Окровавленная красота (ЛП) - Филдс Элла

Солги мне, милая Голубка,

Отдай мне крики все свои.

Солги мне, милая Голубка,

И нежно бедра обхвати.

Солги мне, милая Голубка,

И мою тьму ты усмири.

Солги мне, милая Голубка,

И поцелуй мне подари.

Голубка, милая Голубка,

Не прыгай в омут с головой,

А между нами связь так хру́пка —

Ее легко сломать рукой.

Моей зависимостью стала,

Лишая кислорода крохи,

Возвышусь я до пьедестала,

Отдав тебе любовь эпохи.

Это не просто слова. Это мрачные, преследующие и прекрасные эмоции.

Я была почти уверена, что Томас писал не обо мне, пока не увидела то, что было на последней странице.

Солги мне.

Последняя строка была написана резким подчерком, кончик его ручки оставил на странице вмятины от его нажима.

Боль, которую я причинила.

С чувством вины, раздирающим мою грудь, я прекратила выбирать книги и, сморгнув слезы, застилавшие мне глаза, вышла из библиотеки.

— Войдите, — резко сказал Томас, как только я постучала в дверь.

Он оглянулся, когда я вошла, и я закрыла за собой дверь.

— Лу спит?

— Да.

Его холодный тон напомнил мне о первых наших совместных встречах, и я сказала себе, что заслужила это, затем сделала шаги, продвигаясь вглубь его комнаты.

Не было никаких признаков того, что я здесь была. Никаких. Остатки нашего ужина были убраны, а постель застелена. Аромат нашего совместного времяпрепровождения давно выветрился из этого, похожего на пещеру, пространства.

— Что тебе нужно, Голубка? — спросил он, расстегивая запонки и бросая их на стеклянный поднос, стоящий на черном туалетном столике.

«Ты», — хотела ответить я, но так и не смогла произнести ни слова.

Вместо этого я приложила все усилия, чтобы проигнорировать его ледяной взгляд, и вытащила дневник из-за спины.

— Ты… ты написал все это?

Льдисто-голубые глаза вспыхнули, когда Томас увидел свои слова, свое сердце в моих руках.

Его тон был таким же резким, как и его взгляд, когда он, наконец, спросил:

— А чем, по-твоему, я занимался в свободное время? И с этим дневником? — Когда он увидел мои сомнения, горько рассмеялся. — Можешь не отвечать.

Дневник словно давил мне на плечи и сердце, когда я начала:

— Томас, я…

— Теперь мы вернулись к Томасу? — Он рывком расстегнул рубашку, отчего несколько пуговиц лопнули и полетели на пол, разлетаясь в разные стороны. — Послушай, — он вздохнул, подходя ближе, но остановившись в нескольких футах от меня, — я никогда не просил тебя принять или полюбить мою работу. Все, на что я надеялся, это… — Он замолчал, подняв руку и сжав пальцами переносицу.

Я сделала шаг вперед.

— На что?

Он опустил руку, и белая рубашка распахнулась, показывая скульптурное тело, которое притягивало меня, но я изо всех сил оставалась на месте.

— Я надеялся на то, что понравлюсь тебе, и что ты, возможно, захочешь разделить со мной свою жизнь.

Зная, что не должна лгать, да и не желая этого, спросила:

— Разве это не одно и то же?

— Нет. Я уже говорил тебе. Мне нравится то, чем я занимаюсь, каким бы больным это ни казалось, но работа не моя жизнь.

Я оглядела экстравагантную комнату, не в силах удержаться от того, чтобы не сузить глаза.

Его смех был мрачен и пронизан усталостью.

— Забудь об этом.

Я положила его дневник на край кровати.

— Я не хочу.

— Только ты можешь выставить меня дураком, — пробормотал он, срывая с себя рубашку и потянувшись к пуговице над ширинкой.

— Том, — начала я снова.

— Просто уходи, Голубка. Это был долгий день, и, честно говоря, я не хочу, чтобы ты и дальше терзала меня.

