КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

В резидентуре на 11-ом этаже группа технических работников лихорадочно переснимала страницу за страницей. Без двадцати три тот же водитель вернул Станиславу книгу, и, спустя несколько минут, они с Аресом встретились и разошлись на том же месте, перед зданием культурного центра. Не успел Левченко сделать и нескольких шагов, как Арес его окликнул — неслыханное и опасное нарушение правил! Пришлось обернуться. Арес пожал ему руку:

— До свидания, русский друг!

— До свидания, дорогой Арес!

Приказа возвращаться в Москву все не было, но Левченко знал, что так или иначе Ареса он больше не увидит. Потому что сегодня он, Левченко, выходит из игры.

Добравшись до постели и заснув около четырех ночи, в половине девятого он проснулся и встал. Хотя посольский врач советовал ему продолжать принимать валиум, когда начинает бить нервная дрожь или наступает приступ тахикардии, Станислав избегал лишний раз прибегать к транквилизатору. Так и сейчас — как ни плохо ему было, он заставил себя проглотить завтрак, оставленный Наташей, которая уже ушла на работу. Было просто необходимо как следует подкрепиться — еще неизвестно, когда ему удастся поесть в следующий раз.

В этот день все его действия были совершенно обыденными — вплоть до последнего момента. Дело в том, что он, как правило, всегда оставался дома почти до полудня, читая свежие японские газеты. Сегодня ему не до газет. Взвешивая неопределенность своего положения и риск, ожидающий впереди, Станислав вновь и вновь задавался главным, критическим вопросом, от которого зависело, удастся ли его план спасения.

Этот вопрос выглядел очень просто: удалось ли КГБ обзавестись своим человеком в ЦРУ на таком уровне, чтобы он, Левченко, был выдан американцами Советам?

Такого оборота событий он боялся больше всего. Лучше смерть, чем зверские пытки и психическая деградация, ожидающие его в случае неудачи в московской Лефортовской тюрьме. Он вновь и вновь вспоминал виденную им однажды фотографию советского полковника, напичканного лекарствами и спеленутого, точно мумия, — этот полковник, засланный в Турцию, попытался перебежать к англичанам, но в Стамбуле его перехватили и втолкнули в советский самолет. Так могло случиться только потому, что Советы были своевременно предупреждены своим давним агентом Гаролдом Филби, высокопоставленным сотрудником британской секретной службы. То же может случиться и со Станиславом, если какой-нибудь агент КГБ сидит на достаточно высоком посту в аппарате ЦРУ в Вашингтоне. Этот агент начнет настаивать — вполне резонно, — что ЦРУ понадобится по крайней мере часов десять, чтобы убедиться, что Левченко не провокатор или чтобы определить, не удастся ли его уговорить работать на американцев, оставаясь на своем прежнем месте. В последнем случае американское посольство в Токио получит предписание убедить его вернуться, и ему ничего другого не останется, как отдаться в лапы КГБ.

Изучение агентурной сети резидентуры, к спискам которой Левченко получил доступ в связи со своей работой в отделе активных операций, и беседы с резидентом позволили ему прийти к заключению, что среди персонала американских разведслужб в Токио у КГБ пока еще нет агентов. Однако нельзя было полностью поручиться в этом смысле за штаб ЦРУ, находящийся в штате Вирджиния.

За последние годы КГБ удалось запустить свои щупальцы в разведывательные органы Великобритании, ФРГ, Японии, а также в американское Агентство национальной безопасности. Во всем мире была только одна организация, куда КГБ отчаянно — и, кажется, пока безуспешно, — стремился проникнуть и которой он подсовывал чудовищный объем дезинформации. Этой организацией было ЦРУ. КГБ усиленно распространял инсинуации, будто ЦРУ уже «нашпиговано» советскими агентами, а некоторые американские журналисты в погоне за сенсацией легковерно подхватывали и раздували эти слухи. Левченко ни разу не довелось получить доступ к особо секретной информации, которая позволила бы ему с уверенностью судить, есть ли в этих слухах хоть какая-то доля истины.

Ему оставалось довольствоваться отрывочными сведениями, случайно дошедшими до него, сопоставлять их и делать из них выводы, руководствуясь логикой и профессиональным чутьем. Выводы, к которым он приходил таким образом, казались утешительными.

