Том 1. Стихотворения 1838-1855 - Николай Некрасов

«И он их не чуждался в годы оны…»*

…И он их не чуждался в годы оныИ вычитал оттуда, что онаКурит сигары, носит панталоныИ с мужем развелась и влюбленаВ какого-то  повесу…

«И так за годом год… конечно, не совсем…»*

И так за годом год… Конечно, не совсемРазнообразно… да зато спокойно,Благонамеренно, благопристойно…И благоприобретенье меж темРасти всё будет… Счастие малютокУпрочится… Да что ж?.. И кроме шуток,Чем худо?.. [а? решайся-ка, сестра,А ежели когда-нибудь хандраНайдет случайно…]

1844

И скучно, и грустно!*

И скучно, и грустно, и некого в карты надутьВ минуту карманной невзгоды…Жена?.. но что пользы жену обмануть?Ведь ей же отдашь на расходы!Засядешь с друзьями, но счастия нет и следа —И черви, и пики, и всё так ничтожно.Ремизиться вечно не стоит труда,Наверно играть невозможно…Крепиться?.. Но рано иль поздно обрежешься вдруг,Забыв увещанья рассудка…И карты, как взглянешь с холодным вниманьем вокруг, —Такая пустая и глупая шутка!..

Ростовщик*

Было года мне четыре,Как отец сказал:«Вздор, дитя мое, всё в мире!Дело — капитал!»И совет его премудрыйНе остался так:У родителя наутроЯ украл пятак.Страсть навек к монете звонкойТотчас получив,Стал у всех я собачонкой,Кто богат и чив.Руки, ноги без зазреньяВсем лизал, как льстец,И семи лет от рожденьяБыл уж я подлец!(То есть так только в народеГоворится, а затоУж зарыто в огородеБыло кое-что.)Говорят, есть страсти, чувства —Незнаком, не лгу!Жизнь, по-моему, — искусствоНаживать деньгу.Знать, во мне раненько скупостьОхладила кровь:Рано понял я, что глупость —Слава, честь, любовь,Что весь свет похож на лужу,Что друзья — обман,И затем лишь лезут в душу,Чтоб залезть в карман,Что от чести от злодейкиПлохи барыши,Что подлец, кто без копейки,А не тот, кто без души.И я свыкся понемногуС ролею скупцаИ, ложась, молился богу,Чтоб прибрал отца…Добрый, нежный был родитель,Но в урочный часСкрылся в горнюю обитель,Навсегда угас!Я не вынес тяжкой раны, —Я на труп упалИ, обшарив все карманы,Горько зарыдал…Продал всё, что было можноХоть за грош продать,И деньжонки осторожноНачал в рост пускать…Чтоб нажиться — лез из кожи,Лук да редьку ел,Ни спины, ни рук, ни рожи,Верьте, не жалел!Всех завел, провел и вывел,С кем сойтись пришлось,И, пока не оплешивел,Брал процент с волос:Вырастать им как угодноВолю я давалИ в цирюльню ежегодноКосу продавал.И теперь зато, под старость,Есть немножко тут.

(хлопает по карману)

Пусть приходят люди в ярость,Говорят: он плут!Шутки!.. нет, побольше стою!Я ведь знаю свет:Лишь тряхни-ка я казноюДа задай обед,Все в объятья тотчас к плуту,Все в родню, в друзья —Я честнейший в ту ж минуту…Что, не так ли… а???

Чиновник*

Как человек разумной середины,Он многого в сей жизни не желал:Перед обедом пил настойку из рябиныИ чихирем обед свой запивал.У Кинчерфа заказывал одеждуИ с давних пор (простительная страсть)Питал в душе далекую надеждуВ коллежские асессоры попасть, —Затем, что был он крови не боярскойИ не хотел, чтоб в жизни кто-нибудьДетей его породой семинарскойОсмелился надменно попрекнуть.

Был с виду прост, держал себя сутуло,Смиренно всё судьбе предоставлял,Пред старшими подскакивал со стулаИ в робость безотчетную впадал,С начальником ни по каким причинам —Где б ни было — не вмешивался в спор,И было в нем всё соразмерно с чином —Походка, взгляд, усмешка, разговор.Внимательным, уступчиво-смиреннымБыл при родных, при теще, при жене,Но поддержать умел пред подчиненнымДостоинство чиновника вполне;Мог и распечь при случае (распечь-тоМы, впрочем, все большие мастера),Имел даже значительное нечтоВ бровях…

Теперь тяжелая пора!С тех дней, как стал пытливостью рассудкаТревожно-беспокойного наш векЗадерживать развитие желудка,Уже не тот и русский человек.Выводятся раскормленные туши,Как ни едим геройски, как ни пьем,И хоть теперь мы так же бьем баклуши,Но в толщину от них уже нейдем.И в наши дни, читатель мой любезный,Лишь где-нибудь в коснеющей глушиНайдете вы, по благости небесной,Приличное вместилище души.

Но мой герой — хоть он и шел за веком —Больных влияний века избежалИ был таким, как должно, человеком:Ни тощ, ни толст. Торжественно лежалМясистый, двухэтажный подбородокВ воротничках, — но промежуток былМеж головой и грудью так короток,Что паралич — увы! — ему грозил.Спина была — уж сказано — горбата,И на ногах (шепну вам на ушко:Кривых немножко — нянька виновата!)Качалося солидное брюшко…

Сирот и вдов он не был благодетель,Но нищим иногда давал грошиИ называл святую добродетельПервейшим украшением души.О ней твердил в семействе беспрерывно,Но не во всем ей следовал подчасИ извинял грешки свои наивноЖеной, детьми, как многие из нас.

