Крест Сталина - Сергей ТАРО

            Копейкин осторожно отполз в сторону.

            - Ты смотри! - вставив палец в теплое от проникающего удара отверстие, он посмотрел на Бекшетова,  - и на хрена она, спрашивается, нужна, гражданин сержант?!

            - Тебе может, Егорка и не нужна, а другим, что б мозга не вытекла...           

            Червонец беззлобно нахлобучил каску на длинный матовый стилет...

            - Бисмилляй рахман рахим! - татарин осторожно подтянулся к брустверу.

            Напарник истово перекрестился и высунул каску повыше.    

Дзи - и - нь!  Пуля пробила железо.

Уперевшись кривыми ногами, Бекшетов прицелился и мягко нажал на курок. Ствол дернулся, выпрастывая из себя свинцовую смерть.

            - Есть, татарин, сам видел, как дернулся! - Копейкин навалился на бруствер и, вырвав себя из окопчика, заскользил по направлению к немцам.

            - Стой! Куды?! - Аслан зажмурил глаза.

            Виляя ужом между неимоверно раздувшимися тушами, рядовой пробирался к противнику...

            Татарин не стал дожидаться покуда, привлеченная шумом, противная сторона накроет его минометным огнем. Он живо отполз назад, оставляя на земле жирные черные полосы от хлопьев сгоревшей резины...

            Прошелестела мина, ... другая.

            Немцы аккуратно шмалили в молоко...

            Бояться было некого. Покидая позицию,  Бекшетов хитро щурил глаза, ощущая позади себя шумное дыхание и неразборчивую брань...

            Копейкин кряхтел, стараясь догнать уползающего сержанта, чертыхался, матерясь от тяжести немецкой винтовки...

Прицел с напяленной сверху пилоткой был самой желанной добычей, но татарин ничем не выдал своего сокровенного желания... 

ГЛАВА 64

             Над Покровкой с утра неожиданно грянул гром, и слепой дождь смешно зашелестел, ниспадая вниз. Но капли так и не успели упасть на расплавленную чугуном землю, испарившись в полуметре от выгоревшей травы...

            Зыбкая прохлада, принесенная глупым дождем, быстро прошла, и мирные раскаты перепуганного грома переросли в зловещий грохот и лязг въезжающей в село техники...

            Мелькая траками, отдельный  14-й батальон панцерваффе под командованием майора Карла Диптана извивался ленивым питоном по направлению  к центральной скульптуре. Головная машина с высунувшимся по пояс немецким танкистом, нещадно коптя, с ходу выкатила на площадь и наехала на постамент. Прокрутившись на месте, танк развалил, олицетворявшую пионерское детство композицию и остановился среди кусков белого гипса и торчащих в разные стороны кривых арматурин.

            Ловким привычным движением танкист подтянул свое тело и, свесив ноги в коротких запыленных ботах, забарабанил ими по бронированной башне:

- О, Mein Got, везде одно и тоже! Ничего нового, Ганс, ... никаких очагов культуры, - смачно сплюнув, Карл спрыгнул на землю, - я думаю местные девушки, как всегда к вечеру перемажутся сажей и дерьмом...

            Колона замерла. Со звоном клацнули люки и из серых стальных коробок стали выпрыгивать закоптелые танкисты. Разминая руки и ноги, они с интересом смотрели по сторонам, на бездушные, словно вымершие кривые улочки, обрамленные ветвистым плетнем с одиноко торчащими крынками.

            На стук командира высунулась совершенно лысая голова Ганса. Среди бисера мелкого пота велосипедные очки задорно блеснули, неестественно увеличивая бесцветные глаза механика:

            - Я говорил, что Штауб - безмозглый болван! Русские уносят портки и вместо того, чтобы помочь им добежать до Курска, он разворачивает нас в сторону, - голова исчезла и через минуту сквозь нижний створ механик выполз на свет, - конечно, не все я понимаю в этой войне...

            - Будь моя воля, Ганс, я поставил бы тебя во главе Вермахта и за одно переподчинил под твое командование Люфтваффе и Морской флот! Вот тогда, к понедельнику мы, уж точно, добрались бы до самой Москвы!

            - Герр майор, ну какой смысл делать крюк назад к высоте, которую месяц назад мы без боя получили с рук на руки в целости и сохранности...

