КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

Левченко настоял также, чтобы ему позволили советоваться с русским православным священником и исповедоваться у него. Если бы ЦРУ не согласилось принять эти условия, Левченко рассчитывал апеллировать к ООН, объяснить там свое положение и попросить посодействовать переезду в какую-нибудь другую некоммунистическую страну.

Сотрудники ЦРУ, беседовавшие с Левченко в эти первые дни в Вирджинии, посчитали его позицию наивной и не вполне логичной, принимая во внимание его ненависть к КГБ и советской системе в целом. Но им пришлось признать ее искренней. Эксперты ЦРУ увидели в его лице человека высокоморального, исключительно честного, с выдающимися интеллектуальными данными — и в то же время глубоко несчастного.

«Расскажите нам все, что, как вы считаете, вам позволяет совесть, — сказали сотрудники, занимавшиеся его делом. — Больше мы от вас не вправе требовать».

Между тем дал себя знать ряд чисто практических проблем. Левченко попросил убрать охрану, приставленную к его квартире в Вирджинии, чтобы ему не чувствовать себя пленником. Охрану убрали, но тут же дала себя знать другая, более серьезная проблема. Она была связана с деньгами. ЦРУ снабжало квартиру Левченко всем необходимым, включая книги и газеты. Но, не имея денег, он был фактически прикован к этой квартире, оставался по-прежнему на положении пленника, что болезненно задевало его самолюбие. Ему было сказано, что американское правительство платит приглашаемым со стороны консультантам от 50 до 200 долларов за день работы. Поскольку Левченко фактически уже работает как консультант правительства, почему бы ему не получать эту плату? Застигнутый таким предложением врасплох, Левченко согласился, чтобы ему начисляли 50 долларов за каждый день работы с сотрудниками ЦРУ. Получив первый чек на 250 долларов, он попросил вычесть из этой суммы сотню и перевести ее в Токио, тому американцу, что выручил его неожиданным займом.

На первых порах Левченко отклонял домогательства советских, добивавшихся встречи с ним в Вашингтоне, и ЦРУ заверило его, что он вправе отказываться от такой встречи. Однако советский посол в Соединенных Штатах Добрынин вновь и вновь требовал от государственного секретаря Вэнса свидания с Левченко и заявил даже, что если госдепартамент не хочет положительно решить этот вопрос, то советское руководство обратится непосредственно к президенту Картеру. Левченко был вынужден скрепя сердце согласиться на встречу.

Вместо солдафона-оперативника из «линии KP», как можно было бы ожидать, КГБ выделил для встречи с ним учтивого полковника с мягкими манерами. Это был Александр Бессмертных, первый советник советского посольства в Вашингтоне. Прибегая к разного рода иносказаниям, он просил Левченко, чтобы тот в такой же закодированной форме сообщил, оказалось ли ЦРУ посвященным в секреты, касающиеся деятельности токийской резидентуры, и если да, то в какие именно. КГБ пребывал в это время в состоянии явной растерянности и вынужден был на время свернуть работу в Японии, выжидая, какие последствия будет иметь побег Левченко и его сотрудничество с ЦРУ.

Левченко заявил представителю КГБ, что он бежал по причинам личного порядка и его решение остаться на Западе является окончательным, но что он не собирается включаться в активную антисоветскую деятельность. Из этого разговора в КГБ сделали утешительный вывод, что Левченко «выдал сравнительно немногое».

К середине декабря 1979 года Станислав посвятил ЦРУ во все, что считал нужным, и начал готовиться к самостоятельной жизни в Штатах. Ему предстояло подыскать работу, соответствующую его образованию и квалификации. На этом история майора Станислава Александровича Левченко могла бы и завершиться, если бы КГБ не продолжал действовать в присущем ему духе.

Левченко считал, что если его расстреляют или сгноят в советских лагерях, это фатальным образом отразится и на его семье. С другой стороны, скрывая от Наташи свое намерение бежать на Запад, он втайне надеялся, что избавил ее от участи, которая могла бы грозить ей как его сообщнице. Разумеется, после его бегства ее будут подвергать изнурительным допросам, но она со всей искренностью заявит, что даже не догадывалась о его преступных намерениях, и ее должны будут оставить в покое. Мрачные сталинские времена давно миновали. Теперь в СССР существуют законы, запрещающие карать ни в чем не повинных людей только за то, что кто-то из их родственников совершил, по советским понятиям, то или иное преступление, о котором они даже не знали.

