглас упомянул о ситуации своей жене Сандре, и она тут же сказала:

– Это так странно, Дуг. Но со мной та же история.

* * *

Вслед за первыми ложными воспоминаниями в голове у Дугласа и Сандры стало появляться все больше причудливых видений. Ни одно из них не было спровоцировано конкретной, понятной им ситуацией.

Дуглас каждый раз видел, что он находится под открытым небом, на краю куда более широкого пространства. Все эти безлюдные образы демонстрировали чуждые области или «не-места», как он вскоре их стал называть.

– Дорогая, у меня в голове только что возникло еще одно не-место.

В самой первой сцене ему показали участок нескошенной, но примятой травы, окруженный тусклыми деревьями, чьи стволы тонули в крапиве и зарослях ежевики. Посреди поляны стояла старая жестяная поилка для скота. В следующей сцене появились гравий и мусор, разбросанные среди высокой травы, рядом с железнодорожной насыпью. За путями виднелась лужайка, неподалеку от нее возвышалась телефонная мачта или какая-то телекоммуникационная антенна, окруженная шипастой оградой. Густой дерн между опорами вышки перетекал в полоску травы у сетчатого забора промзоны. Неподалеку стояло серое невыразительное здание. В самой последней и наиболее часто повторяющейся сцене появлялся участок влажной почвы рядом с сельскохозяйственным строением с заколоченными окнами.

– Мои образы похожи на те, что ты описываешь, только в них все происходит внутри зданий, – доверительно сообщила ему Сандра во время их первого разговора на эту тему. – Там нет ни до, ни после. Лишь эти комнаты из другого времени. Унылые, скудно обставленные помещения, годов из шестидесятых или семидесятых. И я чувствую, что когда-то была там и даже присутствовала при том, что там произошло, только не знаю, что именно. И тех, кто в этом участвовал, тоже уже нет… При виде этих комнат я чувствую, что в то время, когда я там была, меня тошнило. Причем не от болезни, а отвращения… а еще раскаяния и сильной усталости. Усталости, которая бывает после длительного