Первые нити паутины - Валерия Веденеева

Королю лет, но предполагала, что его возраст исчислялся даже не веками, а тысячелетиями…

Я моргнул, вырванный из размышлений неожиданным видом спасенной пленницы — задержавшись внутри сарая, среди сложенной там кучи старой, рваной одежды она отыскала что-то, что издалека могло сойти за головной платок, и тщательно его повязала. С мгновенным запозданием я вспомнил про ее рожки. К их виду я привык очень быстро, так же быстро перестал обращать на них внимание и, честно сказать, даже забыл, что большинство жителей столицы такой «оберег» точно не носили.

— Чтобы не привлекать лишнее внимание, — смущенно проговорила женщина, заметив мой взгляд, направленный на ее импровизированный головной убор.

До гостиницы Изольды мы добрались без приключений. Присутствие тех, кто мог бы этими «приключениями» стать, я ощущал — в подворотнях и переулках, порой даже на крышах домов — но нашу с Кастианом форму они каким-то образом различали даже в темноте, и она, как и прежде, служила пропуском.

Слуга, обновлявший краску на двери черного хода гостиницы, изумленно уставился на нашу пеструю компанию, но тут же узнал меня. На прошлой неделе я несколько раз являлся к Изольде — и когда относил наконец сочиненное письмо, чтобы она отправила его Амане, и когда приходил узнать, не пришел ли ответ.

Сама Изольда обнаружилась в малой гостиной, которая одновременно служила ей кабинетом. Когда слуга провел нас внутрь, она стояла посреди комнаты, обнимая большую картину, и, судя по всему, мучительно раздумывала о том, куда именно ее повесить. Увидев нас, отложила ее в сторону, на широкую тумбу. Не удержавшись, я посмотрел, что за изображение хозяйка гостиница держала с таким трепетом.

На портрете обнаружилась довольно молодая женщина, симпатичная, с добрым лицом, которое отчего-то показалось мне знакомым.

— Кто это?

— Это моя благодетельница, — Изольда чуть смущенно улыбнулась. — В четырнадцать лет я осиротела, родительский дом забрали за долги, и, если бы не дана Элайда, то даже не знаю, чтобы со мной сталось.

— Дана Элайда, — повторил я. Имя вызвало такое же ощущение смутного узнавания, как и само изображение. — К какому клану она принадлежала?

— Урожденная дана Элайда Мейфен, — пояснила Изольда, и я вспомнил. Вспомнил, почему ее лицо казалось мне знакомым — некоторые его черты я каждый день видел в зеркале. Вспомнил и имя.

Подойдя ближе, я взял портрет в руки, впервые в этой новой жизни увидев лицо своей матери.

Глава 22

— Элайда Энхард, в девичестве Мейфен, — произнес я вслух и усилием воли заставил себя положить портрет на место. Мое слишком пристальное внимание к изображенной там женщине вряд ли заставило бы Изольду заподозрить что-то неладное, но Кастиан был куда наблюдательней и знал меня куда лучше, он заподозрить мог. — Дана Амана рассказывала мне о ней.

— Эти энхардцы разрушают все хорошее, на что только наложат руки, — недовольно проговорила Изольда. — Дана Элайда до сих пор была бы жива, если бы не вышла замуж в этот проклятый клан!

— Мне кажется, или у вас к энхардцам личная неприязнь? — спросил я осторожно.

— Не кажется, — согласилась Изольда. — Мой муж погиб от их рук во время межклановой войны. Поэтому дана Элайда всегда будет для меня Мейфен. Именно это имя она носила, когда спасла меня.

Я мысленно вздохнул — вот еще один приятный мне человек, который ненавидит мой родной клан. Хотя что тут скажешь — заслужили. У меня самого отношение к Энхард было очень сложным.

По моей просьбе Изольда выделила спасенной троице небольшую комнату — одну из немногих свободных, находившуюся под самым чердаком — а потом, когда слуга увел освобожденных пленников, мы рассказали хозяйке гостиницы о том, что сегодня произошло.

О появлении химер она выслушала с мрачным видом, но без удивления. Однако при упоминании о том, что я слышу «душу города», ее брови поползли вверх и оставались в таком положении практически до самого конца рассказа.

Вся история была правдива, упустил я только один момент — не упомянул о реальном уровне своей магии, описав разрушение пещеры так, будто я являлся всего лишь передатчиком для «души города», будто только ее сила все там перемолола.

— Я сообщу обо всем старшим аль-Ифрит, — сказала Изольда, потом покачала головой: — Черная секта в самом сердце столицы. Куда только смотрят Имперская Канцелярия и Церковь!

Потом, когда мы втроем сели ужинать, Изольда вспомнила о спасенных.

— На них была такая странная одежда.

— Странная? — как по мне, так одежда у бывших пленников выглядела вполне обычно.

— Узоры, — уточнила Изольда. — Вы не обратили внимание? По вороту рубах у всех троих шли вышитые узоры, которые я никогда прежде не видела, а беременная дама вдобавок щеголяла в этом дивном тюрбане. Даже ваны с восточных островов подобные тюрбаны сейчас не носят — они полностью вышли из моды! Свои же сородичи и засмеют.

— Узоры, честно скажу, не заметил, но тюрбан она надела, чтобы скрыть рожки, — пояснил я.

В рассказе я в основном упирал на то, что казалось мне по-настоящему важным, то есть на подробное описание пещеры демонопоклонников и на внешний вид их бога, а эту деталь внешности спасенной женщины упомянуть я просто забыл. Наверное, тут еще сыграло роль то, что к виду ее рожек я очень быстро привык.

Однако у Изольды такой привычки не было.

— Какие рожки? — переспросила она, а потом все более напряженно слушала мое описание.

— … Они объяснили, что это специальный оберег, который носят все из их поселения, — закончил я.

— Оберег, — повторила Изольда. — Оберег… — Потом вдруг резко вскочила на ноги, кинулась сперва к высокому шкафу, торопливо вытащила из ящика несколько предметов, очень похожих на амулеты, а потом так же быстро метнулась к двери, сделав нам знак следовать за ней.

Комната, куда поместили спасенных, находилась на четвертом этаже, лестница туда вела всего одна, так что навстречу нам попалось несколько постояльцев, удивленными взглядами проводивших хозяйку гостиницы, куда-то так сильно спешащую.

Дверь в комнату оказалась заперта изнутри, но Изольда даже не стала стучаться, лишь приложила к замочной скважине один из амулетов, и замок открылся сам.

Только вот комната была пуста, а единственное в ней окно стояло открытым настежь. Окно достаточного размера, чтобы в него мог без труда вылезти взрослый человек.

— Что это все значит?