За золотым призраком - Владимир Иванович Буртовой

у всех на устах, разумеется, имя ночью исчезнувшего с парохода Людвига Набеля. «Меченый» потягивал из высокого, запотевшего фужера холодный коктейль, прислушивался к словам штурмана с особым интересом, чуть приметно бросая в его сторону косые быстрые взгляды.

Уловили Дункели имя Набеля и за соседним столиком. Здесь события минувшей ночи обсуждали две дамы – Отто раскланивался с ними, когда встречал по утрам в ресторане. Младшая из них госпожа Линда Райс, блондинка, лет сорока и с претензиями на неувядающую, казалось, молодость и изысканные манеры, говорила вновь приобретенной подруге, госпоже Хилери Ронштет, довольно громко, не делая из своей беседы особой тайны, если и не без определенного намека в адрес приятных и обходительный соседей Дункелей…

– Представьте себе, дорогая Хилери, едва я поднялась с постели, а в каюту входит этот бравый инспектор в своей элегантной голубой шляпе, снимает ее передо мной и…

– Ка-ак? – У госпожи Ронштет откровенно заинтригованно подпрыгнули тонюсенькие накрашенные до гудронового цвета брови. – Без стука посмел войти в каюту женщины!

– Ну что вы! – Госпожа Райс жеманно поджала сочные, слегка подкрашенные губы. Поправив свисающие на висок завитые локоны, она выразительно глянула в сторону старшего Дункеля, якобы смутилась и поспешно отвела взор на подругу. – Я свою дверь всегда держу закрытой… Мало ли что. Еду я одна, а кругом эти уж-жасные происшествия! Не хуже, чем в романах бабушки Агаты… Инспектор спрашивает меня, не довелось ли мне видеть нечто необычное минувшим вечером? Или же ночью… – и умолкла, сделав театрально-интригующую паузу и снова искоса глянув на сенатора.

«Артистка, ох и артистка – такие жеманницы всегда играют какую-нибудь роль, даже в собственной ванной сами с собой», – отметил про себя Отто, не переставая слушать соседок и изучающе осматривать ресторанный зал – вдруг еще что-то новенькое высветится?

– Ну и-и… – собеседница, загораясь от нетерпения, трепетала подбритыми бровями, поощряя соседку на дальнейшее повествование.

– Я ему и говорю – случалось, господин инспектор! Вечером долго не могла уснуть, жара донимала. Приняла холодный душ – если его можно было назвать холодным при этакой жаре! – и в постель с книгой. Мое окно на средней палубе, прямо в стене парохода, и было совершенно открыто. Где-то к полуночи глаза притомились и я отложила книгу… Сознаюсь вам, как на исповеди – обожаю Анжелику! Буквально упиваюсь похождениями отважной француженки. Ах, теперь нет таких мужчин, как Жофрей! О-о, давно уже нет… Только в книгах и можно прочитать о прекрасном чувстве! Вот и я размечталась – могла бы я так же страстно, на всю жизнь полюбить своего Жофрея? Да-а, мечтаю я, в окно смотрю, а там две ярких звездочки на небе светились… То появятся, то пропадут, – мечтательно прикрыв глаза, живописала госпожа Райс. – Смотрю и думаю – вот, два божьих ясноглазых ангелочка ко мне в каюту заглядывают – неспроста заглядывают, наверно… Минут пять я на них смотрела, полулежа на подушках, взгрустнула, выключила свет, начала было засыпать… – и новая многообещающая пауза.

Отто непроизвольно насторожился, а потом понял, что за светской болтовней этой артисточки что-то скрывается, и не простое. «Неужели и вправду что-то видела?» – Он опустил взор в тарелку, чтобы не смутить рассказчицу пристальным взглядом, и весь напрягся, словно это могло усилить собственную акустику.

– Ах, дорогая Линда! Не томите! Вы же видите, я вся сгораю от нетерпения узнать что-нибудь очень уж-жасное! – Госпожа Ронштет почти застонала, и брови ее замерли в самом верхнем положении.

– И тут что-то огромное пролетело сверху вниз, как раз мимо моего окна! Представляете себе такое?!

– Ой! – Госпожа Ронштет пискнула, словно серая мышь в когтях коварного кота, который упал на нее с чулана в темной кладовой.

– Вот-вот, дорогая Хилари! И я испугалась, вскрикнула – страх такой, а я в каюте совершенно одна!

Отто на секунду поднял взгляд – госпожа Райс искренне побледнела, как если бы снова увидела то же самое, огромное, пролетевшее ночью мимо ее иллюминатора. «Вот незадача, клянусь священными водами Стикса! Что же делать? Да ничего не сделаешь, поздно ей рот затыкать, уже все выболтала инспектору! Крашенная каналья, чтоб тебя черти в котле варили!»

– А потом мне – видит бог! – послышалось, как в воду упало с шумом что-то тяжелое…

– Какой ужас! – У госпожи Ронштет так часто начали прыгать брови, что Отто подумал, а не подключили ли к ним переменный ток? Госпожа Ронштет искренне, от избытка острых впечатлений, всплеснула ладошками, ярко-красные длинные ногти сверкнули перламутровым блеском. Грудь поднималась и замирала на вдохе. – И вы, вы… не умерли от такого? Я бы, наверно, не дожила до утра!

– Ах, дорогая Хилери! Представьте себе мое состояние в ту минуту! Сначала я хотела позвать нашего капитана, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Мне казалось, что если я закричу, то это упавшее непременно поднимется и всунет свое страшное лицо ко мне в окошко! А то и руку протянет, схватит и вытащат вон из комнаты!

– О-ой!

– Когда немного пришла в себя, подумала, может, это ночная сова мимо окна пролетела…

«Сама ты сова ночная! – с раздражением подумал Отто, чувствуя, как под ним словно накаляется до красна жесткое венское кресло. В душе вспыхнула такая досада, что он едва не скомкал и не сорвал с груди засунутую за воротник салфетку, но поймал настороженный взгляд Карла; тут же взял себя в руки. – Не спалось тебе, чертова кукла, о Жофреях все мечтаешь…»

– И вы не рассказали всего этого инспектору?

– Ну что вы, дорогая Хилери! – Госпожа Райс произнесла это с таким удивлением, что Отто невольно усмехнулся.

«Если бы артисточка не рассказала всего этого инспектору, ее к раннему завтраку уже разорвало бы от распиравшего нетерпения поделиться хоть с кем такой новостью».

– Я все-все рассказала инспектору. Он при мне что-то записал в свою книжечку, щелкнул замочком на этой книжечке и выскочил из комнаты, как будто из моего шкафа вдруг выглянуло жуткое привидение?

– Отчего же? – не поняла госпожа Ронштет. – Он куда-то торопился? Наверно, сказал, что…

– Представьте себе его изумление, – прервала подругу рассказчица, – дорогая Хилери, когда я сказала ему, что отчетливо видела… Нет, будто бы успела разглядеть, – поправила себя господа Райс, – как мимо окна мелькнуло т о большое черное и белая рука со скрюченными пальцами! А? Что с вами?

Госпожа Ронштет, потрясенная до немоты, прижала к щекам ладони и во все глаза глядела на собеседницу, словно… та сама превратилась во вставшее из-под земли жуткое видение… Не удивилась бы известию, что-то «большое и черное» все-таки поднялось из воды и заглянуло