Марь (СИ) - Татьяна Владимировна Корсакова

— Или блуждаешь по бесконечному болоту и понимаешь, что это навсегда. Или тебя рвут на части, пожирают заживо, откусывая кусок за куском от твоей плоти. Ты просыпаешься, а тело продолжает помнить все, что случилось с ним во сне.

— Вы все это чувствовали? — спросила Стеша шепотом.

— Да. — Баба Марфа кивнула. — Она спала уже много лет, и я… Я подумала, что смогу ее обмануть, что она даже не узнает о моем уходе. У моей дочки, твоей мамы, как раз родился первенец. Ты родилась, Стефания. И я решила попробовать жить нормальной жизнью.

— И что случилось? — Стеша знала ответ. Осознание выкристаллизовывалось льдинками на ее разгоряченной коже, закручивалось поземкой вокруг босых ног.

— Они не пришли ко мне.

— Но это ведь хорошо, правда?

— Они пришли к тебе, Стефания. Это тебя они рвали ночами на части, это ты расплачивалась за мое решение отказаться отданного однажды слова.

— Я не помню, — сказала Стеша испуганно.

— Тебе не нужно такое помнить. — Баба Марфа вдруг с неожиданной лаской погладила ее по мокрым волосам. — Я рада, что ты все забыла.

На самом деле не все. Кошмары время от времени прорывались в Стешины сны. В этих кошмарах ее не рвали на части, в них она просто бродила в тумане и не находила выхода. Что это было? Отголоски пережитого в младенчестве ужаса? Слишком живое воображение? Особая настройка гипоталамуса, отвечающего за сновидения? Но Стешу сейчас больше всего волновал другой вопрос.

— Я не давала никаких клятв, — сказала она. — Я ей ничего не обещала.

— И не обещай! — Губы бабы Марфы сжались в тонкую линию. — Никогда ничего ей не обещай, Стефания! Не заключай с ней сделок.

— А вы заключили?

— Да.

— Можно спросить, какую?

— Нет. — Баба Марфа резко встала с лавки, помахала ладонью перед лицом, разгоняя пар, и сказала: — Постирай одежду и приходи в дом. Малую я сама спать уложу. Ты поешь и тоже ложись. Еще неизвестно, какая нас ждет ночь.

Глава 17

Свежий воздух, сытный ужин и умеренная доза алкоголя располагали ко сну. Apec вырубился сразу, как только упал на кровать. Стэф из своего кабинета слышал его тихое дыхание. Он и сам уснул довольно быстро, не стал даже раскладывать диван, лишь сунул под голову подушку.

Из сна его выдернул тихий стук в дверь и, кажется, детский плач. Еще не до конца проснувшись, он уже вскочил с дивана, помотал головой, пытаясь прийти в себя. В спальне заворочался и заворчал спросонья Apec. Стэф вышел в переднюю комнату, хотел было зажечь свет, но передумал, просто включил фонарик в телефоне. Стук в дверь повторился в тот самый момент, когда Apec тоже выпростался из объятий Морфея и выполз из спальни.

— Это что? — спросил он сиплым со сна голосом. — Стучатся, что ли?

— Похоже на то. — Подсвечивая себе дорогу мобильником, Стэф вышел в сени. Apec побрел следом.

— Второй час ночи, — пробормотал он, глядя на экран своего телефона. — Поздновато для визитов.

В дверь снова постучали. Это был слабый, едва слышный стук, словно тот, кто стучал, боялся побеспокоить хозяев.

— Ну, что будем делать? — спросил Apec. — Впустим гостя дорогого?

Стэф очень сомневался, что полуночный гость может быть дорогим. Прежде чем ответить, он достал из кладовки свой охотничий карабин, проверил магазин, удовлетворенно кивнул. Он не верил в какие-то особенные болотные испарения, способные свести человека с ума, но верил в человеческую злонамеренность и предпочитал быть к ней готовым.

— Ого! Откуда? — спросил Apec восторженным шепотом.

— Оттуда, — ответил Стэф с мрачной усмешкой.

— Стрельнуть дашь?

Все-таки, несмотря на накачанные мышцы, бритую черепушку и брутальные татухи, он был еще совсем пацаном. А всем пацанам нравится оружие.

Ответить Стэф не успел. В дверь теперь уже не постучали, а поскребли. С той стороны донесся тихий детский плач. Они растерянно переглянулись.

— Ребенок? — спросил Apec шепотом. — Откуда тут мать его ребенок?

Плач повторился. А потом тонкий детский голосок заканючил:

— Дяденьки, впустите нас, пожалуйста.

— Сколько их там? — Apec сунулся было к двери, но Стэф заступил ему дорогу.

— Впустите, мы заблудились. — Это был уже другой голос, но тоже детский.

— Впустите, пожалуйста. Мы хотим к маме и кушать.

— Охренеть, — сказал Apec. — К маме и кушать! Как они вообще умудрились от мамы отбиться?

Он уже тянулся к запору, когда Стэф, держа карабин наизготовку, тихо, но решительно сказал:

— Отойди-ка в сторонку. Я сам.

— Шутишь? — возмущенно спросил Apec. — На детей с оружием?

— Современных детей оружием не напугать. Они в своих стрелялках и не такое видели.

— Дяденьки… ну, пожалуйста.

Стэф вздохнул и открыл дверь.

С той стороны, взявшись за руки, стояли два ребятенка: мальчик и девочка лет семи. Они были чумазые, как чертенята, испуганно жались друг к другу и закрывались ладошками от направленного на них луча фонарика.

— Да что б меня, — растерянно протянул Apec.

— Ярко, дяденька, — пискнула девчушка. — Глазкам больно.

— Ой, простите. — Apec опустил луч фонаря ниже. Теперь в его свете были видны перепачканные в грязи босые ноги детей. — Вы откуда? — спросил он. — Почему такие чумазые?

— Мы с болота, — сказал мальчик, крепко сжимая руку девочки. — Мы потерялись, а потом чуть не утонули, а потом заблудились…

— А теперь нашлись, — перебила его девочка. По всему выходило, что девочка в этом тандеме была главной. — Дяденьки, мы кушать хотим. Можно нам войти?

— Вот же я тупой, — простонал