Путём всея плоти - Сэмюель Батлер

Эрнест обращался с деньгами не так бережно, как положено примерному мальчику. Не бывало, например, такого, чтобы он сказал себе: «Вот, у меня есть соверен, и его должно хватить на пятнадцать недель, итого, я могу тратить ровно один шиллинг и четыре пенса в неделю», — и тратить в неделю ровно шиллинг четыре. Деньги утекали у него с той же быстротой, что и у любого другого мальчика, и буквально через несколько дней после возвращения в школу он был уже совершенно на мели. Когда деньги кончались, он понемножку залезал в долги, а когда залезал уже настолько, что перспектива расплатиться становилась туманной, начинал жить без излишеств. Как только деньги появлялись, он тут же расплачивался; если после этого что-то оставалось, а оставалось редко, он тут же тратил; если нет, снова лез в долги.

Его бюджет рассчитывался исходя из того, что в школу он приезжает с фунтом стерлингов в кармане, из коей суммы он отдаёт долги, — скажем, шиллингов пятнадцать. Пять шиллингов уходило на всевозможные школьные взносы, после чего еженедельное пособие в шесть пенсов, выдаваемое каждому мальчику на питание, наградные (он решил, что в этом полугодии наберёт их немало) и возобновлённый после выплаты долгов кредит должны были сообща продержать его на плаву до конца семестра.

Незапланированный дефицит в 15 шиллингов означал катастрофу для бюджетной системы моего героя. Эмоции так ясно отразились на его лице, что Теобальд заявил, что намерен «незамедлительно узнать правду, и НА СЕЙ РАЗ без тянущейся днями и неделями лжи». Горькая правда не замедлила явиться на свет, именно же, что бедолага Эрнест добавил погрязание в долгах к прочим своим порокам — праздности, лживости и, возможно, — ибо теперь и это возможно, — безнравственности.

Как случилось, что он задолжал? Задолжали ли другие мальчики? Эрнест, поколебавшись, ответил, что да, задолжали.

В каких заведениях они задолжали?

Это было уже слишком, и Эрнест ответил, что не знает!

— О, Эрнест, Эрнест, — воскликнула мать, присутствовавшая при разговоре, — не злоупотребляй во второй раз за такой короткий срок терпением самого добросердечного в мире отца. Дай затянуться прежней ране, прежде чем наносить следующую.

Легко сказать, но что было делать бедному Эрнесту? Как мог он подвести обслуживавших школу лавочников, признавшись, что те отпускают свои товары мальчикам в долг? Подвести миссис Кросс, эту добрую душу, продававшую горячие рогалики с маслом на завтрак, или гренки, а то и четверть цыплёнка в сухарях с картофельным пюре за шесть пенсов? Хорошо, если она на этих шести пенсах зарабатывала фартинг[158]. Когда мальчики вваливались гурьбой в её лавку после «гончих», не было случая, чтобы Эрнест не услышал, как она кричит служанкам: «А ну-ка, девоньки, ташшите нам чего-нибудь вкусненького!» Все её обожали, и что ж, теперь он, Эрнест, должен на неё наябедничать? Чудовищно!

— Ну, вот что, Эрнест, — сказал отец, обдавая его суровейшим из своих взглядов, — я намерен положить этому конец раз навсегда. Или ты облачишь меня своим полным доверием, как положено сыну, и тем самым позволишь мне разобраться с этим делом как священнику и умудрённому опытом человеку, или ты должен отчётливо понимать, что я сообщу обо всём доктору Скиннеру, который, как я могу себе представить, примет более строгие меры, чем принял бы я.

— О, Эрнест, Эрнест, — всхлипывала Кристина, — прояви мудрость, доверься тем, кто уже доказал тебе, что слишком умеют быть снисходительными.

Настоящий романтический герой в такой ситуации не смутился бы и на мгновение. Ни лесть, ни обман, ни запугивание не заставили бы его разболтать школьные тайны. Эрнест подумал о мальчиках своего идеала: они-то скорее позволят вырвать себе язык, чем дадут выпытать у них хоть слово. Но Эрнесту было далеко до своего идеала, и выстоять в таком плотном кольце у него просто не хватало сил; я вообще сомневаюсь, что кто бы то ни было сумел долго противостоять такому моральному давлению, какое приходилось выносить ему; он, во всяком случае, не сумел и, покорчившись ещё немного, пал беспомощной жертвой пред торжествующим врагом. Он пытался утешить себя мыслью, что папа не так часто давил на его доверие, как мама, и что, пожалуй, лучше сказать обо всём отцу, чем позволить ему передать дело на рассмотрение доктора Скиннера. Папина совесть тоже «тараторила», но всё же поменьше, чем мамина. Глупыш забыл, что он сам не давал отцу столько поводов предать его, сколько давал Кристине.

