Родительский парадокс - Дженнифер Сениор

— Я буквально взбесилась, — отвечает она.

— И бесишься до сих пор, — говорит Уэсли, глядя прямо перед собой. — До сих пор.

— Я визжала на этой кухне, как последняя истеричка.

Я спрашиваю, не ухудшили ли ее состояние сомнения в себе, не гадала ли она, какую ошибку допустила.

— Нет, — решительно отвечает она. — Я во всем винила второго мальчика. Не думаю, чтобы Уэсли придумал эту забаву сам. Может быть, я ошибаюсь, но…

Уэсли тут же прерывает маму.

— Я сам это придумал — целиком и полностью.

Он смотрит ей прямо в глаза.

— Интересно…

Саманта с трудом сдерживается. Непонятно, о чем она думает, но смотрит прямо на меня.

— Знаете, я все же чувствую небольшую ответственность, — говорит она. — Мы всегда держали в машине желуди и, когда кто-то совершал глупость, мы кидались в него желудями. И я всегда говорила: «Вот если бы это были яйца!» Но я никогда не кидалась яйцами!

Саманта неуверенно смотрит на сына:

— Так что, может быть, он позаимствовал эту идею у меня…

Сомневаюсь, что это так. Впрочем, это не имеет значения. Важно, что Саманта может понять его побуждения. У нее самой это было.

Выходки переходного возраста страшно пугают родителей. Но если вы читали работы психоаналитика Адама Филлипса по этому вопросу, то знаете, что проблема не в том, что эти выходки внове для них. Наоборот, они слишком уж знакомы. Родители отлично все понимают, потому что сами через это прошли.

Взрослым тоже знакомо желание устроить истерику. (Я уже говорила раньше, что в опросе Эллен Галински дети ниже всего оценили способность взрослых справляться с их истериками.) Взрослым знаком соблазнительный зов электронной почты, видеоигр, «Фейсбук», сетевой порнографии, текстовых и сексуальных сообщений. Взрослым тоже порой хочется выпить больше, чем следует, заняться сексом в непозволительной обстановке, врезать начальнику или швырнуть яйцо в окно не в меру любопытного соседа.

На кухне Дейдры Саманта сделала абсолютно неожиданное заявление:

— Однажды я ушла из дома на целых два дня!

— Я постоянно так поступала, — успокоила ее Бет.

— Во взрослой жизни, Бет! — ответила Саманта. — Я уже была матерью. И я сбежала из дома!

«Взрослые, — пишет Филлипс, — тоже позволяют себе выходки не реже, чем подростки. Концлагеря придумали не подростки, да и среди алкоголиков и миллионеров подростков меньшинство».

Единственное различие, на взгляд Филлипса, заключается в том, что взрослые дольше жили с этими импульсами и, при определенной удаче, научились их терпеть, а не действовать под их влиянием. Именно этим и должна быть взрослая жизнь: «преодолением» или, точнее, «дисциплинированием обусловленного развитием безумия». Подростки всего лишь напоминают нам, что безумие все еще живет внутри нас, ожидая возможности вырваться на поверхность.

Мы завидуем этому безумию в той же степени, в какой боимся. Но, став взрослыми, мы можем позволить себе лишь сублимировать эти хаотичные чувства. Нам запрещено действовать под их влиянием.

«Подростки и их родители, которые некогда были подростками, переживают беспомощность двух видов, — пишет Филлипс. — Это беспомощность, порожденная опытом, и беспомощность, связанная с отсутствием опыта».

Минц замечает, что, хотя взрослые пытаются воспринимать проблемы подростков так, словно они им чужды, в действительности эти сложности идут рука об руку с трудностями взрослых. Если проанализировать данные, собранные за последние двадцать пять лет XX века, то показатели курения, пьянства, наркомании, внебрачных беременностей и насилия в обеих возрастных группах идут по одному и тому же графику. Просто взрослые проецируют свои тревоги на поколение, которое, как им кажется, они могут контролировать.

Или нет. Бывший муж Бет, Майкл, алкоголик и наркоман, победивший свою зависимость. Наркотиками и алкоголем он увлекся еще в юности и бросить сумел, лишь когда ему было около тридцати лет. До сегодняшнего дня — а ему уже пятьдесят, и он работает проектировщиком и установщиком систем безопасности, а его вторая жена адвокат, — ему кажется, что он слишком часто ведет себя, как мальчишка, в обществе сыновей, собственного и приемного.

