Горе господина Гро - Макс Фрай

— Тем не менее даже мне понятно, что эта информация не слишком важна для Кофы, — звонко рассмеялась леди Рани. — Не морочь голову человеку!

Я и правда чувствовал себя довольно глупо. Некоторые люди любят знания как таковые и стремятся узнать как можно больше тайн — любых, чтобы было, не особо задумываясь, как ими можно распорядиться. Я же предпочитаю знания, которыми могу воспользоваться на практике. Забивать голову бесполезной информацией мне ни к чему. Я с полезной-то едва управляюсь, спасибо приятелям из Семилистника и их снадобьям, укрепляющим память.

Но тут, хвала Магистрам, наконец объявилась моя Кали. Прислала зов, деликатно осведомилась, могу ли я сейчас уделить ей время, а получив согласие, затараторила.

«Значит, слушай. У старухи все в полном порядке — а я, кстати, и не сомневалась, с такими ничего никогда не делается. Но ты не зря беспокоился. Тойхи Прити умер семь дней назад. Утратил Искру. Всего три дня полежал и умер, знахарь, который его лечил, опомниться не успел, а если бы и успел, какой от него толк: если уж человек утратил Искру, ничего не сделаешь… Шарая говорит, чуть сама не умерла рядом с ним, ну да, они же близнецы, у нее кроме брата вообще никогда никого не было, дети не в счет. Она их, конечно, любит, все знают, мало кому из сирот так хорошо жилось в чужом доме, как этим четверым, а все равно никакого сравнения — чужие дети или собственный близнец. Тем более надо знать Шараю: она же с детства от других мужчин шарахалась, никого кроме брата рядом видеть не желала, не зря об этой парочке на моей памяти судачили всякое, и, ты знаешь, я уверена, дыма без огня не бывает, но теперь-то уж какая разница».

«Вот-вот, — согласился я. — Что судачили, пусть останется на совести сплетников. Как она сейчас? Очень плохо?»

«Ты удивишься, но совсем не плохо, нет. Ну, не настолько плохо, как могло бы быть. Она ничего, спокойная, работает, печет хлеб, младший мальчик договорился в Университете, что пропустит год по семейным обстоятельствам, помогает ей, молодец, другие тоже заходят. Шарая говорит, сперва был настоящий кошмар, но она, хвала Магистрам, почти ничего толком не помнит, знает только, что руки и голову в кровь разбила, знахарь, который пришел ее успокаивать, потом долго возился с этими ранами — могу представить, что она с собой вытворяла… или нет, все-таки не могу».

«Это как раз не очень важно — можешь ты себе представить или нет, — заметил я. — Факты интересуют меня гораздо больше».

«Ну да, извини. В общем, факты я уже рассказала. Тойхи умер. Вроде, все».

«Погоди. Еще один вопрос. Вот ты говоришь, знахарь приходил ее успокаивать. Что за знахарь? Тот, который брата лечил? Или другой?»

«А, да, знахарь! — обрадовалась Кали. — Нет-нет, не тот. Какой-то незнакомый. Зашел в пекарню за плюшками, увидел, как Шарая на полу корчится, и натурально ее спас. Поднял, привел в чувство, успокоил, раны, которые она сама себе нанесла, залечил и, кстати, денег не взял, отказался наотрез, сказал, уж он-то знает, что такое утрата, и помогать товарищам по несчастью — его единственное утешение. Совершенно бесплатно несколько часов с Шараей возился, потом уложил ее спать и ушел, так и не представился, а ей, сам понимаешь, не до того было. Наутро она проснулась, и вот, говорит, удивительное дело — умом знаю, что случилось непоправимое, а сердце от боли не рвется, только печаль осталась, светлая-светлая, как будто у Тойхи все хорошо, просто увидеться с ним прямо сейчас не получится — разве только когда-нибудь потом, позже… То есть Шарая не безумная, она понимает, что брат умер, но чувствует — так. Она думает, ей полегчало от микстуры, которую ей знахарь дал. Сладкое такое, говорит, зелье…»

«Ясно. И знахарь к ней больше не возвращался? Ну, спросить, как дела, все ли в порядке?»

«Пока не возвращался. Но он, вроде, и не обещал».

«А как он выглядел, этот милосердный незнакомец?»

«Я не сообразила спросить. Сейчас пошлю ей зов».

«Давай. Хотя я, кажется, и так знаю. Невысокий, худой, смуглый старик. И глаза у него зеленые, но не яркие, а цвета пожухшей травы. Ни у кого таких не видел».

«Так это твой знакомый?»

«Старый приятель, — сказал я. — Хороший человек. И знахарь отличный. Но ты все-таки спроси».

— Как и следовало ожидать, хозяин пекарни у Собачьего моста благополучно скончался, — сказал я Джуффину.

— Да, я слышал, — кивнул он. — Извините, Кофа. Обычно я ваши разговоры не подслушиваю. Но сейчас решил сэкономить время.

А я, кстати, и не знал, что Джуффин Халли умеет подслушивать чужую Безмолвную речь. Не то чтобы сомневался в его возможностях, просто как-то в голову не приходило, что ему это интересно.

— Ладно, — вздохнул я. — Тем лучше. Вообще-то, когда вы меня сюда пригласили, я как раз шел в Дом у Моста, чтобы порыться в полицейских архивах, посмотреть отчеты знахарей — кто у нас в последнее время умирал в своей постели и от каких болезней. Думал потом послать своих людей, чтобы вызнали, не слонялись ли поблизости наши славные детишки. И не заходил ли добрый знахарь, готовый облегчить душевные муки безутешных родственников. И знаете что? Мне кажется, это дурная работа. То есть сделать ее все равно придется, но я заранее знаю, каков будет результат. Дети, безусловно, сидели где-нибудь поблизости, играли в эту свою «молчанку». И знахарь, конечно же, приходил, смуглый и зеленоглазый. И помог, спасибо ему.

«Смуглый и зеленоглазый, все верно», — эхом повторил женский голос в моей голове. Я даже не сразу сообразил, что это Кали. Спросила, значит, насчет знахаря. Ну и кто бы сомневался.

— Ну вот. — Я печально уставился на Джуффина. — Картина более-менее ясна. И при этом не лезет ни в какие ворота. Можете сколько угодно рассуждать о том, что мы не знаем ни других людей, ни даже себя, но Габа Гро добрейший человек, к тому же знахарь с подлинным призванием и убивать людей не станет ни при каких обстоятельствах, хоть режьте его на кусочки. Я еще как-то могу вообразить, что под видом его внучки все эти годы скрывался какой-нибудь ссыльный колдун. Но Джуффин, вы способны представить пусть даже Младшего Магистра из провинциальной резиденции какого-нибудь задрипанного Ордена, который долгие годы скрывается, прикинувшись ребенком, и при этом не догадался немного поднапрячься и сделать вид, что ребенок взрослеет? Просто чтобы не привлекать внимания. Я — не способен. Такие клинические идиоты в Орденах не задерживались… Ну и потом, кто все остальные дети? Их же, судя по всему, довольно много. Как минимум, две группы, в каждой примерно дюжина человек или чуть больше. Что, тоже мятежные Магистры? Какая прекрасная маскировка, однако! И все это только для того, чтобы убивать мирных обывателей, не связанных ни с Орденом Семилистника, ни с покойным Королем и вообще не принимавших участия в войне за Кодекс. При этом мой приятель Габа, терзаемый, надо думать, муками совести, бегает по следам преступлений и как может утешает скорбящую родню… Нет, вы как хотите, но совершенно невозможно.