По прихоти короля - Анри де Ренье

Что касается самого Поканси, то он олицетворенная вежливость и размеренность, и так во всем и по отношению ко всем старается быть приятным, что к нему даже не чувствуют за это признательности; еще немного – и на него почти сердились бы за это. Но до этого он не доходит. Вот каковы они при ближайшем рассмотрении. Особняк хорош, они будут жить там все вместе.

30 сентября 1683 г. У короля, как я часто указывал, бывают странные предубеждения и необъяснимые отталкивания, от которых ничто в мире не может заставить его отказаться. Несомненно, нечто подобное испытывает он по отношению к г-ну и г-же де Поканси. Для доказательства мне достаточно привести один случай.

Однажды, во время прогулки, король стал громко жаловаться, как ему надоедают те, которые его сопровождают, думая ему этим угодить. Правда, они очень шумят, особенно около него Его величество высказал крайнее неудовольствие и как на грех во время своих слов все время смотрел на Поканси, находившегося от него поблизости. Король во время своей воркотни не спускал с него глаз, так что бедняга не знал, куда деваться, и готов был провалиться сквозь землю; хуже всего, когда снова двинулись в путь, он не знал, идти ли ему со всеми или вернуться домой.

Несправедливость подобного обращения бросается в глаза, так как Поканси не способен на бестактности в поведении и в словах. Наоборот, он, как никто, сдержан в своем тоне и в манерах, отличается подлинною благопристойностью, боясь всего больше, как бы не уронить своего достоинства и не задеть достоинства другого.

То же отношение короля к ним недавно выказалось по поводу небольшой размолвки, произошедшей между г-жою де Поканси и г-жою де Бривуа. Дело само по себе не имело значения и между другими уладилось бы без всяких последствий. Но случилось, что о нем узнал король. Он пришел в сильный гнев и объявил во всеуслышание, что он хочет, чтобы все это как можно скорее окончилось, что он все приведет в порядок; таким образом он наложил на бедную г-жу де Поканси самые тяжелые способы удовлетворения, вплоть до торжественных извинений по поводу, который по-настоящему требовал бы легкой любезности. Нужно было исполнить волю короля. С виду крошка подчинилась. Голос у нее был такой задавленный, что минутами казалось: слова не могут выйти из ее горла, так как, несмотря на внешний вид, гордости у нее больше, чем у кого бы то ни было. Наконец, она выпила до дна чашу, горечь которой открыто читалась в ее чертах.

Она насилу выдержала, покуда не вернулась домой. Там на нее напал прилив ярости, так как по природе она вспыльчивая, быстрая и не могла дольше сдерживать досаду, которая ее душила. Она два часа кричала и плакала так, что все находившиеся при ней пришли в ужас, разбила больше чем на тысячу экю фарфора и хрусталя, что находились под рукою, и чуть не убила любимого попугая за то, что бедная птица хохотала при виде всего этого. Нужно иметь большое расстройство ума, чтобы обижаться на бессловесное животное. Она насилу отошла от буйства и до сих пор еще не встает с кровати.

6 июня 1685 г. Король собирается переехать в Фонтенебло из-за испорченного здесь воздуха. Болезнь делается опустошительной. Вчера посреди дня принц де Бальмон подвергся этому странному заболеванию. Сегодня опасаются, не заболел ли маршал де Маниссар.

7 июня 1685 г. Он заболел. 11 июня 1685 г. Г-н маршал де Маниссар скончался сегодня на рассвете. С самого начала болезни он не сомневался, что она тяжела, и воспользовался моментом полного сознания, чтобы привести в порядок свои дела. Потом он благоговейно приобщился св. тайн. Наконец, призвал к себе дочь и зятя, несмотря на протесты их, простился с ними и попросил их удалиться, не желая, чтобы они при нем находились, и отказавшись от врачей, которыми все время окружал себя при малейшем нездоровье или даже при полном здоровье. Он нашел еще в себе силы сказать шутливо, что они слишком часто были неправы, и он не хочет, чтобы они в данном случае оказались правыми, и что он при жизни достаточно на них потратился, а потому они могут оставить его или умереть спокойно, или выздороветь самому. После этого он решительно выставил их за дверь.

Подобная странность способна удивить со стороны человека, как г-н маршал, который при малейшем недомогании впадал в ужас и окружал себя всевозможными заботами; поведение свое он отчасти объяснил, пока еще находились около его кровати. Он объявил, что всегда в болезни боялся не ее исхода, но пути, по которому она пойдет, и перепутий, на которых она будет останавливаться. На этот раз, по-видимому, она решила идти прямо к цели кратчайшей дорогой, и он хочет этим воспользоваться.

– В конце концов,– добавил он,– смерть меня не пугает, особенно в мягкой постели со всеми удобствами, между тем столько раз я рисковал окончить свои дни на валу бастиона или на соломе носилок, вдали от всех, под открытым небом.

В заключение он сказал, что проверка эта заслуживает внимания и очень хорошо, что она имеет место; если он выйдет из нее с честью, он будет знать, что ему можно еще доверять своим телесным силам, если же нет, то он разом избавится от недугов, которые не замедлили бы на него обрушиться.

Потом он натянул одеяло на нос и перестал говорить. При нем осталась его сестра, старая барышня де Маниссар.

Что касается его жены, то при первых признаках болезни она живо улетела в Париж. Пришлось моментально запрягать лошадей к ее отъезду, и, покуда запрягали, ее невозможно было удержать в комнате, так боялась она вдыхать зараженный воздух. Она вышла в сад под самым солнцепеком и от страха так волновалась, что три раза ей пришлось, подняв юбки, полить кусты по краям дорожки, причем она все время спрашивала, поданы ли лошади, будто малейшая задержка могла оказаться для нее роковою. Как только она добралась до Парижа, то разделась догола и всю ночь натиралась маслами; так как служанки выбились из сил, она приказала разминать себя рукою здоровому лакею, которому, из совершенно бесполезной предосторожности, завязала глаза.

Между тем маршалу было то лучше, то хуже. Король послал ему лучшего своего врача, но тот почтительнейше отказался его принять. Многие другие из медиков, с которыми он имел прежде дело, сочли своим долгом проведать его. Любо было смотреть, как они высаживались во дворе из карет или портшезов, в которых приезжали, подымались по лестнице и вели переговоры через замочную скважину, чтобы их впустили в комнату. Двери для всех были закрыты. Одни уходили взбешенные, другие пожимали плечами. Приходили они всякого сорта, старые и молодые, сторонники антимония и приверженцы рвотного, даже шарлатаны и эмпирики, потому что и против них г-н маршал ничего не имел. Но в данную минуту даже сам Эскулап не заслужил бы его благоволения.