Кровь избранных - Кай Дзен

— Это твой мешок, я хорошо помню! Что находилось в кувшине? Какое зелье ты возишь с собой, маленькая шлюшка?

Клинок давил на горло, не давая дышать.

— Ты что, с ума сошел, старик? Оставь ее в покое! — Кочевник снова пришел на выручку Мире.

— А ты не суйся! — Капитан схватил дочь жреца за волосы и ткнул ее лицом в кувшин. — Они не успели его выхлебать… Ну что ж, значит, допьешь ты.

Мира отпрянула от горлышка сосуда:

— Нет, пожалуйста… Ты не знаешь… Я не могу… Никто не должен пить…

Заплакав, она не смогла произнести название.

— Никто не должен пить что? Спрашиваю последний раз, какое зелье в кувшине? — Глаза капитана вылезли из орбит.

Мецке выхватил из-за пояса нож и шагнул к нему:

— Только попробуй ее тронуть, горько об этом пожалеешь!

Девушка обернулась. Заметив, как сверкнуло лезвие в руках сына песков, она рухнула на колени. Ей снова приходится видеть смерть вблизи. В ее голове пронеслись мысли об отце, о товарищах кочевника, погибших в пустыне, и обо всех остальных адептах Овна. Бежать уже некуда, пришло время лицом к лицу встретить «дыхание Сета». Дочь жреца подняла сосуд и поднесла его ко рту.

— Не надо, остановись! — Голос Акмина прогремел в трюме как удар грома.

Старик ослабил хватку и впился в девушку недоверчивым взглядом. Мира выпила «дыхание Сета». Глоток густой красноватой жидкости чуть пощипывал горло. Она подождала, подняв глаза к потолку. Сейчас на нее спустится тьма, и бесконечному кошмару наступит конец.

2

Библос,[126] Финикия,

2501 год до нашей эры

Пять дней спустя корабль причалил в узком заливе к югу от Библоса. Его без приключений отбуксировали на стоянку. По ровному, прибитому волной песку легко было таскать грузы. Сложенные на причал ящики охраняли двое матросов. Остальные моряки, рассредоточившись по берегу, приводили в порядок багаж. Кое-кто уже двинулся вверх к дороге, соединяющей Библос с Сидоном.[127] На борту остался только капитан. Новый экипаж прибудет не раньше чем дней через пять. Мира вгляделась в солнечные блики на воде и подошла к сидевшему на скале Акмину. Глаза ее блестели от слез. Тот погладил девушку по руке:

— Нам пора. Тебе не в чем упрекнуть себя, Мира. А тем двум дуракам нечего было рыться в твоем мешке.

— Объясни: почему их конец такой ужасный, а я осталась цела? Мы же пили из одного и того же сосуда.

Юноша поднялся и взял ее за руки.

— Хнум простерся над тобой и уберег тебя. Так он подал своим ученикам знак надежды.

Мира вытерла слезы, голос ее окреп.

— Ты думаешь, наш бог…

— Не думаю, а уверен. Гамир велел мне сесть на корабль и оберегать тебя, хотя и поручил охрану Мецке. Я его послушался. Он сказал, что наемные убийцы везира, засевшие на причале, вряд ли обратят внимание на одинокую женщину и ты пройдешь спокойно. А потом — двое пьянчуг и чертов Скряга… Но божественный Хранитель сосудов, Великий Овен, Начало Начал, увидев оружие в руке кочевника и заметив твой страх, вмешался, чтобы спасти. Не зря мы целые дни напролет читали гимн Эсны. Он сделал тебя нечувствительной к «дыханию Сета», оставив безбожного старикашку с разинутым ртом. Я тоже сначала удивился, а затем понял. Мы все расскажем на совете Справедливых, и они признают у дочери жреца пророческую силу Хнума.

Сидевший неподалеку Мецке от комментариев воздержался. Кочевник увидел столько необъяснимого, что уже ни в чем не был уверен. Поправив тунику, он поднял суму девушки и сделал друзьям знак следовать за ним.

— Мира, ты не устала? Есть хочешь? У меня с собой ячмень и финики.

— Съем несколько плодов по дороге. А от ячменя мне всегда делается плохо, — улыбнувшись, ответила дочь жреца.

Солнце спустилось за морской горизонт. Всю ночь они провели в пути. Акмин хотел добраться до Библоса раньше, чем в укромном месте соберется совет Справедливых.

К городской окраине Мира и ее спутники добрались за два дня. Нужный им дом находился на холме за стенами города. Когда они подошли неприметному строению, их поджидал темнокожий подросток. Паренек стоял у двери, завернувшись в плащ бирюзового цвета. Узнав ученика Гамира, он кивком головы пригласил его войти. Дочери жреца и Мецке пришлось ждать. Кочевник встревожился, но виду не подал.

Вскоре на пороге показался взволнованный Акмин:

— Мира, иди, старейшины ждут тебя.