Его тон не оставлял места для возражений, и, честно говоря, мне больше нечего было ему сказать.

Поэтому я попятилась к двери, наблюдая за его гладкой спиной, пока его тело вздымалось от тяжелых вдохов. Затем я ушла.

На следующее утро Томаса вызвали на работу.

Он ушел, не попрощавшись, и отсутствовал десять дней.

И все же я осталась. Не из страха от того, что ждало за стенами замка, а потому, что всякий раз, когда эта мысль хотя бы касалась моего разума, жгучая боль сжимала орган в моей груди, останавливая сердцебиение и перехватывая дыхание.

Я излечила свои израненные чувства, свои тревоги и свою тоску, проводя время с Лу. Но после нескольких часов, проведенных в закрытом помещении, и, несмотря на размеры их дома, летние дни тянулись, и девочке становилось скучно.

— Тебе можно выходить на улицу? — спросила я однажды утром, помогая Мурри прибраться после завтрака. Он пытался остановить меня, но несколько дней назад все-таки сдался, когда я в очередной раз не уступила.

— Конечно. — Лу слизнула остатки желе с пальцев, затем выплюнула его с громким хлопком. — Ой! Ты не знакома с Джеффри, Джорджем и Бабеттой.

Мурри выругался, тарелка выпала у него из рук и упала в раковину.

— Ты в порядке? — спросила я.

— Прекрасно, — сказал он, потянувшись за кухонным полотенцем и вытирая руки. — Мисс Лу, как насчет того, чтобы вы взяли свою шляпу, и мы вместе продемонстрируем ее Джемме?

— Оки-доки.

Я подождала, пока она выйдет из кухни.

— Прости, я забыла, что…

— Нет, — отрезал Мурри, вешая полотенце, а затем развязывая фартук. — Этой угрозы больше нет, и большинство не осмелилось бы войти в этот дом. Но… Я пойду с тобой.

Только когда я увидела трех огромных свиней в загоне площадью в пол-акра позади дома, до меня дошло.

Блинчики, приготовленные Мурри, грозили выскочить из меня, но я изобразила улыбку, когда Мурри приподнял бровь, и поняла, что его недавние колебания были вызваны не столько безопасностью Лу-Лу.

Речь шла о том, для чего они использовали свиней.

Загон был огромен, а рядом с ним стоял сарай, знававший лучшие времена. Вероятно, много лет назад. Деревянные двери были полуоткрыты и воткнуты в покрытую коркой грязи землю, а белая и кремовая краска отсутствовала на большей части фасада.

Лу бросила свиньям маленькое ведерко с объедками, смеясь, когда они фыркнули и заковыляли к забору.

Оставив их есть, мы направились в другую сторону участка, к лесу, разделявшему Верроне и Клейтон-лэнд, Лу-Лу проходила сквозь сорняки, которые были почти выше ее самой.

Мы остановились рядом с местом, что, когда я выглядывала из окна своей спальни, показалось мне плотиной, но на самом деле оказалось заброшенным прудом.

— Почему, — спросила я, прикрыв глаза рукой от яркого солнца, — внутри дом находится в идеальном состоянии со времен его постройки: ни пылинки, ни износа, а здесь?.. — Я замолчала, зная, что Мурри поймет, о чем я говорю.

Лу-Лу перескочила на участок с полевыми цветами.

— Чтобы отпугивать людей.

В словах Мурри был смысл, но мне казалось досадным, что место, о котором я когда-то думала с таким благоговением в моем детском сердце, выглядело так, словно оно было заброшено.

Мы вместе пообедали, а потом поднялись с Лу наверх в гостиную устроить диснеевский киномарафон.

Сразу после ужина Лу-Лу заснула, положив голову мне на колени, и через некоторое время у входа я заметила приближающуюся тень, а за ней показался Томас.

— Привет. — Я попыталась подавить нахлынувшее на меня облегчение, неугасающий пожар и страстное желание, бурлящие в моей крови, вытянув руки, стараясь не разбудить Лу.