Намек. Архивный шифр - Иван Кузнецов

— Осторожно, она ещё хрупенькая, — спокойно предупредила мать.

После рождения младшей дочери ещё до самой зимы мать сохраняла необычную мягкость и теплоту в обращении со всеми детьми. Потом вернулась к своей обычной неулыбчивой сдержанности и непреклонной строгости. Но Коля всё равно чувствовал, что между ним и матерью сохранилась общая заветная тайна: нежное чувство к маленькой Мане.

Когда Маня умерла, и Коля только по материнскому сдавленному рыданию понял, что больше не на что надеяться и нечего ждать, он убежал на двор и забился в густые кусты у забора. Его страшно колотило — не то от потрясения, не то от бессильной злости на мать, не то от горя. Теперь ему стало очевидно, что мать обманула его: соврала, будто он навредит сестрёнке, если приблизится к ней и попытается развеселить. Он послушал, не сделал к Мане лишнего шага, но та умерла. Если б он был рядом, то развеселил бы её… Обязательно развеселил бы!.. А так она всё плакала, бедная, плакала… От жалости и от безысходности потери он и сам заревел… Он плакал и плакал, а легче не становилось — становилось всё больнее и горше. Он очень ослабел от слёз, когда к кустам подошла мать и тихо позвала есть. Возможно, это произошло уже на следующий день: тёплой летней ночью он мог подремать под кустом, пока всем было не до него.

— Не пойду, — отрезал Коля.

Он ни есть не хотел, ни с матерью объясняться. Даже не мечтал больше, чтобы сестра чудом ожила: сил не осталось.

Мать молча ушла, и старших не прислала — ни вытащить его из кустов, ни уши надрать. Коля был рад, что его оставили в покое. Он снова неудержимо лил слёзы и мучительно икал вместо всхлипываний.

Мать, наверное, была занята похоронами, уборкой дома, стиркой. За покойной, умершей от опасной детской заразы, требовалось помыть дом не символически, а как следует. Старшие дети не то работали, не то сами слишком переживали, и им было не до возни с Колькой. Пусть себе посидит в кустах — какая беда?

То ли память рисует подробности, каких не было, то ли он ещё целую ночь провёл в своём укрытии. Не задумываясь, слизывал росу с листиков, чтобы утолить жажду, а больше ничего по-прежнему не хотел. Мать ни разу не подошла. Коля решил, что скоро вся жизнь вытечет из него слезами. Такой исход его, в общем, устраивал.

Подошёл отец. Сейчас ударит за своеволие! Коля сжался. Отец не злоупотреблял рукоприкладством, но если бил, то ужасно больно — голой рукой — будто хворостиной. Но отец нерешительно переступил с ноги на ногу. Не зол. Неужели станет утешать? Коля сжался ещё сильнее. Он тогда выскочит и убежит: вон, как раз калитка рядом. Убежит на речку, попьёт воды и утопится.

— Коль, ступай за хворостом. Матери готовить не на чем, — сказал отец обычным будничным тоном.

Скупые слова отца никогда не звучали командой или приказом, но и возражений не допускали.

Сбор хвороста для печи недавно стал Колиной повседневной обязанностью. Он молча покинул своё укрытие и отправился на опушку рощи. Хорошо было отвлечься от мыслей о сестре на поиск сухих веток.

Он таскал и таскал пучки хвороста в дом, пока мать не нарушила молчания.

— Коля, хватить, уж класть некуда, — сказала с неуместной, заискивающей интонацией.

Так ему показалось. Хотя потом, взрослому, Николаю стало очевидно то, чего он вовсе не желал понять тогда: матери было куда горше, чем ему, несмышлёному. До его ли глупой злости? Но жизнь показала, что она всё-таки приметила.

Полночи Николай промаялся мыслями и воспоминаниями, но ответа на простой вопрос не находил. От усталости он уж начал кемарить.

«Чего ломать голову? Не от нас же зависит! Как уж сложится», — вдруг отчётливо подумалось. И Николай сразу решил, что в вопросе, полночи его маявшем, теперь достигнута полная ясность. Он с облегчением вздохнул и к концу выдоха уже мирно спал.

Часть вторая

«Новый мир построим»

И всегда… подобные розенкрейцеры легко будут приходить, когда того пожелают, в общение друг с другом и помимо всякого организованного братства…

Вс. Соловьёв. Великий розенкрейцер

Глава 6

Семейная жизнь

Жена провожала у двери, уже не спрашивая, куда он идёт, где собирается сегодня попытать счастья. На худом лице — одни глаза, а в глазах — прежнее всепобеждающее доверие. Она знает наверняка: муж, если только найдёт хоть малейшую возможность, заработает на хлеб, на крупу, раздобудет дров.

Обычный короткий поцелуй в губы. И всё-таки Николай остановился на пороге:

— Не беспокойся, если к ночи не вернусь.

У Тани сострадательно поднялись брови.

— Хочешь опять разгружать вагоны?

Зная его характер, она не сказала «не делай этого», а только добавила огорчённо:

— У нас и ландышевые капли кончились…

Николай весело улыбнулся:

— К чёрту капли! Запишусь в Красную армию. Там — кормёжка и жалованье; семье паёк, пособие, если что — пенсия.

Он был вполне уверен, что беспрепятственно станет красноармейцем. Два года подряд объявляют призыв за призывом. Потихоньку Советы берут верх. Только что отогнали белых на юге, упаковали всю деникинскую армию в Крым; Врангель там теперь заведует отступлением. Выдох нули. А голод, страна в разрухе. Понадобилась Трудовая армия: направляют красноармейцев восстанавливать хозяйство. Впрочем, теперь уже опять не до Трудармии: Пилсудский прёт на Киев, и быстро прёт! Красным ой как нужно пополнение, начался очередной призыв.

— Может, сразу примут. Не знаю, когда отпустят в увольнение — попрощаться. Какие у них там порядки?

Произнеся «у них там», Николай запнулся. Почему «у них»? Почему не «у нас», «тут»?

Оставив ошарашенную новостью жену на пороге, он быстро зашагал прочь.

Жизнь менее чем за три года сделала невероятный кульбит!

До революции человек грамотный, тем паче с образованием, имел хорошие шансы устроиться на службу, и это обеспечивало совсем другую жизнь, нежели физический труд. Понятно, рабочая элита жила лучше любого мелкого служащего, но это — другой разговор. Впрочем, и разнорабочий люд до революции, по крайности, не голодал и не замерзал зимой. В войну начались перебои с хлебом, с другими продуктами, однако в сравнении с тем, что теперь, то были цветочки.

Нынче, если кто и получает хоть какое-то довольствие — заводские да фабричные, где ещё работают производства. Но и тем чаще выдают жалованье продукцией: кому — тканью, кому — кирпичами. Они