— Я слишком радостно опускаюсь до их уровня, — признался он мне за чашкой кофе. — Я слишком много вожусь с ними.

Выглядел он при этом весьма жизнерадостно.

Я почувствовала, что одна из общеизвестных радостей наличия сыновей-подростков (по крайней мере, для Майкла) — это возможность поиграть с ними в настольный хоккей и устроить настоящую возню. Но в то же время Майкл сейчас — трезвый человек, во всех смыслах этого слова. Он отлично понимает, чего требует от него зрелая, взрослая жизнь.

— Нужно строить семью, — торжественно сказал мне он, — из песка и камня.

Воспоминания, мечты и размышления

Самое привлекательное в переходном возрасте для родителей то, что в этот период мы можем наблюдать не только за нашими детьми, но и за самими собой. Малыши и младшеклассники заставляют нас переосмысливать сделанный выбор и порой будят чувство сожаления. Но именно подростки пробуждают в нас самую острую самокритику.

Это подростки заставляют нас задумываться, кем мы станем и что будем делать, когда они больше не будут в нас нуждаться. Это в них мы видим результат принятых нами в процессе воспитания решений. Это они заставляют нас задуматься, все ли мы сделали правильно (маленькие дети еще не сформированы, и процесс их воспитания продолжается, поэтому при необходимости можно сменить курс).

Опрашивая родителей подростков, Лоренс Стайнберг просил участников опроса заполнить «шкалу воспоминаний среднего возраста». В ней был и такой пункт: «Хотелось бы мне начать все сначала и сделать все снова, зная то, что я знаю сейчас». Почти две трети женщин заявили, что часто испытывают такое чувство. О том же сказали и более половины мужчин.

Публикуя результаты в «Сложных путях», Стайнберг провел четкое разделение по этому вопросу. Он заметил, что в данном пункте участников не спрашивали, хотят ли они снова стать подростками.

Существует распространенное убеждение, что взрослым не хватает буйства и свободы юности (именно это клише заставляет мужчин покупать красные спортивные машины, а женщин — вступать в отношения с инструкторами по теннису). Беседуя с участниками опроса, Стайнберг выяснил, что люди мечтают вовсе не о втором переходном возрасте: «Они хотят получить вторую взрослость [курсив мой]».

Переходный возраст часто заставлял задумываться о выборе, сделанном в жизни. «Преисполненные сожалений о выбранной карьере, супруге и образе жизни, — пишет Стайнберг, — они хотят получить шанс прожить новую жизнь».

Именно об этом говорит мне Гейл. Мы сидим на ее залитой солнцем кухне вместе с тремя дочерями-подростками. Одной четырнадцать, второй семнадцать, третьей двадцать. В воскресенье утром удалось собрать сразу всех. Гейл начинает рассказывать историю своей жизни. Но она не перематывает ленту к самому началу, а останавливается на том моменте, когда она покинула дом.

— Если бы я упорнее училась в старших классах, — говорит она, — то могла бы поступить в другой колледж, окончить его раньше и, возможно, раньше начать другую карьеру. И тогда я пошла бы по другому пути. И в свете моей жизни это был бы гораздо лучший выбор.

Пока что Гейл выбрала жизнь домохозяйки и матери. Когда она принимала решение, оно казалось ей вполне разумным эмоционально.

— Я бросила работу, потому что не могла оставить детей, — говорит Гейл.

Девочки снуют из кухни в гостиную и обратно.

— Мне было больно расстаться с ними даже на час, чтобы сходить в банк.

Гейл никогда не осуждала своих подруг, которые продолжали работать и сумели иначе организовать жизнь детей. Но для нее это было неприемлемо.

— А теперь я думаю: какой пример я им показала? — говорит Гейл. — У меня три дочери, и я бросила работу? Я ограничилась одним лишь колледжем! Если бы они были мальчиками, это меня не так мучило бы.

Дети обратили внимание на сделанный мамой выбор.

— Лена (средняя дочь, которой семнадцать лет) спросила меня: «Почему ты бросила работу?» Я ответила: «Я хотела быть с тобой». Лена — девочка вежливая, она не стала говорить: «А ты мне вовсе и не нужна». Но я засиделась дома слишком долго, теперь я это понимаю.

Когда дети Гейл стали подростками, она попыталась сменить образ жизни. Она какое-то время искала работу учителя средней школы — когда-то она получила именно такую профессию. Но найти работу в сфере, которая переживает серьезные сокращения, да еще в пятьдесят три года, нелегко. И этот процесс не способствует поднятию духа Гейл.