Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

века Рихарда Зорге{108}. Ким и Зорге не были знакомы лично, но Роман Николаевич хорошо знал сотрудника 7-го отела Разведупра Штаба РККА Владимира Михайловича Константинова, выдающегося японоведа и офицера военной разведки, имевшего отношение к подготовке Зорге к жизни в Японии{109}. Как и Ким, Константинов был репрессирован, но выжил и мог после войны многое рассказать своему другу о Зорге. Что именно – неизвестно, но в «Школе призраков» Ким делает вывод: «Исходя из того, что он (Зорге. – А. К.) изучал основательно японскую литературу и историю Японии, можно полагать, что ему, конечно, было известно ниндзюцу хотя бы по книгам Ито Гингецу, Фудзита Сейко и других современных популяризаторов этой самурайской науки».

В этой же цитате стоит обратить внимание не только на включение ниндзюцу в общий пласт культурного наследия Японии (если изучать культуру этой страны, то хотя бы специалисты должны исследовать и ниндзюцу), но и на четкое определение сословной принадлежности синоби. В отличие от многих последующих авторов, Роман Ким даже мысли не допускает о возможном противопоставлении ниндзя и буси: ниндзюцу – наука самурайская. Правда, тут возникает новый вопрос: кого Роман Николаевич имел в виду под самураями? Сегодня это может показаться надуманной «заковыкой», но в советской лексике 1920—1940-х годов, к которой Ким был привычен, самурай – не принадлежность к сословию военного дворянства Японии, а нечто значительно более общее: воплощение милитаристского духа Японии. Тогда становится понятно, почему, изучая историю ниндзюцу, Ким игнорировал рассказы о ниндзя – народных заступниках. Этот ракурс его не интересовал, поскольку не вписывался в схему «ниндзя на службе милитаризма».

Что же касается адаптации ниндзюцу к современности, то, по мнению Кима, нам есть чем заняться. Развиваются информационные технологии, но контролировать уровень правдивости информации становится все труднее. Теория и практика управления – руморология – Кимом виделась как одна из самых перспективных составляющих высшего уровня ниндзюцу, а ведь он мог только догадываться о будущем с интернетом и социальными сетями. Востребованным – опять же с учетом позднейших модернизаций – остается технология политических и военных переворотов, изложенная в древних трактатах, дополненная в Накано рикугун гакко и развитая в послевоенных разведшколах до уровня науки – кудеталогии. Снова получается, что осовремененное, но базирующееся на древних и средневековых принципах и знаниях ниндзюцу, по версии Романа Кима, живо. Оно существует, развивается и по-прежнему является уделом узкого круга способных постичь его лиц.

Но все же – насколько сам Роман Николаевич Ким был знаком с классическим ниндзюцу? Действительно ли он так глубоко изучил доступные для того времени средневековые трактаты, о которых упоминал в «Школе призраков», или только слышал о них? Пытаясь найти ответы на эти вопросы, мы снова и снова упираемся в особенности изощренного ума этого человека. О чем бы ни писал Роман Ким в своих книгах, какую бы из узкопрофессиональных тем он ни поднимал, эксперты в соответствующих областях, оценивающие его работы сегодня, неизбежно приходят в недоумение. Если Ким рассказывает о фехтовании, то придумывает совершенно нереалистичные приемы. Если говорит о контрразведке, то современные специалисты убеждены: автор никогда не был даже близко связан со спецслужбами. Если повествует об искусстве шифровки и дешифровки, криптологи хватаются за голову: такое просто невозможно! Так может быть, и в случае с ниндзюцу Роман Ким всего лишь один из талантливых мистификаторов? Дилетант, никогда в своей жизни не сталкивавшийся с подлинным современным ниндзюцу, о котором так много и столь вдохновенно писал? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, еще раз вернемся к биографии этого человека.

Профессионал

Как ни странно, советские спецслужбы ОГПУ – НКВД – КГБ своего сотрудника до конца так и не разгадали. Как он сам утверждал, к чекистам его привели любопытство и интерес к авантюрам и детективам. Все началось во Владивостоке в ноябре 1922 года. Учитывая особенности полученного образования, Ким сразу стал агентом-осведомителем «на японском направлении». Вскоре японский журналист Отакэ Хирокити, исполнявший тайное поручение правительства своей страны, сделал Романа своим личным секретарем и оказался важным источником секретной информации для ОГПУ. Одновременно молодой человек продолжил штудии на ниве японистики. В частности, первым перевел на русский язык новеллы Акутагава Рюноскэ, преподавал японский язык и историю Японии в Московском институте востоковедения и на восточном факультете Военной академии. К тому же периоду относится упоминавшееся сотрудничество Романа Кима и Бориса Пильняка, закончившееся выходом книги и первой публикацией о ниндзюцу в Советской России.

К 1928 году Роман Николаевич становится внештатным сотрудником госбезопасности, и нагрузка теперь так возрастает, что гражданскую работу приходится оставить. У него за плечами имелся опыт участия в важных операциях, в том числе в Крыму с японской экспедицией, а главное, при участии Кима были вскрыты шифры японского посольства в Москве. Ряд историков, в том числе профессор Куромия Хироаки из Индианского университета (США), считает, что к числу главных заслуг Романа Кима следует отнести проведенную им вербовку японских военных разведчиков, работавших в Москве. Таких успешных эпизодов в карьере Кима было не менее пяти, но самым важным достижением профессор Куромия называет привлечение к сотрудничеству военного атташе в Советском Союзе подполковника Комацубара Мититаро в 1928 году{110}. Именно Комацубара, ставший позже генералом, командовал 23-й японской дивизией, вынесшей на себе основную тяжесть боев у реки Халхин-Гол в Монголии, и он же принял на себя ответственность за разгром японских войск, после чего внезапно скончался. Еще один японский офицер – военно-морской атташе капитан Коянаги Кисабуро, отказавшийся работать на чекистов, был скомпрометирован Кимом и совершил сэппуку в рабочем кабинете в Москве.

Интересно, что в своей оперативной (не переводческой) работе Роман Ким специализировался в двух направлениях, и оба они полностью совпадают с его представлениями о деятельности современного синоби. Во-первых, он лично занимался тайным изъятием секретных бумаг из сейфов японского посольства и военного атташата в Москве, что подтверждается имеющимися архивными материалами{111}. Ким в одиночку или в сопровождении других специалистов незамеченным проникал ночью в посольство, вскрывал сейфы, переснимал на фотокамеру документы, убирал их на место, после чего исчезал незамеченным совершенно в духе киношных ниндзя.

Во-вторых, как легко догадаться, для того чтобы осуществить данные операции, нашему герою необходимо было располагать как минимум ключами от этих сейфов и печатями, которыми те опечатывались. Добывала эти принадлежности целая команда женщин, работавших на советскую контрразведку под непосредственным руководством Кима. Как здесь не вспомнить спорный опыт общения с русскими дамами капитана Хиросэ во время его службы в Санкт-Петербурге тремя десятилетиями ранее? Только теперь стороны поменялись местами, и по уровню своего образования, кругозора, интеллекта советский ниндзя был не чета японскому наследнику школы Кусуноки. Советские женщины – молодые,