По следам Карабаира Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

— Трое,— шепотом оказал Чич — Который стоит,— Асфар, другой — Тау

— А третий?

—  Не пойму. Может, цыган, а может, и не он.

—  Чего вы там шепчетесь? — не вытерпел Дараев.— Я же не понимаю по-вашему!..

—  Это они,— коротко объяснил Шукаев.— Аскер узнал Унарокова и Тау

—  Что будем делать?

—  Брать. Значит, так... расходимся и нападаем по моему свистку с трех сторон. Зря не палить. Как свистну — кри­чим одновременно: «Руки вверх и бросай оружие!» Если все-таки придется стрелять, цельтесь, по возможности, в ноги. И вообще лучше бы обойтись без кровопролития... Аскер, вы — с нами или подождете здесь? Вы же не обязаны рис­ковать...

Будь сейчас посветлее, Жунид увидел бы, как смуглое лицо табунщика стало кирпичным, наливаясь краской.

—  Нехорошо сказал, начальник,— обиженно зашептал он.— Аскер пяткой назад никогда не ходил...

—  Тсс! — зашептал Вадим.— Кто-то идет!..

Из густой темноты сзади них действительно послышались шаги. Человек шел, не скрываясь: под ногами его вовсю хрус­тел валежник. Он был уже так близко, судя по звуку шагов, что времени на размышления не оставалось. Жунид подско­чил, как пружина, прыгнул на неизвестного, и они оба пока­тились по земле.

—  Асфа-а-р! Тау-у! — закричал незнакомец, вырываясь из рук Жунида.— Легавые... Шукай нейко!..[25]

—  Мустафа,— узнал Аскер Зизарахова и, улучив момент, навалился на его ноги.

Через несколько секунд Мустафа лежал добросовестно связанный, но дальнейшие события развернулись совсем не так, как предполагал Шукаев и как бы ему хотелось.

Услышав крик Мустафы, Унароков сдернул висевшее на сучке ружье и, не целясь, выстрелил.

Пуля просвистела мимо головы Жунида.

—   Ложись! — выдохнул он, падая на влажную траву рядом с Чичем.

Возле догоравшего костра уже никого не было. Асфар и двое его сообщников залегли под деревьями и открыли огонь.

Выстрелы Жунида и Дараева прозвучали одновременно, когда темный силуэт одного из бандитов мелькнул между стволов.

—   Упал, по-моему,— с сомнением сказал Шукаев.— Ас­кер, вы побудьте здесь и присмотрите за Мустафой, чтобы он не развязался, а мы попробуем их обойти..

Они поползли. Разлучаться было нельзя, чтобы в темно­те не перестрелять друг друга.

Стало тихо. У костра раздался стон. Они прислушались. В глубине дубняка, за полянкой, на которой был разложен костер, затрещали сучья. Кто-то напролом продирался сквозь кустарник.

—   Уйдет! — понял Жунид и сорвался с места.— Вадим скорей!.

Добежав до поляны, они .увидели только одного челове­ка в бурке. Он тихо стонал, силясь перевернуться с живота на спину. Двое других исчезли.

—   Займись им! — крикнул Жунид и бросился в глубь леса, где уже затихал топот беглецов.

Дараев перевернул раненого. Лицо его исказила грима­са боли. Из уголка' рта стекала на землю темная струйка кро­ви. Человека этого Вадим Акимович видел впервые, и его поразила злобная ненависть, горевшая в черных, лихорадоч­но блестевших глазах.

—   Собаки...— прохрипел раненый.— Проклятье!.. Сзади послышались тяжелые шаги. Дараев обернулся, схватившись за пистолет. Аскер Чич тащил на спине связан­ного Мустафу Зизарахова. Аккуратно положил своего плен­ника на спину и подошел к Вадиму, вглядываясь в лицо ра­неного, слабо освещенное отблеском затухавшего костра.

—  Асфар Унароков,— с суеверным страхом сказал Чич, отступая на шаг.

—  Унароков?..— Вадим опустился на одно колено.— Куда вы ранены? Чич, помогите мне расстегнуть на нем одежду!..

—  Отойди, гад лягавый! — яростно задергался ротмистр и, собрав остаток сил, плюнул в лицо Дараеву.

Пока Вадим вытирал щеку, Асфар затих. Преодолев свою робость перед знаменитым в этих местах «паханом», Аскер наклонился над ним, приложил ухо к груди.

Ротмистр застонал и забормотал что-то.

—  Бредит, наверное,— сказал Дараев, прислушиваясь к бессвязным словам раненого.

—  Тау... трусливая сволочь... куда?    Платок, платок. Хахану скажите...

Аскер поднялся и снял шапку

—   Кончал Асфар. Страна теней пошел. Возьми, аллах, его душа!.

Из лесу прогремели три выстрела один за другим, почти без интервалов. Дараев схватил винтовку табунщика и бро­сился на помощь Жуниду.

—   Оставайтесь на месте, Чич! — крикнул он, не обора­чиваясь.