Так, во время последнего отпуска в Москве один полковник из «линии X» рассказал ему, как изумительно ловко ЦРУ внедрило своих агентов в Главное разведуправление советских вооруженных сил, министерство иностранных дел СССР и даже в высокие партийные сферы.

Посетив в начале 1979 года Токио, начальник управления «К», отвечающего за внедрение агентуры в иностранные разведслужбы, заявил, что коль скоро ЦРУ смогло внедриться в столь важные сферы советского государственного аппарата, это в значительной степени усложняет внедрение наших агентов в соответствующие органы противной стороны.

Ну, а если Станиславу повезет и он вырвется из лап КГБ, что он станет делать в Америке, в стане Главного Противника, в стране, которую его с детства приучали считать воплощением зла? Правда, Левченко не разделял эти предвзятые представления. Он не считал американское общество идеальным и, более того, полагал, что в россказнях об этой стране, которыми советская пропаганда пичкает население, есть какая-то доля истины. С другой стороны, Левченко считал, что в Японии он познакомился с самой сутью американского жизненного уклада. Американцы продиктовали Японии ее послевоенную конституцию, составленную по американскому образцу, и постарались укоренить в этой стране демократические порядки, давно существующие в Соединенных Штатах Америки.

В повседневной жизни молодая японская демократия выглядела очень привлекательно. Она освободила население от страха перед политическими репрессиями и от прозябания в бедности; даровала японцам свободу говорить, читать, расходиться во взглядах, исповедовать любую религию, искать и творить новое, свободу путешествовать по всему свету, свободно выбирать страну проживания. И Левченко верил, что Соединенным Штатам, при всем их несовершенстве, присущи те же черты по-настоящему свободного общества.

С другой стороны, он не представлял себе, что ему предстоит делать в Америке. Но надо всем довлело одно главное убеждение: вот придет ожидаемый со дня на день приказ «центра», и если он подчинится приказу, ему останется только покончить с собой или же открыто взбунтоваться. После этого его либо расстреляют, либо запрут в концлагерь или в психушку. Вот почему он готов был отдать все, что имел, в обмен на то зыбкое и неизвестное, что ждало его в Америке. В любом случае это будет дорогой к свободе. Он не примет никаких денег от ЦРУ. Достаточно, если американцы просто предоставят его самому себе, и он попытается жить свободно и честно, как подобает христианину.

Еще он спрашивал себя, хватит ли у американцев в Токио духу немедленно и безоговорочно принять его, достаточно ли они искусны, чтобы отправить его из Японии, прежде чем Советы успеют вмешаться — непосредственно и через посредство японцев, — добиваясь его выдачи? И на этот вопрос у него пока не было точного ответа. Впрочем, ждать оставалось недолго — скоро ему станет этот ответ известен.

Чтобы сбить с толку всех знакомых, кому он может попасться на глаза, Левченко оделся нарочито небрежно — натянул светлые брюки, надел белую рубашку, расстегнул ворот, предпочитая обойтись без галстука, накинул коричневый твидовый пиджак. Было около одиннадцати, когда он отъехал от дома и медленно двинулся по запруженным транспортом улицам. Постоял немного у клуба журналистов, отсюда направился в потоке машин к зданию парламента, потом, увеличив скорость, промчался по бульварам и свернул в узкую боковую уличку. На протяжении всего пути он время от времени останавливался то у книжного магазина, то возле универмага, ненадолго выходил из машины, разглядывал витрины, вновь и вновь убеждался, что за ним не ведется наблюдение.

В конце концов он въехал на парковочную площадку и, подняв капот автомобиля, сделал вид, что копается в двигателе. Его все еще интересовало, не влетит ли сейчас сюда какая-нибудь машина, следовавшая за ним. Этого не произошло, и, демонстративно поглядывая на часы, словно боясь опоздать на деловое свидание, он направился к отелю Санно, рядом с американским посольством. Этот отель был для американцев чем-то вроде клуба. Здесь часто появлялись и другие иностранцы, приглашаемые на разные вечеринки или просто заглядывавшие на огонек. «Я по приглашению», — сказал Левченко, войдя, и портье повел его по коридору. Он очутился в дверях большой комнаты, где коктейль-парти была в самом разгаре. Оглядев присутствующих, он остановил свой выбор на флотском офицере. Еще со времен, когда Левченко плавал по Японскому морю на борту патрульного катера, он знал, что морские офицеры более, чем кто-либо другой, способны действовать быстро и решительно, не теряясь в критических ситуациях.