Полное собрание стихотворений - Максимилиан Волошин

14 июня 1922

Коктебель

Ангел смерти

В человечьем лике АзраилПо Ерусалиму проходил,Где сидел на троне Соломон.И один из окружавших трон:«Кто сей юноша?» – царя спросил.«Это Ангел Смерти – Азраил».И взмолился человек: «Вели,Чтобы в Индию меня перенеслиДухи. Ибо не случайно онПоглядел в глаза мне». СоломонПриказал – и было так. «ЕмуЗаглянул в глаза я потому, —Азраил сказал, – что послан я за нимВ Индию, а не в Ерусалим».

25 ноября 1923

Коктебель

Портрет

Ни понизь пыльно-сизых гроздийУ стрельчатых и смуглых ног,Ни беглый пламень впалых щек,Ни светлый взгляд раскосо-козий,Ни яркость этих влажных уст,Ни горьких пальцев острый хруст,Ни разметавшиеся прядиПорывом взмеенных кудрей —Не тронули души моейНа инферальном маскараде.

23 августа 1924

Коктебель

Соломон

Весенних токов хмель, и цвет, и ярь.Холмы, сады и виноград, как рама.Со смуглой Суламифью – юный царь.Свистит пила, встают устои храма,

И властный дух строителя ХирамаВозводит Ягве каменный алтарь.Но жизнь течет: на сердце желчь и гарь.На властном пальце – перстень: гексаграмма.

Офир и Пунт в сетях его игры,Царица Савская несет дары,Лукавый Джин и бес ему покорны.

Он царь, он маг, он зодчий, он поэт...Но достиженья жизни – иллюзорны,Нет радости: «Всё суета сует».

26 августа 1924

Коктебель

Шуточные стихотворения

«Я ехал в Европу, и сердце мое…»

Я ехал в Европу, и сердце моеСмеялось, и билось, и пело.Направо, налево, назад и впередБольшое болото синело.На самой границе стоял часовой —Австриец усатый и бравый.Ус левый указывал путь на восток,На запад указывал правый.Как всё изменилось! Как будто и здесьТянулось всё то же болото,Но раньше на нем ничего не росло,А только щетинилось что-то.А здесь оно сразу оделось травой,Повсюду проходят канавки,Лесок зеленеет, желтеют стога,И кролики скачут по травке.И сразу двенадцать томительных днейИз жизни куда-то пропало:Там было восьмое число сентября —Здесь сразу двадцатое стало.И не было жаль мне потерянных дней,Я только боялся другого:Вернувшись в Россию в положенный срок,Найти на границе их снова.

<Сентябрь 1899>

В вагоне

«Мелкий дождь и туман застилают мой путь…»

Мелкий дождь и туман застилают мой путь.Онемил себе правую руку...«Ах! испанский ямщик, разгони как-нибудьТы мою неотвязную скуку!Был разбойником ты – признавайся-ка, брат,И не чужд был движенья карлизма?..»– «Что вы, барин! Ведь я социал-демократИ горячий поклонник марксизма.Вон у Вас под сиденьем лежит «Капитал».Мы ведь тоже пустились в науку»...– «Ну, довольно, довольно, ямщик, разогналТы мою неотвязную скуку».

<Лето 1901>

«Седовласы, желтороты…»

Седовласы, желтороты —Всё равно мы обормоты!Босоножки, босяки,Кошкодавы, рифмоплеты,Живописцы, живоглоты,Нам хитоны и венки!От утра до поздней ночиМы орем, что хватит мочи,В честь правительницы Пра:Эвое! Гип-гип! Ура!

Стройтесь в роты, обормоты,Без труда и без заботыУтра, дни и вечераМы кишим... С утра до ночиИ от ночи до утраНами мудро правит Пра!Эвое! Гип-гип! Ура!

Обормотник свой упорныйПра с утра тропой дозорнойОглядит и обойдет.Eю от других отличенИ почтен и возвеличенБудет добрый обормот.Обормот же непокорныйПолетит от гнева ПраВ тарары-тарара...Эвое! Гип-гип! Ура!

<1911>

Сонеты о Коктебеле

1

Утро

Чуть свет, Андрей приносит из деревниДля кофе хлеб. Затем выходит ПраИ варит молоко, ярясь с утраИ с солнцем становясь к полудню гневней.

Все спят еще, а Макс в одежде древнейСтучится в двери и кричит: «Пора!»,Рассказывает сон сестре сестра,И тухнет самовар, урча напевней.

Марина спит и видит вздор во сне.A «Dame de pique»[28] – уж на посту в окне.Меж тем как наверху – мудрец чердачный,

Друг Тобика, предчувствием объят, —Встревоженный, решительный и мрачный,Исследует открытый в хлебе яд.

2

Обед

Горчица, хлеб, солдатская похлебка,Баран под соусом, битки, салат,И после чай. «Ах, если б шоколад!» —С куском во рту вздыхает Лиля робко.

