Опасный винтаж - Рина Осинкина

– Нет, уважаемая Алина Леонидовна, вам меня не провести. У вас – все, у меня – ничего, но вам же нужен заказчик!.. А заказчика-то я вам не дам. Не дам заказчика!

Вновь умолк, размышляя над этой мыслью, и взвыл с отчаянием:

– Но вам он и не нужен! Гадина, какая гадина, ты сможешь продать ее кому-нибудь еще! Тогда чего тебе от меня надо? Что ты ко мне привязалась?

– У меня нет этой чернильницы, – стараясь, чтобы ее слова звучали внятно и убедительно, проговорила Алина. – Вы меня слышите, господин Додонов? Этой чернильницы у меня нет. И не было. Вы на мой счет ошиблись. Я надеялась, что она у вас. Но я поняла, что у вас ее тоже нет. Жаль. Мне она очень нужна.

– Ей она очень нужна! А мне? Разве мне она не нужна? А ты знаешь, сколько сил и времени я потратил на то, чтобы только найти адрес старухи, у которой есть этот долбаный реликт? Может, ты считаешь, что это обычная каслинская дрянь, которую сто лет назад отлили миллионным тиражом и теперь ее пруд пруди в каждом антикварном ларьке? Ошибаешься, милочка! Это не простая дрянь, а с отметиной. Там в процессе литья непролив случился, на правой дальней ножке, и ажурчик на ней поэтому вышел неполный и кривенький, но таких чернильниц подпорченных всего-то двадцать штучек и было. Партия с браком, прикинь… Тогда ее тоже в продажу пустили, по бросовой цене, надо сказать, а теперь это раритет. Все, которые с правильным ажурчиком, ерунду какую-то стоят, а вот с брачком – это да, эти раритет и антикварная редкость. И есть такие придурки-коллекционеры, которым именно такую кривую и подавай. Смешно, не находишь? Было бы смешно… И вот такой придурок выходит на меня и денег сулит… Много, он много сулит. И сроки, конечно, ставит. А это нехорошо, очень нехорошо, девочка моя. Потому что на его условия я согласился и пообещал выполнить в сроки. Никогда так раньше не поступал и правильно делал. Коли не знаешь, где вещь лежит, то и на заказ не подряжайся. Но слишком много бабла пообещал тот придурок, слишком. И сначала ведь все получалось, срасталось уже… А тут ты!..

Додик запнулся, а потом вновь заговорил, проглатывая слова и захлебываясь в их потоке.

Сколько сил и времени потратил он, чтобы дойти до цели! Он терпеливо и методично обходил тесные коммуналки в приземистых купеческих домах Арбатских переулков и Чистых прудов, надеясь обнаружить в одной из этих конур какого-нибудь старого пня, бережно хранящего папенькину память, но готового за некую мзду ее продать. Он аккуратно выспрашивал знакомых по бизнесу, он наводил справки у коллекционеров, у скупщиков всех мастей, у музейных служек. Пустые хлопоты. Но кто ищет, тот найдет, только не нужно оставлять поиски. Упорство и труд все перетрут… Додик был упорен.

Разговорив одного старого шута, который крутился возле будки сбора утильсырья, Будимир Стефанович наконец получил свою награду за измотанные силы и нервы. Старый шут однозначно был убежден, что названный предмет имеется у его давнишней знакомой, а за небольшие премиальные выдал ее координаты плюс рекомендацию от себя в виде глянцевого прямоугольничка визитки. Наличие таковой Будимира не удивило, мало ли. Возможно, дед коллекционер, а коллекционеры любят понты. Частная коллекция, то-се… Стенд на Тишинке…

В приподнятом настроении Будимир Стефанович отправился с визитом к пожилой даме, предчувствуя удачу.

Зачем только в тот день Додик взял с собой на дело этого недоумка Алекса?

Вначале все шло по отработанной схеме.

Войдя в старухину нехилую квартирку, Додик сразу же «включил» робкого интеллигента, церемонно поздоровался, извинился за беспокойство, сослался на давешнего чумового старичка, протянул визитку. Затем спросил уважаемую Нину Михайловну, не найдется ли у нее хоть чего-нибудь для продажи через антикварный салон.

Додик всегда носил с собой ксерокопию лицензии и несколько расходных ордеров одной шарашки, в которой числился сотрудником Алекс. Алексу они нужны были для его расчетов с населением, когда оно, то есть население, приносило свой мусор с целью дополнительной финансовой выручки. Алекс работал приемщиком в той самой будке утильсырья, возле которой Додик повстречал общительного деда.

Обычно все проходило без предъявления оных бумаг, но данная конкретная старуха была занудой, и бумаги потребовались. Для отвода глаз пришлось даже приобрести у нее какой-то грошовый значок, изведя на это один из расходников. К чернильному набору он даже и не подступался. Интуиция сразу подсказала, что не продаст или заломит. И что тогда делать дальше? Идти чай пить?

Он сразу заметил его на почетном месте посередке дубового двухтумбового стола. Видимо, это был кабинет. Старуха завела Додика сюда, чтобы вытащить из бюро жестяную банку с никому не нужными значками и юбилейными медальками.

С учетом кабинета в квартире было три комнаты. Три просторные комнаты и такой же просторный длинный коридор и еще один коридорчик, поменьше, ведущий к санузлам и на кухню. Не многовато ли для одной этой старой плесени?

Опытным взглядом Додик быстро прощупал периметр – корешки сочинений Ульянова-Ленина в высоком и узком книжном шкафу, какие-то краснознаменные грамоты в деревянных рамках, висящие на стенах, оклеенных «толстовскими» обоями, основательный портрет маслом важного носастого мужика в полувоенном френче. Массивный постамент чернильницы был установлен по центру зеленого сукна рядом со старинным телефонным аппаратом, чугунной пепельницей в виде гигантского дубового листа, чугунным же бюстом деятеля, которого Додик не смог идентифицировать, и стаканом для карандашей из красной яшмы.

«Мемориал», – со злой издевкой подумал Додик.

Однако наборчик сильно похож на искомый, нужно брать, а вот тот он или не тот, разбираться придется потом, когда он уйдет из квартиры. Только вот как брать? И тогда он «забыл» на этом мемориальном столе свою папку.

И уже стоя в прихожей перед крепкой входной дверью с множеством замков и задвижек, он прервал свою жаркую благодарственную речь, «вспомнив» про документы. Он отодвинул старую колоду с дороги и с извинениями метнулся обратно в кабинет.

Грузная хозяйка доплюхала только до середины коридора, а Додик уже шел ей навстречу, разводя руками в приступе раскаяния. В правой руке он держал тоненькую папочку, прихваченную им с двухтумбового стола, левая была пуста, на лице – смущенная улыбка.

Старуха недовольно хмыкнула и отворила ему дверь на лестничную клетку.

Кланяясь и не переставая благодарить и извиняться, Додик допятился задом аж до массивных перил и, только после того как дверь захлопнулась, быстро скатился до первого этажа. Нужно делать ноги, и