В начале 1980 года Левченко сумел дозвониться до Наташи. Он позвонил ей в два часа ночи по московскому времени — в то время суток, когда гебистский контроль за международными телефонными разговорами в какой-то мере ослабевает. И убедился, что сталинские порядки еще живы в советском обществе.

— Алло, Наташа, это ты?

— Да, да! Стас, ты ли это?!

— Я.

— О, привет! Неужели ты?!

Вспышка радости была непродолжительной: Наташа плакала, рассказывая, как ей плохо пришлось после его бегства. Власти конфисковали все ее сбережения и машину. Ее нигде не принимают на работу, ей приходится работать учительницей на пол ставки, она получает всего 73 рубля в месяц. Сына выгнали из школы. Когда его удалось пристроить в другую школу, там его по чьей-то подсказке начали подвергать такой травле, что он теперь постоянно болеет. От них отвернулись все родственники, кроме ее престарелой матери.

Наташа говорила, что пыталась заработать немного денег как машинистка, но у нее разбились очки, на новые нету денег, а без них она плохо видит и не может печатать на машинке. Ни одного его письма она не получила, ни одна из его посылок не дошла.

— Они говорят, что мы все виноваты… Мы живем в такой нищете, такой нищете!.. Нас никто знать не хочет. Я больше не могу так жить!..

Левченко кричал в трубку, что пусть она публично его осудит, пусть откажется от него, пусть всячески его поносит, если это поможет.

— Не могу я так лицемерить, — отвечала она, плача. — На что ты меня толкаешь!..

После этого разговора Левченко опустил в почтовый ящик письмо, адресованное советскому посольству в Вашингтоне. В письме содержалось завуалированное предупреждение, которое КГБ, разумеется, нетрудно было расшифровать. Как известно, в распоряжении Левченко остается значительное количество секретной информации, пока что не переданной американцам. Если там, в СССР, не прекратят преследовать его жену и сына, эта информация станет достоянием ЦРУ. Он лично объявит КГБ беспощадную войну и будет вести ее, пока жив.

Нарушая строгие правила, установленные в ЦРУ, один из сотрудников этого ведомства помог Станиславу встретиться с Виктором Беленко — тем самым летчиком, что перелетел в Японию на своем истребителе МИГ-25. Смелый, энергичный, неутомимый Беленко отлично вписался в американское общество. Похоже, он чувствовал себя здесь куда лучше многих коренных американцев. На своей машине Беленко успел объездить всю огромную страну. Теперь он знакомил Станислава с небольшими городами, огромными равнинами, уютными местечками Среднего Запада, скотоводческими фермами Айдахо и Монтаны, садами и виноградниками Калифорнии. Благодаря ему Станислав побывал в чудесном Сан-Франциско.

Спустя некоторое время он снова позвонил в Москву Наташе. Там положение ухудшалось со дня на день. Наташа буквально голодала, страшно потеряла в весе. Их сын убегает из дому, чтобы только не ходить в школу, не в силах выносить издевательств, которым он там подвергается. Самого Станислава будут заочно судить, а Наташе сказали, что ей придется присутствовать на заседании трибунала, причем еще неизвестно, то ли в качестве свидетельницы, то ли в качестве сообщницы подсудимого.

— Мне не на что надеяться… Они нас раздавят… мы для них все равно что песчинки под сапогом…

Больше ему ни разу не удалось дозвониться до нее. Рассказывая Беленко об этом разговоре, Станислав заплакал.

— А чему ты удивляешься? — сказал Беленко. — Ты ведь знаком с их повадками куда лучше моего. Как же ты рассчитывал с ними договориться? С ними можно только драться. Другого языка они не понимают.

Так началось настоящее сотрудничество Левченко с ЦРУ. Не щадя себя, он работал по двенадцать часов в сутки, не признавая выходных. Он раскрыл всю токийскую агентурную сеть КГБ, создававшуюся десятилетиями, вывел ЦРУ на след ряда агентов КГБ за пределами Японии. Он подробно разъяснил и документировал советскую доктрину секретных операций, методику «активных мероприятий» и дезинформации, изложил и наглядно проиллюстрировал распределение функций в пределах Политбюро, международного отдела ЦК и КГБ, перечислил известных ему сотрудников КГБ, ненавидящих свое ведомство, и, с другой стороны, тех, кто работал на КГБ особенно активно и рьяно.