            Майор задрал ногу на гусеницу и стал отряхивать известковую пыль. Обернувшись к рядом возникшему механику, посмотрел на его выпуклые, хлопающие под линзами очков глаза и устало заметил:

            - Смысла нет, потому что русские, - майор щелкнул по плетню сухим прутиком, - живут без смысла! Посмотри, неужели нельзя поставить нормальный красивый забор, а эти уродские кувшины, хотя бы, покрасить и поставить в шкаф? ... Ладно, Ганс, займись делом. Клапана стучат - очень паршивый бензин! 

            Командир батальона закончил чистку обмундирования, с сожалением констатируя, что выгоревший от солнца мундир пришел в полную негодность. Ганс с шумом откинул верхние жалюзи и, кряхтя от обжигающего раскаленного железа, взялся за регулировку мотора.

            Боевое охранение привычно заняло свои места. Матчасть ломала головы в попытках оживить, местами разбитые танки, а группа снабжения укатила в поисках пищи... Все как обычно: в раз и навсегда отлаженном ритме...

            Прежде чем пересесть в игрушечную танкетку, Карл Диптан осмотрел, для порядка, свой батальон. Вникнув во все дела, выехал в полевой штаб для уточнения последующих действий.

            За поворотом майор оглянулся назад и долго любовался тем, как железный танковый питон струился в горячем потоке воздуха, искажая силуэты танкистов. Уже через час, пыля по проселку, он, как ни странно, терзался вопросом, поставленным беззаботным очкариком. Действительно, что случилось за месяц, пока его батальон отдыхал в ожидании доставки горючего?

            Оберст Эрих Штауб нервно выхаживал внутри бетонного дота. Он методично печатал шаг  и изредка, через голенастый перископ просматривал впередилежащее пространство. При этом он одергивал обшлаг своего мундира,  без конца поправляя единственный Железный Крест. Тот упорно сползал с его птичьей шеи, безнадежно портя парадный вид начальника опорного пункта...

            Штауб ожидал приезда высокого чина, который ближе к вечеру должен был появиться на немецких позициях. Спасибо знакомому штабисту, предупредившему оберста о внезапной проверке подразделения...

            У Эриха имелась в заначке тройка бутылок отличного коньяку, из которых одна, уж точно, уйдет штабисту Лепке. Перед другими двумя не устоит не одна тыловая крыса, к которой Штауб причислял и офицера-инспектора...

            Высота, на которой он держал оборону, по необъяснимым причинам, безумно нравилась русским. Они раз за разом пытались выбить окопавшихся немцев...

            Через двое суток полевая разведка донесла, что от нападавших осталась горстка бойцов, практически полностью отрезанная от русских тыловых коммуникаций. Да и тыл не старался помочь своим фронтовым собратьям, зажатым в малом пространстве. При попытке штурма, его Штауба пехотинцами, советская артиллерия открывала беспощадный ковровый налет. Снаряды всех калибров сыпались, не жалея ни своих, ни чужих...

            Свою награду Штауб получил месяц спустя после начала Восточной кампании. В те времена мотопехота на крейсерской скорости покоряла территории варваров, и штабные работники не успевали вносить коррективы в полевые планшеты. Но, вскоре, оберст на своей шкуре почувствовал свирепость и беспощадность противостоящего противника. И хотя русские сдавались пачками, было видно, что "новый порядок" в разбитой стране приживется не быстро. Он помнил мрачные суровые лица местных жителей не успевших, а может и не пожелавших эвакуироваться на Восток. Беспечные глупые физиономии предателей перешедших на сторону Рейха с одной лишь целью: проедать и без того скудные запасы продовольствия...

            Все это заставляло высокого тощего офицера, вышагивающего внутри бетонного склепа, думать о загадках происходящих событий. По его соображениям советские командиры не следовали канонам современного боя. Не сокращали протяженность своих оборонительных линий. Не оптимизировали оперативную обстановку у поселков Покровка и Сосновка, где на стык этих двух деревень и приходилась вершина петляющих окопов советской обороны. Для Штауба этот клин рисовался своеобразным слоновьим бивнем, нацеленным на дот, в котором он вынужден торчать последние дни. Русские подставили бок и если в штабе не дураки, то надо одним ударом рассечь основание клина.

            Штауб прилег на сосновый топчан. "Мешок захлопнется и тогда...", - мечтательно закрыв глаза, он просверлил очередное отверстие для высокой награды...