Лощина - Карина Халле

был шанс побыть с ним наедине и задать вопросы, но он уже отъехал. Возможно, ему нужно время, чтобы побыть одному и попытаться понять, что происходит. Я не могу представить, каково это для него. Отчаяние в его голосе, когда он просил Крейна все исправить… разбило мне сердце.

Мы распрягаем лошадей и заходим в дом, где пахнет куриным супом. Мама находит Фамке на кухне и говорит ей приготовить что-нибудь на ужин, раз у нас гости. Фамке выглядела очень удивленной, услышав о возвращении Брома.

— Правда? — шепчет Фамке, пока режет сельдерей, а мама ушла принимать ванну. — Бром действительно вернулся?

— Он действительно вернулся, — говорю я ей.

Она щурится на меня сквозь несколько прядей растрепанных седых волос, упавших ей на лоб.

— Ты не выглядишь счастливой, дитя.

Я нацепляю свою лучшую улыбку.

— Я счастлива. Испытываю облегчение.

— Но? — она прижимает нож к сельдерею, но не режет его.

— Но он ничего не помнит, — шепчу я. — Ни почему ушел, ни что произошло, пока его не было. Он даже не знает, как сюда попал. Сестры сказали, что он был дома несколько дней, но болел. Я в это не верю, и Бром тоже. Он говорит, что помнит лишь как проснулся сегодня в кабинете. Вот и все.

Фамке несколько мгновений смотрит мне в глаза.

— Что? — спрашиваю я.

— Они снова говорили о браке? Между тобой и Бромом.

— Да, — решительно говорю я. — Как будто он вообще никуда не уходил. Не пойми меня неправильно, я все еще люблю Брома, как и всегда, но…

— Но теперь ты с профессором.

Я смотрю на нее.

— Откуда ты это знаешь?

— Стены слушают, — говорит Фамке, возобновляя рубку. — Они слушают и наблюдают.

— Ты — это стены?

Она улыбается, но это горькая улыбка.

— Я здесь уже давно, Катрина. Я многое повидала.

Мне всегда нравилась Фамке. Я всегда доверяла ей. Но знала, что она предана моей матери, а не мне. Тем не менее, я должна спросить.

— Что ты видела? — шепчу я.

Фамке переводит взгляд на пустой дверной проем, затем снова на меня. Выражение ее лица становится печальным.

— Твой отец хотел для тебя самого лучшего. Ты знаешь это, не так ли?

Я киваю.

— Знаю.

— Но не того же, что и твоя мама. Он не хотел, чтобы ты выходила замуж за Брома.

Я потрясенно моргаю, глядя на нее.

— Что ты имеешь в виду?

Конечно, он хотел. Они только об этом и говорили. Что он моя судьба, что Бром был бы идеальным мужем, и у нас будут идеальные дети, и мы никогда ни в чем не нуждались бы.

— Он не хотел, чтобы ты выходила замуж за Брома, потому что твоя мама этого желала. И родители Брома, — она делает паузу, нарезая сельдерей. — И Сестры. А вас с Бромом не спрашивали.

— Он хотел, чтобы я сама решила, — размышляю я.

Она поджимает губы, наклоняя голову.

— Да…

— И?

— Чего он на самом деле хотел, так это чтобы ты покинула Сонную Лощину.

Я качаю головой. Нет. Это противоречит всему, во что я верила, всему, что я слышала.

— Нет, — говорю я ей. — Перед смертью он сказал, чтобы я присмотрела за мамой.

Ее взгляд тверд.

— Ты уверена? — она наклоняется ближе. — Я приехала сюда, чтобы работать на твоего отца, Кэт. Он нанял меня, дал шанс, когда я потеряла мужа и у меня не осталось никого, никаких перспектив. Я любила его как сына. Моя преданность после его кончины принадлежит тебе, а не твоей матери.

— Ладно, — говорю я тихим голосом, не ожидая услышать это.

— В этом мире очень мало людей, которым ты можешь доверять, — говорит она. — Твой отец был одним из них. А мать — нет.

Горькая информация, но не удивительная. Ни капельки.

— Что она делает с моими тетушками в полнолуние? — шепчу я.

Она слабо улыбается мне, смахивая волосы взмахом руки.

— Я не ведьма, поэтому не могу сказать. Но я знаю одно. Твоя мать отнимает. Она отняла у твоего отца, отнимет и у тебя. И когда она ходит в школу в полнолуния, отдает.

Затем она поворачивается ко мне спиной и принимается за морковь.

— Теперь, пожалуйста, не отвлекай, мне нужно приготовить блюда для неожиданных гостей.

— Конечно, — тихо говорю я, обдумывая все, что она мне сказала. Я медленно ухожу, чувствуя себя ошеломленной, и иду в спальню, закрываю за собой дверь и сажусь на кровать.

Мой отец был единственным, кто заботился обо мне, единственным, кто давал, а не брал. Он любил меня, любил настолько, что был согласен на мой отъезд из Сонной Лощины.

Почему он умер?

Почему он оставил меня с той, кто относится ко мне как к товару, к бушелю, который можно обменять на что-то взамен?

Что-то мокрое капает на руку, и мне требуется мгновение понять, что я плачу. Вместо того, чтобы вытирать слезы, как обычно, я позволяю себе разрыдаться. Падаю на бок на кровати и рыдаю по отцу, сжимая пальцы в кулаки на простынях. Печаль пронизывает меня насквозь. Я скучаю по нему, по его преданности, по его любви. С ним я чувствовала себя в безопасности, которая оказывается, очень сильно мне нужна.

С мамой в безопасности я не буду.

Я чувствую себя такой одинокой, хотя человек, который должен любить и защищать тебя, человек, который должен быть опорой, просто становится тенью.

***

Пару часов спустя Ван Бранты сидят за обеденным столом со мной и моей матерью. Они настояли, чтобы Бром сел на одном конце стола, а я — на другом, как обычно делали мои родители. Это беспокоит меня так же сильно, как и Брома, но сегодня вечером его трудно понять. С другой стороны, когда речь заходит о нем, понимать нечего.