Кидают кость; грызет Гайтана Тобка;Мяучит кот; толкает брата брат...И Миша с чердака – из рая в ад —Заглянет в дверь и выскочит, как пробка.

– Опять уплыл недоенным дельфин?– Сережа! Ты не принял свой фетин...Сереже лень. Он отвечает: «Поздно».

Идет убогих сладостей дележ.Все жадно ждут, лишь Максу невтерпеж.И медлит Пра, на сына глядя грозно.

3

Пластика

Пра, Лиля, Макс, Сергей и близнецыБерут урок пластического танца.На них глядят два хмурых оборванца,Андрей, Гаврила, Марья и жильцы.

Песок и пыль летят во все концы,Зарделась Вера пламенем румянца,И бивол-Макс, принявший вид испанца,Стяжал в толпе за грацию венцы.

Сергей – скептичен, Пра – сурова, Лиля,Природной скромности не пересиля,«Ведь я мила?» – допрашивает всех.

И, утомясь показывать примеры,Теряет Вера шпильки. Общий смех.Следокопыт же крадет книжку Веры.

4

Француз

Француз – Жульё, но всё ж попал впросак.Чтоб отучить влюбленного француза,Решилась Лиля на позор союза:Макс – Лилин муж: поэт, танцор и маг.

Ах! сердца русской не понять никак:Ведь русский муж – тяжелая обуза.Не снес Жульё надежд разбитых груза:«J'irai périr tout seul á Kavardak!»[29]

Все в честь Жулья городят вздор на вздоре.Макс с Верою в одеждах лезут в море.Жульё молчит и мрачно крутит ус.

А ночью Лиля будит Веру: «Вера,Ведь раз я замужем, он, как француз,Еще останется? Для адюльтера?»

5

Пра

Я Пра из Прей. Вся жизнь моя есть пря.Я, неусыпная, слежу за домом.Оглушена немолкнущим содомом,Кормлю стада голодного зверья.

Мечась весь день, и жаря, и варя,Варюсь сама в котле, давно знакомом.Я Марье раскроила череп ломомИ выгнала жильцов, живущих зря.

Варить борщи и ставить самовары —Мне, тридцать лет носящей шаровары, —И клясть кухарок? – Нет! Благодарю!

Когда же все пред Прою распростерты,Откинув гриву, гордо я курю,Стряхая пепл на рыжие ботфорты.

6

Миша

Я с чердака за домом наблюдаю:Кто вышел, кто пришел, кто встал поздней.И, с беспокойством думая о ней,Я черных глаз, бледнея, избегаю.

Мы не встречаемся. И выйти к чаюНе смею я. И, что всего странней,Что радости прожитых рядом днейЯ черным знаком в сердце отмечаю.

Волнует чувства розовый капот,Волнует думы сладко-лживый рот.Не счесть ее давно-отцветших весен.

На мне полынь, как горький талисман.Но мне в любви нескромный взгляд несносен,И я от всех скрываю свой роман.

7

Тобик

Я фокстерьер по роду, но батар.Я думаю, во мне есть кровь гасконца.Я куплен был всего за пол-червонца,Но кто оценит мой собачий жар?

Всю прелесть битв, всю ярость наших свар,Во тьме ночей, при ярком свете солнца,Видал лишь он – глядящий из оконцаМой царь, мой бог – колдун чердачных чар.

Я с ним живу еще не больше году.Я для него кидаюсь смело в воду.Он худ, он рыж, он властен, он умен.

Его глаза горят во тьме, как радий.Я горд, когда испытывает онНа мне эффект своих противоядий.

8

Гайдан

Я их узнал, гуляя вместе с ними.Их было много. Я же шел с одной.Она одна спала в пыли со мной.И я не знал, какое дать ей имя.

Она похожа лохмами своимиНа наших женщин. Ночью под лунойЯ выл о ней, кусал матрац сеннойИ чуял след ее в табачном дыме.

Я не для всех вполне желанный гость.Один из псов, когда кидают кость,Залог любви за пищу принимает.

Мне желтый зрак во мраке Богом дан.Я тот, кто бдит, я тот, кто в полночь лает,Я черный бес, а имя мне – Гайдан.

<Май 1911 Koктебель>

«Шоссе... Индийский телеграф…»

Шоссе... Индийский телеграф,Екатерининские версты.И разноцветны, разношерстныПоля осенних бурых трав.Взметая едкой пыли виры,Летит тяжелый автобус,Как нити порванные бус,Внутри трясутся пассажиры.От сочетаний разных тряскСпиною бьешься о пол, о кол,И осей визг, железа лязг,И треск, и блеск, и дребезг стекол.Летим в огне и в облаках,Влекомы силой сатанинской,И на опаснейших местахСмятенных обормотов страхСмиряет добрый Рогозинский.

<1912 Коктебель>