Вторая мировая война - Уинстон Черчилль

Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высокопоставленного военного лица в Германии уведомление, что, если он хочет воспользоваться предложением фюрера, ему следует поторопиться, так как в России в скором времени произойдут события, которые сделают любую возможную помощь Бенеша Германии ничтожной.

Пока Бенеш размышлял над этим тревожным намеком, ему стало известно, что через советское посольство в Праге осуществляется связь между высокопоставленными лицами в России и германским правительством. Это было одним из элементов так называемого заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации. Не теряя времени, президент Бенеш сообщил Сталину все, что он мог выяснить. За этим последовала беспощадная, но, возможно, небесполезная чистка военного и политического аппарата в Советской России и ряд процессов в январе 1937 года, на которых Вышинский столь блестяще выступал в роли государственного обвинителя.

Хотя в высшей степени маловероятно, чтобы коммунисты из старой гвардии присоединились к военным или наоборот, они, несомненно, были полны зависти к вытеснившему их Сталину. Поэтому могло оказаться удобным разделаться с ними одновременно в соответствии с обычаями тоталитарного государства. Были расстреляны Зиновьев, Бухарин, Радек и другие из числа первоначальных руководителей революции, маршал Тухачевский, который представлял Советский Союз на коронации короля Георга VI, и многие из высших офицеров армии. Чемберлену и генеральным штабам Англии и Франции чистка 1937 года казалась прежде всего внутренним разгромом русской армии. У них создалось представление, что яростная ненависть и мстительность раздирают Советский Союз. Это было, пожалуй, преувеличением: основанную на терроре систему правления вполне возможно укрепить беспощадным и успешным утверждением ее власти. Главное значение для нашего рассказа имеет тесная близость между Россией и Чехословакией, а также Сталиным и Бенешем.

Однако ни внутренние трения в Германии, ни связи между Сталиным и Бенешем не были известны внешнему миру и не получили должной оценки у английских и французских министров. Линия Зигфрида, пусть даже незавершенная, представлялась им страшным препятствием. Хотя германская армия возникла недавно, ее точная численность и боевая мощь не были известны, и их, бесспорно, преувеличивали. Существовала, кроме того, неизведанная опасность нападения авиации на беззащитные города. И превыше всего была ненависть к войне во всех демократических странах.

Тем не менее 12 июня Даладье подтвердил обещание, данное 14 марта его предшественником, и заявил, что обязательства Франции по отношению к Чехословакии «священны и от выполнения их нельзя уклониться».

Однако Гитлер был убежден, что только его оценка положения была правильной. 18 июня он дал окончательную директиву о нападении на Чехословакию, причем попытался успокоить своих встревоженных генералов.

Гитлер – Кейтелю

Я приму решение о действиях против Чехословакии, только если буду твердо уверен, как это было в случае вступления в демилитаризованную зону и в Австрию, что Франция не выступит и что поэтому Англия не вмешается[19].

Чтобы запутать дело, в начале июля Гитлер послал в Лондон своего личного адъютанта капитана Видемана. Лорд Галифакс принял этого эмиссара 18 июля, по-видимому, без ведома германского посольства. Во время этой беседы было сказано, что фюрер обижен тем, что мы не откликнулись на его прежние предложения. Может быть, английское правительство согласилось бы на приезд Геринга в Лондон для более детальных переговоров? При известных обстоятельствах немцы, возможно, согласились бы отложить на год действия против чехов.

Несколько дней спустя Чемберлен обсудил эту возможность с германским послом. Чтобы подготовить почву в Праге, английский премьер-министр уже предлагал чехам послать в Чехословакию представителя для расследования и для содействия дружественному компромиссу.

26 июля 1938 года Чемберлен объявил в парламенте о миссии лорда Ренсимена в Прагу с целью попытаться найти решение путем договоренности между чешским правительством и Генлейном. 3 августа лорд Ренсимен приехал в Прагу, и начались бесконечные и сложные переговоры с различными заинтересованными сторонами. Через две недели переговоры были прерваны. После этого события начали развиваться очень быстро.

В течение августа тревога продолжала нарастать. 27 августа я заявил своим избирателям:

«В этом древнем лесу Тейдон-Бойс, само название которого напоминает нам об эпохе норманнов, в самом сердце мирной, живущей под властью законов Англии, нам трудно осознать ярость страстей, бушующих в Европе. За этот тревожный месяц вы, несомненно, читали в газетах одну неделю хорошие сообщения, другую неделю плохие; сегодня лучше, завтра хуже. Однако я обязан сказать вам, что вся Европа и весь мир неуклонно идут к кризису, который невозможно оттянуть надолго.

Войны, бесспорно, можно избежать. Однако угроза миру не будет устранена до тех пор, пока не будут расформированы призванные под ружье германские армии. Ибо, когда страна, которой никто не угрожает, которой некого бояться, приводит в боевую готовность полтора миллиона солдат, она делает очень серьезный шаг… Мне кажется, и я обязан ясно сказать вам об этом, что эти огромные силы приведены в боевую готовность не без намерения достигнуть решающих результатов в весьма ограниченный отрезок времени…»

2 сентября после полудня я получил от советского посла извещение о том, что он хотел бы приехать в Чартуэлл и немедленно переговорить со мной по срочному делу. Уже довольно давно я поддерживал дружеские личные отношения с Майским, который часто встречался с моим сыном Рандольфом. Поэтому я принял посла, и после нескольких вступительных слов он рассказал мне со всеми точными и официальными подробностями историю, изложенную ниже. Вскоре после начала его рассказа я понял, что он делает это заявление мне – частному лицу – потому, что советское правительство предпочитает такой путь непосредственному обращению в министерство иностранных дел, где оно могло бы натолкнуться на резкий отпор. Заявление посла было сделано с вполне очевидной целью – чтобы я передал все услышанное правительству Его Величества. Посол не сказал этого прямо, но это было ясно потому, что он не просил сохранить разговор в тайне. Поскольку дело сразу же показалось мне исключительно важным, я старался не вызвать предубеждения у Галифакса и Чемберлена и поэтому не высказал своего мнения и не употребил выражений, которые могли бы вызвать разногласия между нами.