Члены совета сидели полукругом в глубине зала. Колеблющееся пламя светильников выхватывало из темноты отдельные черты. Девушка насчитала девятерых, но ни одно лицо не было ей знакомо. Следуя за Акмином, она робко подошла к маленькому алтарю.

— Это Мира, дочь великого Гамира. — Голос юноши прорезал тишину и привлек внимание сидевших.

Самому старому члену совета помогли подняться, и он внимательно посмотрел на девушку.

— Акмин все рассказал, и у нас нет оснований сомневаться в его словах. Мы благодарны тебе и твоему отцу, юная Мира, за то, что вы сохранили «плоть Гора» и «дыхание Сета» и привезли его сюда. Теперь мы отправим сосуды в надежное место в Дамаск, а таблички доставят в Дилмун.[128] Твое деяние вернуло всем последователям Овна силу и надежду, чтобы идти дальше по пути спасения. Поэтому совет Справедливых решил наречь тебя жрицей Палестины. Ты первая из женщин, кто удостоился этого титула. Отныне тебя будут именовать «Та, что пьет из сосуда». Когда амфоры будут на месте, твое звание узаконят торжественной церемонией.

Девушка смутилась. Дочь жреца была польщена, но в то же время ее мучило смутное предчувствие. Из головы не шли мысли об отце, на которого открыта настоящая охота. Вспомнилось его усталое, изборожденное морщинами лицо, когда они виделись в последний раз перед отъездом.

— Мой отец… Когда он к нам присоединится? — робко спросила Мира.

Старейшины, собравшиеся вокруг дочери жреца, опустили глаза. Никто не решался ответить. Ни у кого не хватало мужества сказать, что старика арестовали, а вернее, что они сами выдали его Хеопсу. Дурное предчувствие девушки оправдалось. У отца не осталось времени что-то разъяснить фараону, как тот собирался. Перед приездом Миры совет Справедливых решил заключить договор с верховным правителем Верхнего и Нижнего царств.

Царь, отстранив от себя Хопера, начал преследовать адептов Овна, считая их виновными в краже сосудов и в убийстве по меньшей мере четверых королевских стражей. Члены совета встретились с гонцами из Египта. Они потребовали, чтобы им выдали «второго из главных предателей», как те называли бедного Гамира. Взамен чиновники фараона обещали сохранить жизнь Двум-Из-Трех и другим последователям Хнума, томившимся в тюремных застенках. Причем об амфорах речь не шла даже намеком.

С арестом везира и убийством его приспешников Солнцеликий считал дело закрытым. Правитель Обоих Царств страстно желал забыть обо всем, включая и сосуды. Хеопс считал, будто верховный жрец все выдумал, чтобы создать иллюзию величия своих деяний и выиграть время. На самом деле отступник всего лишь хотел захватить власть.

Как только совет понял, что с выдачей белого жреца никто не будет больше преследовать оставшихся на свободе последователей Овна, а всем арестованным сохранят жизни, отца Миры без колебаний сдали представителям царской власти. Деяние жестокое, но необходимое. Слово Хнума распространилось по всей земле между двух рек, подчиняя себе все новые и новые города, завоевывая множество приверженцев. Старейшины решили, что потеря Гамира будет вполне приемлемой ценой. А нарекая его дочь жрицей Палестины, они надеялись хотя бы частично загладить свою вину.

— Твоего отца арестовали, Мира, нам очень жаль… — Старик опустил глаза, чтобы во взгляде не проскользнула ложь. — Мы сделаем все возможное, чтобы спасти ему жизнь.

Девушка упала на колени, схватив его за тунику. У нее не было сил ни говорить, ни плакать. Смущенный советник потянул одежду на себя, высвобождая ее из пальцев дочери Гамира. Взмахнув жезлом, он вышел из зала. По его сигналу удалились и все остальные.

Стоявший в стороне Мецке услышал, как по залу разнеслись рыдания Миры. Свечи догорали, на пол капал воск. В зале стало темнее. Девушка еле слышно умоляла Осириса[129] забрать ее в свое царство из страны, где она была пришлой и носила чужое имя.

«Та, что пьет из сосуда».

Часть пятая

Прощай, Жестокий Мир

1

Техас, дорога на Остин,

декабрь 1957

(1)

Серп луны блестел за длинными рядами нефтяных насосов, огромных стальных страусов, ритмично сующих головы в песок. Хромированные крылья темно-синего «Крайслера 300В» отражали ночные огни. В салоне быстро мчавшейся машины единственным светящимся пятном был огонек сигареты. За окнами мелькали черные бесконечные холмы. Автомобиль ехал мягко, как самоходные сани по снегу. Колеса отбрасывали кусочки высохшей земли, и они превращались в пыль на асфальте. Мотор работал на полную мощность, и в его шум вплетался гул, доносившийся из контейнера в багажнике.