В память о событиях той ночи у Жунида на всю жизнь осталась метина: длинный косой шрам от локтя до самого плеча.

Первый из трех выстрелов, звук которых слышал Дара­ев, сидя над умирающим Унароковым, попал в цель. Стрелял притаившийся за деревом одноухий Тау — Бекбаев. Жуниду удалось-таки, перемахнув небольшой овраг в дубняке, пере­сечь беглецам путь. На другом краю оврага Шукаев лицом к лицу столкнулся с Парамоном Будулаевым. Тау, услыхав воз­глас цыгана, нажал курок, но промазал. Шукаев, не целясь (в темноте можно было стрелять только наудачу), послал заряд из берданки на звук выстрела, но тоже мимо, и кинулся к растерявшемуся Парамону. В этот момент Тау, не очень-то опасаясь попасть в своего, выстрелил снова. Пуля чиркнула по мякоти вытянутой руки Жунида. В пылу борьбы с груз­ным и сильным цыганом он не ощутил боли, и лишь когда они вдвоем с подоспевшим Дараевым скрутили Парамона, почув­ствовал, что рука горит огнем. Гимнастерка пропиталась кровью. Рана была не опасной, но очень болезненной: надре­занная бандитским способом пуля вырвала из плечевого сус­тава лоскут мышцы.

Тау ушел. Перевязав товарища и оставив его с Аскером Чичем у костра, в который табунщик подбросил сухих веток, Дараев сел на лошадь и прочесал весь дубняк от оврага до самой Лабы. Одноухого и след простыл. Возможно, он пере­плыл реку. Преследовать его сейчас было бессмысленно: Жунид ранен, у костра лежат убитый главарь шайки Асфар, связанные Мустафа и цыган.

Шукаев, бледный, сидел у костра и курил, пока Вадим и Чич обшаривали лес вокруг поляны. Спутанные лошади бан­дитов паслись тут же неподалеку. Парамон и Тау потому не убежали сразу что надеялись отыскать их и уходить верха­ми. Чуть в стороне от поляны среди развесистых старых ду­бов стояла повозка, груженная несколькими тюками с мате­рией, брезентом, продуктами и прочим скарбом.

Утром, еще раз осмотрев место столкновения с унароков-ской шайкой, Дараев нашел парабеллум. Вероятно, он при­надлежал Тау. Больше ничего обнаружено не было.

Жунид распорядился оформить документы: протокол ос­мотра места происшествия, акт о применении оружия, опись захваченных лошадей и всего, что находилось в повозке. Как раз в это время приехал Коблев. Вид у него был усталый.

Оказывается, и он не спал ночь, догоняя группу. Мах­муд слышал перестрелку, и это помогло ему найти своих.

Допрос Зизарахова и Парамона Жунид провел тут же, у костра. Коблев вел протокол, молчаливо пристроившись спи­ной к стволу молодого дубка. За все время допроса он не издал ни единого звука. Слушал и записывал. Дараева не было: он погрузил на подводу труп ротмистра и уехал в аул Хатажукай в участковую больницу Он должен был привез­ти фельдшера.

Грубое лицо Мустафы опухло и пожелтело Видно, на­кануне, как всегда, хлебнул лишнего. Отвечал он безразлич­но и вяло Это не понравилось Жуниду, который сразу по­нял состояние арестованного. Мустафу, как и Агапа, втяну­ли в шайку не так давно благодаря стараниям его «дружка» Газиза. Как выяснилось после первых же вопросов, касающих­ся самого Зизарахова, в грабежах он никакого участия не принимал, но знал немало Сейчас, после нескольких дней беспробудного пьянства, для него наступило тяжелое пох­мелье, сопровождавшееся полной душевной депрессией. Ка­залось, Мустафе совершенно безразлично, что будет с ним. Асфар — убит, лучший друг Газиз, получив от Буеверова удар ножом в спину, исчез, -неизвестно куда... Словом, «жизнь дала трещину», и Мустафе на все наплевать.

Глядя на этого обрюзгшего небритого человека, Шукаев недоумевал: что общего могло быть у него с умным и ост­рым на язык Газизом Дзыбовым? Не найдя ответа на свой вопрос, он попытался вывести Зизарахова из того пассивно-равнодушного настроения, в котором тот пребывал. В какой-то мере ему это удалось.

—  Где лошади с чохракской конефермы? — в сотый разспрашивал Жунид.— Кому ваш главарь загнал колхозного жеребца?

—  Не знаю, по-моему, черкесы их увели. Асфар чохракских коней не держал...

—  Слушай,— вышел из терпения Шукаев.— Лучше будет, если выложишь все начистоту  Сам видишь — утаивать что-либо бесполезно' Газиз, если хочешь знать,— в моих ру­ках. Сам пришел Как только ему лучше станет — расскажет все

—   Что с ним? — встрепенулся Мустафа

Жунид тотчас же уловил нотки заинтересованности в его голосе, еще раз подивился этой странной привязанности и сказал твердо: