Тайна 21 июня 1941 - Владимир Чунихин

И есть ещё в воспоминаниях адмирала Кузнецова многозначительные слова.

…За последний предвоенный год мы не раз в учебных целях переводили отдельные соединения или целые флоты на повышенную готовность. Теперь повышение готовности носило иной характер — оно было вызвано фактической обстановкой, и люди на флотах это поняли…

По-моему, сказано предельно ясно.

Раньше у этого мероприятия был один характер. Теперь оно носило иной характер. Но каким бы ни был этот самый характер, меры-то принимались технически ОДНИ И ТЕ ЖЕ.

Иными словами, усиление боеготовности объявлялось в течение года неоднократно.

Ладно, попробуем поверить уверениям в том, что 19 июня это было сделано тайком от Сталина и тот ничего не заметил. Хотя и непонятно, куда смотрел НКГБ вместе с флотскими военно-политическими органами.

Но, допустим.

А как же тогда быть с другими такими же случаями, происходившими ранее? Что, и то, что этот самый перевод на повышенную боевую готовность периодически проводился в течение целого года, этого ни Сталин, ни соответствующие организации не заметили тоже?

Впрочем, хватит вопросов.

Ясно же как дважды два, что флотское командование имело полномочия своей властью объявлять по своему усмотрению повышенную боевую готовность, кроме полной. Той самой, которую Кузнецов именует «номер один». Только её можно было объявить после указания высшего руководства.

Что и было сделано в действительности военно-морским командованием. Об этом Кузнецов сказал сам, прямым текстом, исключающим иные толкования. О том, что приказ о приведении флотов в готовность номер один был отдан только после ознакомления его с директивой из рук маршала Тимошенко.

ПОСЛЕ одобрения этой директивы Сталиным.

И, кстати, полномочия эти, на приведение флотов в течение года в готовность повышенную. Кто мог эти самые полномочия предоставить адмиралу Кузнецову?

Кто вообще предоставляет какие-либо полномочия наркому или министру?

А вот к радиостанциям в армии мы видим совершенно иное отношение. Что и сказалось в тот момент, когда они были больше всего нужны. 22 июня 1941 года.

Почему?

Ответ простой.

Потому что до войны считалось достаточно того, что радиостанции имеются в наличии. А отрабатывать их применение не догадались. Или поленились?

Да ни то, и ни другое.

Если бы всерьез опасались немецкого нападения, отрабатывали бы до посинения. Как на флоте.

Потому что — а вдруг немцы нападут, и, в первую очередь, согласно военной теории, постараются нарушить связь? А у нас только проводная…

Значит, не опасались нападения. Всерьёз, во всяком случае.

Выходит, просто не верили в возможность завтрашней войны. Вот говорили об этом много.

И перед войной говорили со всех трибун — «если завтра война». И после, когда лепетали о внезапности и о том, что сами-де они были готовы, только им всё время кто-то мешал.

А на деле полагали, что будет это нападение обязательно, но когда-нибудь потом. Не сейчас. Не завтра, во всяком случае.

По-житейски простое и, увы, единственное объяснение.

Еще раз.

Не Сталин не верил. Потому что именно Сталин приказал дать Красной Армии десятки тысяч радиостанций. И они были ей даны.

Не верили военные самых разных уровней.

Потому что, то, что им дали, они запихнули куда подальше. В самый дальний угол своего хозяйства.

И никакой Сталин не запрещал, конечно, военным отрабатывать применение радиосвязи. Тем более, на принятых на вооружение радиостанциях. Что, вообще-то говоря, является их прямой обязанностью. Получили на вооружение технику — осваивайте.

Все это, повторю, впечатления и мысли прошлого.

А сравнительно недавно прочел отрывки из протокола допроса генерала Павлова.

…Из протокола допроса Павлова Д.Г. от 7 июля 1941 г.

Генерал Павлов:

…Явившиеся ко мне в штаб округа командующий ВВС округа Копец и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом НКО.

Этот разговор с командующими армий происходил примерно около двух часов ночи (22 июня — В.Ч.)…

…Вопрос: Почему же все-таки немцам удалось прорвать фронт и углубиться на нашу территорию?

Ответ:…Господство авиации противника в воздухе было полное, тем паче что наша истребительная авиация уже в первый день одновременным ударом противника ровно в 4 часа утра по всем аэродромам была в значительном количестве выбита, не поднявшись в воздух. Всего за этот день выбито до 300 самолетов всех систем, в том числе и учебных. Все это случилось потому, что было темно и наша авиация не смогла подняться в воздух. Я лично не мог физически проверить, как была рассредоточена на аэродроме авиация, в то время как командующий ВВС Колец и его заместитель Таюрский, зам. по политчасти Листров и начальник штаба ВВС Тараненко доложили мне, что приказ наркома обороны о сосредоточенном расположении авиации ими выполнен…[11]

Заметьте.

Генерал Павлов ничего не сказал здесь о том, что связь была нарушена (вообще-то, единственное упоминание им обрыва связи 22 июня относится к моменту уже после начала немецкого артиллерийского обстрела).

Он просто сказал, что его обманул генерал Копец и его подчиненные.

Только не очень в это верится.

Объясню, почему.

Москва далеко. Там, действительно, может ещё и не узнают. А непосредственный начальник — вот он, рядом.

Как командующий ВВС мог сказать такое командующему округом, если ни один самолет не покинул базовые аэродромы? Ни один.

Это же около двух тысяч самолетов.

Прямой обман своего командира является преступлением даже в мирное время.

Обман, в данном случае, совершается в деле государственной важности.

Я понимаю, что соврать кто-то может когда угодно и как угодно. Но только в уверенности, что не докопаются.

А это? Обман глупый, неизбежно и легко раскрываемый.

Предположим, не напали бы немцы 22 июня. Так всё равно Павлов узнал бы о невыполнении лётчиками своего приказа. Почти две тысячи самолётов никуда не перелетели — такое не скроешь. Так или иначе всё равно всплывёт. А за это — трибунал, напали там немцы или нет.

Так зачем был нужен такой глупый обман генералу Копцу?

Думаю, на самом деле все обстояло иначе. Видимо, Копец, опасаясь потерять ночью при перелете большое количество самолетов, попросил у Павлова отсрочить приказ до светлого времени. Отложить. Всего на несколько часов.

И Павлов тогда согласился.

Почему же Копец и Павлов не выполнили прямой и недвусмысленный приказ Москвы о перебазировании авиации?

Конечно, это не было злым умыслом.

А было примерно вот что.

У Москвы там вечно свои причуды, с жиру бесятся. Ладно, скажем им, что сделали. А сами сделаем (конечно же, сделаем). Но с утречка, когда рассветёт. И самолёты не побьются. И окажутся они там, куда их приказала переместить Москва. Чуть раньше, чуть позже — какая разница?

Это было проявлением настроений мирного времени.

Это было проявлением неверия в немецкое нападение.

Вам кажется такое предположение слишком вольным? Неправильным?

Пожалуйста. Тогда прошу вас ответить самим на всё на тот же самый вопрос.

Почему в Одесском округе успели, а в других округах не успели?

Или такой пример.

Маршал Василевский в своих воспоминаниях писал о том, что Генштаб еще 19 июня отдал приказ приграничным военным округам «маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы и рассредоточить самолеты на аэродромах».

Ну, меры по маскировке в полном объеме — песня сравнительно долгая. Здесь выполнить что-то за два оставшихся дня было нереально. А вот рассредоточить-то самолеты — можно было?

Тем более, что требование это в приказе (номер 0042 от 19 июня 1941 года) было сформулировано предельно жёстко:

…3. Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов; рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха…

Там даже, в этом пункте, и срок исполнения указан не был. Категорически воспретить… Иначе говоря, исполнение вне всякой очереди.

Да, какие-то меры принимались. Имеются воспоминания о том, что генерал Птухин накануне войны облетал свои аэродромы, проверял выполнение этого приказа.

Но что это за рассредоточение, показало в действительности утро 22 июня.

Очень похоже, что выполнялось оно под влиянием настроений мирного времени, а именно — условно. Как на учениях.

И не спеша.

Это было проявлением настроений мирного времени.

Это было проявлением неверия в немецкое нападение.