«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Мимолётная встреча с ротмистром Фёдоровым у него на квартире оставила у меня впечатление, что мой предшественник по должности чрезвычайно рад новому своему назначению и спешит поскорее убраться подобру-поздорову, пока жив, из Саратова.

Вечером того же дня все жандармские офицеры города Саратова, прежний и новый начальники Саратовского охранного отделения, начальник губернского жандармского управления со своим адъютантом и тремя-четырьмя помощниками и начальник жандармско-полицейского управления Рязано-Уральской железной дороги с адъютантом и двумя-тремя начальниками отделений того же управления должны были встретиться на проводах ротмистра Фёдорова.

Ротмистр Фёдоров попадал на завидное место офицера Корпуса жандармов, состоящего в распоряжении министра внутренних дел и шефа жандармов П.А. Столыпина, незадолго до этого назначенного на эту должность с поста саратовского губернатора.

В то время имя Столыпина ещё не прогремело на всю Россию, но в Саратове оно было окутано ореолом лучшего из губернаторов, и его преемнику, которого я застал на должности саратовского губернатора, только что до моего приезда вступившему в отправление своих обязанностей, графу Татищеву, приходилось долго испытывать на себе неудобство сравнений. А граф Татищев был далеко не заурядный губернатор!

Будущая близость ротмистра Фёдорова к министру внутренних дел невольно создавала у собравшихся на проводы приподнятость настроения. Симпатия провожавших к уезжавшему в Петербург жандармскому ротмистру была сильно подогрета. Проводы, устроенные в отдельном кабинете «Большой Московской гостиницы», были достаточно помпезны. Громадный стол был заставлен отборными закусками. Саратов недаром расположен у Волги, и все представители рыбного царства были распростёрты на блюдах во всём великолепии. Икра всех видов, стерлядь, балыки, целый ряд блюд большого ужина с водками и винами — всё это радовало глаз и отягощало желудок. Меня посадили за стол рядом с виновником торжества. По другую его сторону оказался местный полицмейстер Владимир Николаевич Мараки. Председателем за ужином был местный вице-губернатор[104], человек пожилой, тучный и, видимо, большой любитель таких торжественных ужинов. Через несколько месяцев он, кажется, ушёл в отставку и вскоре скончался. Следующий за ним, по чину полковник, был человек далеко не светский, и за ужином это ясно чувствовалось. Он мало ел, мало пил, держался натянуто, боясь, видимо, уронить своё достоинство среди подчинённых. Его присутствие заметно связывало всех.

Мой сосед, В.Н. Мараки, был в прошлом жандармским ротмистром, и это создавало ему более доверительные отношения с жандармскими офицерами. Кое-кто из недоброжелателей Мараки намекал на какой-то случай, заставивший Мараки переменить жандармскую службу на общеполицейскую, но я никогда не смог удостовериться в этом. В то же время я сам знал не одного жандармского офицера, покинувшего Корпус жандармов, переменив службу в нём на полицейскую в провинции. Мы такую перемену называли «отхожим промыслом». Из известных мне случаев такого «отхожего промысла» назову случай с кронштадтским полицмейстером, ротмистром Садовским, моим сослуживцем по Петербургскому губернскому жандармскому управлению, перешедшим на полицмейстерскую должность с должности помощника начальника Кронштадтского жандармского управления; далее назову ротмистра Фуллона, занимавшего должность белостокского полицмейстера около десяти лет и в 1916 году эвакуировавшегося в Москву, где он получил такую же должность; ротмистра Климовича (позже, последовательно, московского градоначальника, директора Департамента полиции и сенатора), около 1904 или 1905 года бывшего виленским полицмейстером и одновременно начальником Виленского охранного отделения; моего однофамильца, ротмистра Петра Ивановича Мартынова, бывшего бакинским градоначальником, а до этого полицмейстером в одном из южных городов России. Все описанные случаи вовсе не имели под собой какой-нибудь неприятности по службе. Все перечисленные лица были выдающиеся офицеры Корпуса жандармов.

В.Н Мараки, с которым я прослужил в Саратове около года или немного более и сохранил наилучшие служебные и личные отношения, был необыкновенно приятным и чрезвычайно тактичным человеком. Средних лет, с несколько помятым лицом греческого типа, скромный и одновременно приличный с виду, он умел ладить со всеми без всякого лакейского угодничества (до которого часто доходили наши провинциальные полицмейстеры в своих отношениях с губернаторами) и сумел выгодно себя поставить в глазах всего саратовского общества. Впоследствии, когда я почти ежедневно бывал на завтраках у губернатора графа Татищева, в самой обычной будничной атмосфере, за столом у губернатора я имел возможность наблюдать скромную и вместе с тем независимую манеру держаться с начальством у этого отличного полицмейстера и воспитанного светского человека. Очень много в поддержании добрых отношений как с властями, так и с обществом делала его жена, Мария Николаевна, красивая, петербургского типа, светская дама. Она была очарована бывшим губернатором Столыпиным и впоследствии, беседуя со мной откровенно на разные темы, мило позволила себе говорить, что губернатор Татищев «дитё», и не могла выносить каких-либо сравнений с его предшественником. Она добилась в конце концов того, что Столыпин перевёл Мараки в Петербург на одну из шести полицмейстерских должностей в столице.

Начальник жандармского железнодорожного полицейского управления генерал-майор Николенко был старшим по чину жандармским офицером в городе. Высокий, красивый, с точеными чертами лица, с выхоленными седыми усами и бородкой клином, в пенсне, со стройной для пожилого человека фигурой, отлично одетый, он был воплощением корректности, но какой-то неестественной, натянутой. Из всех его качеств запомнилась мне только эта корректность. Свою железнодорожную полицейскую службу он, вероятно, знал до тонкости. От него так и исходило сознание, что полицейский протокол о происшествии на железной дороге есть центр его жандармского долга; что же касается политическо-розыскной работы, то это его не касалось вовсе, это было каким-то неприятным и не совсем чистым делом разных губернских жандармских управлений и охранных отделений. Особенно охранные отделения, как нечто новое в его длительной службе, были для него и непонятным, и нежелательным явлением. Прежде у него бывали только служебные взаимоотношения с начальниками губернских жандармских управлений. В большинстве случаев именно они занимались активным политическим розыском — но только на словах, а не на деле. Это были, как и Николенко, охотники «повинтить» с представителями местного общества в клубе или по квартирам мирных обывателей, и всё шло хорошо и более или менее гладко. Но вот появились «какие-то новые» охранные отделения, с беспокойными начальниками, все какими-то «молокососами» по службе, и вот нужно считаться с ними, а уже не третировать их, как полагается старшему жандармскому генералу в городе!