Сладкозвучный серебряный блюз. Золотые сердца с червоточинкой - Глен Кук

– Он вполне мог бы вернуться в армию, – сказал я Морли.

Он неопределенно хмыкнул.

– Не забывай, его прошлые заслуги получили настолько высокую оценку, что кентавру даровали карентийское гражданство, – добавил я.

– Важно не прошлое, Гаррет, а настоящее. А этот кентавр – худшая разновидность ночного торговца. Он продает представителей вашей расы Обитателям тьмы.

Да, Морли был прав.

Зек Зак проскакал несколько раз вокруг места схватки, каждый раз сужая круг. Затем кентавр поднял дротик и послал сигнал, зная, что я наблюдаю за ним в бинокль.

– Поехали.

Зрелище оказалось премерзким. Все собаки валялись мертвыми. Такая же участь постигла большинство единорогов и дюжину лошадей. Но мы не увидели ни единого человеческого трупа.

– Они продолжили путь, – заметил кентавр.

– Для венагета он прекрасно изучил боевую тактику карентийцев, – сказал я Морли. – Атакуй единорогов при первом удобном случае. Уноси с поля боя своих мертвецов. Отравляй мясо убитых животных.

Каждую убитую лошадь раз десять ткнули ножом. Эти раны имели по краям синеватый оттенок: в них втерли яд в виде порошка.

Никто не должен получить пользу от мертвых животных, принадлежащих армии.

Я насчитал восемь убитых единорогов. Они продолжали биться, пока не погибла старшая самка. Те, что выжили, видимо, находятся в плачевном состоянии.

Некоторое время единороги в этой части Кантарда будут искать себе более легкую добычу.

Я поднял бинокль и изучил подножие монолита. Майор и его люди были там. Они смотрели в нашу сторону.

– Ты их видишь? – спросил Морли.

– Да. Хоронят своих мертвецов. Не могу никого различить, кроме Плоскомордого.

Зек Зак понял мои слова как намек и помчался галопом в сторону бочкообразного монолита, туда, где майор возвращал земле ее детей.

– Старается втереться в доверие, – заметил Морли. – Чтобы ты ослабил вожжи, когда наступит нужный ему час.

– Когда, по-твоему, он от нас убежит?

– Лишь только мы двинемся в гнездо. У нас не будет возможности его преследовать. К тому же мы отвлечем внимание вампиров, что тоже повысит его шансы на успех. В конце концов, это его территория, и обычно он диктует Обитателям тьмы место и время встреч.

Я понаблюдал за Дожанго. Он занимался сбором сувениров, вырезая когти, выбивая острые, как бритва, зубы и размышляя, как лучше выломать рог. Каждый рог мог принести ему пятьдесят марок в Фулл-Харборе и не меньше чем кьюрио – в Танфере.

– Как думаешь поступить с кентавром? – спросил Морли.

– Позволю ему сбежать. Он мне больше не нужен.

Зек Зак прискакал назад гордой иноходью и доложил, что живыми из схватки вышли майор и еще четыре человека. О Плоскомордом я уже знал. Один по описанию походил на Васко. Остальные двое могли быть кем угодно.

– Выйти живым не значит остаться невредимым, – пояснил кентавр. – Им всем прилично досталось.

– А женщины?

– Там обошлось без ран. Немного помяты.

– Держу пари, что за их сохранность нам следует благодарить этого тупицу Плоскомордого, – пробурчал Морли.

– Одна из дам, – продолжил Зек Зак, – твердила, чтобы я передал вам: она сделает из вас яичницу и скормит единорогам. Когда главный начальник попытался даму урезонить, она укусила его и ткнула коленом промеж ног.

– Моя милая маленькая Роза! Какой замечательной женой она станет для пока еще неизвестного бедняги. Ну ладно. В путь.

Я с трудом заставил свою лошадь повернуть на восток. Единство нашего отряда начало распадаться.

– Не правда ли, она быстро приходит в себя? – произнес Морли, и в его голосе я уловил нечто похожее на восхищение. – Разве нам обязательно надо уезжать?

– Да. Майор не станет больше брать пленных. У них там возникнет своеобразный брак по расчету из трех человек, но они по крайней мере станут друг о друге заботиться… Скажи-ка лучше, ты сможешь заставить Дориса и Маршу тащить фургон? Он мог бы нам пригодиться.

Фургон был не поврежден, а просто повален набок.

– Он армейский. Будет плохо, если мы с ним попадемся.

– Не попадемся.

Морли заговорил с гроллями. Они, как мне показалось, ответили ему крайне невежливыми словами. Морли перевел:

– Они хотят собрать рога. От рогов больше пользы, чем от любого фургона. Если рог воткнуть в вампира, тот сдохнет быстрее, чем от серебра. И вампиры не могут учуять рога на расстоянии.

– Скажи им: рога за фургон. Времени достаточно. Похороны и перебранка займут наших неприятелей надолго.

Гролли охотно пошли на эту сделку. Крак! Фургон стал на колеса. После этого гролли принялись бродить от единорога к единорогу, видимо, мечтая приобрести впоследствии пивоваренный заводик.

Две молоденькие и очень израненные самки выскочили из укрытия, возмущенные осквернением трупов сородичей. Было больно смотреть, как гролли, даже не особенно утруждаясь, забили их своими дубинами.

44

В этот день мы решили в гнездо не лезть. Я хотел сделать это пораньше с утра, когда Обитатели тьмы улягутся спать на день, а не вечером, когда они вот-вот начнут просыпаться. Когда вампиры крепко спят, разбудить их практически невозможно, и даже старшие слуги по крови с трудом реагируют на окружающее.

Так гласят легенды.

Уйдя из поля зрения преследователей, мы приступили к запутыванию следов. Зек Зак изо всех сил старался продемонстрировать свою незаменимость. Он знал множество трюков. Один раз даже заставил гроллей протащить фургон на руках целых две мили, чтобы оставить ложный след колес.

На ночь мы устроились на вершине небольшой возвышенности, не дальше двух миль от обрыва столовой горы, в котором находился вход в гнездо. Моя голова гудела от близости Кейен. Со своего пригорка я мог следить и за тем, что происходит рядом с горой, и за передвижением наших преследователей.

– Ночью никаких костров, – сказал Зек Зак, пока я, скорчившись, наблюдал в бинокль за успехами нашего друга майора. – Кроме того, всем следует рассредоточиться и оставаться рядом с теми скалами, которые больше всего нагрелись за день. Вампиры находят ночью свою добычу по излучаемому ею теплу. И желательно не скапливать в одном месте слишком много металла.

– Надеюсь, вы не станете им сигнализировать? – поинтересовался я. – Чтобы заработать несколько очков.

– Никто не скажет, что я склонен к самоубийству. Всем известно, что я горяч и тороплив, не слишком умен, часто даже глуп. Но самоубийство… Я люблю жизнь и множество прекрасных вещей, которые ей сопутствуют. – Кентавр ушел в себя. И прошептал: – Люблю. Даже, может быть, чересчур.