И тогда всё раскрылось. Он задолжал столько-то миссис Кросс и столько-то миссис Джонс, и столько-то в пивной «Лебедь с бутылкой», не говоря уже о шиллинге там и о шести пенсах сям, и о двенадцати ещё где-то. А Теобальд с Кристиной не унимались; чем больше они узнавали, тем острее свербел в них зуд к новым открытиям; это их долг, не правда ли, узнать всё, всё, ибо они-то ещё могут спасти своего родимого от этого рассадника зла, но есть ведь и другие папы и мамы, которые тоже обязаны спасать своих родимых, если это ещё возможно! Итак, кто ещё из мальчиков задолжал этим гарпиям?

Снова жалкая попытка сопротивления, но применили испанский сапог, и Эрнест, уже и без того деморализованный, покаялся и сдался властям предержащим. Он выдал всё, придержав только самую малость из того, что знал, или думал, что знает. Его пытали, подвергали допросу с пристрастием и перекрёстному допросу, отсылали подумать в свою комнату и снова допрашивали. Выплыло наружу курение на кухне у миссис Джонс: кто из мальчиков курил, а кто нет; кто из мальчиков задолжал и, хотя бы приблизительно, сколько и кому; кто из мальчиков богохульствовал и употреблял неприличные выражения. Теобальд стоял на своём: на сей раз Эрнест должен, как он выражался, «облачить его своим полным доверием»; итак, на свет Божий был извлечён список учащихся, которым доктор Скиннер сопровождал полугодовой табель, и мистер и миссис Понтифик досконально, пункт за пунктом, прошлись по всем уголкам души каждого из мальчиков — в меру, естественно, того, какую информацию удавалось выжать из Эрнеста; и это притом, что не далее как в минувшее воскресенье Теобальд прочёл более страстную, чем обычно, проповедь об ужасах инквизиции. И какие бы глубины порока ни раскрывались перед ними, эти двое ни разу не дрогнули, а всё копали и выведывали, пока не подошли вплотную к предметам совсем уже деликатным, каких они до тех пор не касались. Но тут бессознательное «я» Эрнеста перехватило инициативу и оказало сопротивление, на какое его сознательное «я» было неспособно: оно сбросило его со стула — в обморок.

Послали за доктором Мартином; тот объявил, что мальчик серьёзно болен, и прописал полный покой и отсутствие всяческих раздражителей. Так суровая необходимость предоставить ребёнку покойную жизнь до конца каникул вынудила ретивых родителей довольствоваться уже полученным. О нет, сложа руки они не сидели, но ведь Сатана подсовывает злокозненные замыслы не только праздным, но и деятельным, и вот он подкинул в район Бэттерсби одну такую работёнку, которую Теобальд с Кристиной тут же и взяли на себя. Было бы обидно, рассуждали они, если бы Эрнесту пришлось уйти из Рафборо сейчас, отучившись там три года; было бы трудно найти для него другую школу и объяснить, почему он ушёл из Рафборо. Кроме того, доктор Скиннер и Теобальд считались старыми друзьями, а обижать старых друзей нехорошо; всё говорило за то, чтобы мальчика из школы не забирать. А приличным поступком будет вот какой: конфиденциально проинформировать доктора Скиннера о сложившейся в его школе ситуации и предоставить ему список учащихся с присовокупленными к каждому имени примечаниями, основанными на добытых у Эрнеста данных.

Теобальд был образцом аккуратности; пока его сын лежал больной на втором этаже, он составил, руководствуясь школьным списком, таблицу, в которую внёс свои комментарии; и вот какую форму приняла эта таблица (я, разумеется, изменил в ней фамилии). Один крестик означал проступок, совершаемый время от времени, два — часто, три — постоянно.

Джонс

Курение: XXX

Употребление пива в «Лебеди неприличные с бутылкой»: 0

Богохульство, неприличные выражения: X

Примечания: начнет курить в следующем полугодии

Петерс

Курение: X

Употребление пива в «Лебеди неприличные с бутылкой»: XX

Богохульство, неприличные выражения: XXX

Сидорс

Курение: XX

Употребление пива в «Лебеди неприличные с бутылкой»: XX

Богохульство, неприличные выражения: X

И таким манером — по всему списку.

Само собой разумеется, дабы не подвести Эрнеста, доктора Скиннера свяжут обязательством блюсти секретность, прежде чем сообщат ему хоть слово, но уж предоставив Эрнесту такую защиту, он не сможет пожаловаться на неполноту информации.