Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов

как бы между прочим заметил Ватутин. — Мне важно прежде всего дело, а уж потом всякая лирика. На будущее учти. Сам ты сражаешься — дай бог каждому, но у тебя целая армия, сумей организовать её на решительный бой.

— Принял к исполнению! — гулко прозвучал в трубке зычный голос командарма 1-й танковой.

К глубокой ночи танковая армия генерала Катукова силами 3-го механизированного и 6-го танкового корпусов заняла оборону на указанном рубеже.

— Что уже конкретно сделано? — приняв сообщение генерала Катукова, спросил начальник штаба фронта генерал Иванов.

Катуков перечислил: на предполагаемых путях движения врага выставлены засады из танков, артиллерийские расчёты установили свои орудия на огневых позициях, бойцы тщательно окопались, танки, огневые средства замаскированы от налёта вражеской авиации...

— Сделано всё, что надо, Михаил Ефимович, — одобрил генерал Иванов. — Но главное — выстоять в обороне. Сможете? — сорвалось с его губ.

Генерал Катуков громко засмеялся в трубку.

— Вы что, сомневаетесь во мне? — резонно спросил он. — Если это так, я разочарован. Впрочем, не стану вас переубеждать, но фашистов бил и буду бить наверняка. У вас есть ко мне ещё вопросы?

«Обиделся», — огорчился генерал Иванов, а вслух сказал:

— Товарищ командарм, вы покажите, на что способны, а оценить ваши дела штаб фронта сумеет.

6 июля на Обонянском направлении разгорелось, как выразился маршал Жуков, «кровопролитнейшее сражение». С обеих сторон одновременно участвовали многие сотни самолётов, танков и самоходных орудий. Но враг не смог опрокинуть оборону наших войск. Танкисты, артиллеристы и отошедшие с переднего края части мужественно отбивали многократные атаки врага. Только за 6 июля немцы потеряли здесь более 200 танков, десятки тысяч солдат и около 100 боевых самолётов. Подтянув резервы и перегруппировав свои силы, немцы на рассвете 7 июля ввели в дело сильную группировку танков. Большую их часть бросили против 6-й гвардейской армии и 1-й танковой армии в направлении Обоянь—Прохоровка, более 200 танков — против 7-й гвардейской армии генерала Шумилова в направлении на Корочу.

Ватутин перекурил во дворе штаба фронта, поспешно вернулся к себе и, не садясь, пытливым взглядом упёрся в оперативную карту, на которой только сейчас начальник штаба генерал Иванов отметил те огневые рубежи 6-й гвардейской армии, где ещё недавно гремел бой.

— Фашисты не на шутку взялись за 6-ю гвардейскую армию, как бы она не дала трещину, — не торопясь и негромко заговорил командующий фронтом, продолжая смотреть на оперативную карту, словно в ней была загадка.

Генерал Иванов пристально взглянул на Ватутина, и ему показалось, что тот чем-то недоволен, даже лицом посерел, хотя каких-либо сомнений не высказывал.

— Фашисты из шкуры лезут, хотят сломать наши рубежи, но не таков генерал Чистяков, чтобы позволить им разгуляться, — промолвил начальник штаба фронта.

Ватутин увидел, как выступили его скулы, весь он напрягся, словно всадник в седле перед опасным прыжком. Командующий фронтом ни словом не обмолвился, лишь с тревогой в душе отметил: «Так оно и есть, но мне от этого не легче». Он едва не сказал это вслух. Ещё недавно он чувствовал себя неуверенно, ему было жарко, порой даже дыхание захватывало от мысли, не дрогнут ли войска фронта от вражеского натиска. Но теперь, когда они дают врагу должный отпор, ему стало спокойнее, хотя то, что сказал генерал Иванов, саднило душу. Ватутин перевёл взгляд на начальника штаба, чертившего что-то на карте.

— Семён Павлович, запроси, пожалуйста, командарма 6-й, как там у него ситуация? — не удержался командующий фронтом. — Почему-то от него нет вестей, — задумчиво добавил он.

— Я и сам уже волнуюсь.

Иванов поспешил в комнату связи. Вернулся он минут через десять.

— У командарма 6-й всё по-старому, — бросил он на ходу. — Немцы атакуют рубежи, правда, уже не так настырно, как в первые дни, но бойцы отбиваются. Пока помощи не просит, стало быть, справляется...

Под утро 9 июля, едва растаяла ночь и небо посветлело, хотя на траве ещё лежала густая серебристая роса, генерал армии Рокоссовский и начальник штаба Малинин продолжали работать над картой фронта, изучая, где и на каких рубежах ослабло сопротивление наших войск.

— Маршал Жуков всё ещё отдыхает? — спросил командующий фронтом, закуривая. — Ты к нему не заходил?

— Боже упаси беспокоить представителя Ставки без надобности, ещё обидится, — усмехнулся Малинин. — Но маршал не спит.

— Откуда ты знаешь?

— Когда шёл мимо его комнаты к связистам, то слышал его громкий голос, он с кем-то разговаривал по ВЧ. Подумалось, не Сталин ли ему звонил?

Рокоссовский хотел было что-то сказать, но в это время к ним вошёл маршал Жуков. Оба генерала как по команде поднялись из-за стола.

— Ну, что нового на вашем фронте, коллеги? — на весёлой ноте спросил Жуков, в упор глядя на Рокоссовского. — Есть что-нибудь серьёзное?

— Идут бои местного значения, кое-где враг стремится опрокинуть наши огневые позиции, но безуспешно, — доложил командующий фронтом и зевнул.

Жуков не замедлил спросить:

— Что, ночью опять не спал?

— Не пришлось... — обронил Рокоссовский и честно признался: — Устал я за эти дни, Георгий Константинович. Всю ночь звонили телефоны, и мы с Малининым вели переговоры с командармами и комдивами...

— Это я одобряю, Костя, — необычно тихо произнёс маршал. — В тяжёлую минуту найти тёплые слова для того или иного командарма — значит поддержать его, ободрить. Не так ли, генерал Малинин?

— Истина, товарищ маршал!

Жуков улыбнулся.

— У вашего командующего фронтом всегда припасены нужные слова для своих соратников, а вот я, Михаил Сергеевич, не в ладах с этим тёплым словом. Надо командарму сказать что-то доброе, а с губ срывается грубость. Костя, может, подскажешь, как мне быть? — усмехнулся Георгий Константинович. — Дашь мне совет?

В голосе маршала Рокоссовский уловил насмешку, однако возражать Жукову не стал, а свёл разговор к шутке:

— Что-что, Георгий Константинович, а советы давать не умею. — И он развёл руками.

Только сейчас Рокоссовский заметил, что Жуков был одет, видимо, собрался куда-то ехать.

— Вы что, покидаете нас? — спросил слегка удивлённый Рокоссовский, и в его голосе маршал уловил разочарование.

— Уезжаю, — подтвердил Жуков. — На рассвете мне позвонил Верховный. На его вопрос, какая обстановка