По службе вел дела свои примерноИ не бывал за взятки под судом,Но (на жену, как водится) в ГалернойКупил давно пятиэтажный дом.И радовал родительскую душуСей прочный дом — спокойствия залог.И на Фому, Ванюшу и ФеклушуБез сладких слез он посмотреть не мог…

Вид нищеты, разительного блескаСмущал его — приличье он любил.От всяких слов, произносимых резко,Он вздрагивал и тотчас уходил.К писателям враждой — не беспричинной —Пылал… бледнел и трясся сам не свой,Когда из них какой-нибудь бесчинныйЛаскаем был чиновною рукой.За лишнее считал их в мире бремя,Звал книги побасенками: «Читать —Не то ли же, что праздно тратить время?А праздность — всех пороков наших мать» —Так говорил ко благу подчиненных(Мысль глубока, хоть и весьма стара)И изо всех открытий современныхЗнал только консоляцию….

ПораМне вам сказать, что, как чиновник дельныйИ совершенно русский человек,Он заражен был страстью той смертельно,Которой все заражены в наш век,Которая пустить успела корниВ обширном русском царстве глубокоС тех пор, как вист в потеху нашей дворниМы отдали… «Приятно и легкоБегут часы за преферансом; право,Кто выдумал — был малый c головой» —Так иногда, прищурившись лукаво,Говаривал почтенный наш герой.И выше он не ведал наслаждений…Как он играл?.. Серьезная статья!Решить вопрос сумел бы разве гений,Но так и быть, попробую и я.

Когда обед оканчивался чинный,Крестясь, гостям хозяин руки жалИ, приказав поставить стол в гостиной,С улыбкой добродушной замечал:«Что, господа, сразиться бы не дурно?Жизнь коротка, а нам не десять лет!»Над ним неслось тогда дыханье бурно,И — вдохновен — он забывал весь свет,Жену, детей; единой предан страсти,Молчал как жрец, бровями шевеля,И для него тогда в четыре мастиСливалось всё — и небо и земля!

Вне карт не знал, не слышал и не виделОн ничего, — но помнил каждый приз…Прижимистых и робких ненавидел,Но к храбрецам, готовым на ремиз,Исполнен был глубокого почтенья.При трех тузах, при даме сам-четвертКозырной — в вист ходил без опасенья.В несчастье был, как многие, нетверд:Ощипанной подобен куропатке,Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос,А в счастии любил при каждой взяткеПристукивать и говорил: «А что-с?»

Острил, как все острят или острили,И замечал при выходе с бубен:«Ну, Петр Кузмич! недаром вы служилиПятнадцать лет — вы знаете закон!»Валетов, дам красивых, но холодныхПушил слегка, как все; но никогдаНасчет тузов и прочих карт почетныхНе говорил ни слова…

Господа!Быть может, здесь надменно вы зевнетеИ повесть благонравную моюВ подробностях излишних упрекнете…Ответ готов: не пустяки пою!

Пою, что Русь и тешит и чарует,Что наши дни — как средние векаКрестовые походы — знаменует,Чем наша жизнь полна и глубока(Я не шучу — смотрите в оба глаза),Чем от «Москвы родной» до Иртыша,От «финских скал» до «грозного Кавказа»Волнуется славянская душа!!.

Притом я сам страсть эту уважаю, —Я ею сам восторженно киплю,И хоть весьма несчастно прикупаю,Но вечеров без карт я не терплюИ, где их нет, постыдно засыпаю…

Что ж делать нам?.. Блаженные отцыИ деды наши пировать любили,Весной садили лук и огурцы,Волков и зайцев осенью травили,Их увлекал, их страсти шевелилПаратый пес, статистый иноходец;Их за столом и трогал и смешилКакой-нибудь наряженный уродец.Они сидеть любили за столом,И было им и любо и доступноПерепивать друг друга и потом,Повздоривши по-русски, дружелюбноВдруг утихать и засыпать рядком.Но мы забав отцов не понимаем(Хоть мало, всё ж мы их переросли),Что ж делать нам?.. Играть!.. И мы играем,И благо, что занятие нашли, —Сидеть грешно и вредно сложа руки…

В неделю раз, пресытившись игрой,В театр Александринский, ради скуки,Являлся наш почтеннейший герой.Удвоенной ценой за бенефисыОтечественный гений поощрял,Но звание актера и актрисыПостыдным, по преданию, считал.Любил пальбу, кровавые сюжеты,Где при конце карается порок…И, слушая скоромные куплеты,Толкал жену легонько под бочок.

Любил шепнуть в антракте плотной даме(Всему научит хитрый Петербург),Что страсти и движенье нужны в драмеИ что Шекспир — великий драматург, —Но, впрочем, не был твердо в том уверенИ через час другое подтверждал, —По службе быв всегда благонамерен,Он прочее другим предоставлял.

Зато, когда являлася сатира,Где автор — тунеядец и нахал —Честь общества и украшенье мира,Чиновников, за взятки порицал, —Свирепствовал он, не жалея груди,Дивился, как допущена в печатьИ как благонамеренные людиНе совестятся видеть и читать.С досады пил (сильна была досада!)В удвоенном количестве чихирьИ говорил, что авторов бы надоЗа дерзости подобные — в Сибирь!..

Отрывок*