Растущая луна: зверь во мне - Алена Даркина

Подъезжая к замку, Удаган заметил, что у них гости. Кто-то грелся на солнышке, сидя на скамье слева от ворот. Эйман прислонился спиной к стене, откинул голову, подставив лицо солнцу. Он казался таким счастливым, что Удаган не сразу узнал Халварда. Не было в нем обычной насмешливости, угрозы — только покой и радость.

— Тебя-то я и ждал, Ганни, — Охотник открыл глаза, и наваждение тут же развеялось: перед ним был враг, умело притворившийся беззащитным. — Не хочешь присесть со мной? — он похлопал ладонью по скамье.

— Нет, — отказался Удаган.

— Стоять передо мной будешь? — ухмыльнулся мужчина. — Ну-ну…

Лев спрыгнул с лошади, шагнул ближе, навис над Охотником, заслоняя собой солнце.

— Могу и постоять, — буквально прошелестел он.

Халвард нисколько не смутился.

— Тебе как будто нравится испытывать боль, Ганни. А? — так же беззвучно произнес Охотник. — Ведь знаешь, что ничего собой не представляешь, что стоит мне пальцем пошевелить, и ты в ногах будешь у меня валяться, а все равно угрожаешь, корчишь из себя что-то. А быть попроще можешь? Сесть и поговорить. Без фанфаронства. Можешь?

Удаган опустился на скамью, откинувшись на стену и уставившись в пространство перед собой. "Если только Охотник скажет: "Другое дело!" — встану и уйду", — настраивал он себя. Но Халвард промолчал. Они сидели рядом, будто старые добрые друзья, не видевшиеся много лет, и потерявшие общие темы для разговора.

— Когда я вижу тебя, представляю, каким был бы я, — Охотник опять закрыл глаза. Солнце било прямо в лицо на этой скамье, и Льву тоже хотелось прикрыть веки, но он не доверял Халварду. Особенно сейчас, когда он вдруг притворился другом. А Охотник словно подслушал его мысли. — Ты не думай. Я не в друзья пришел набиваться. Любопытен ты мне, Ганни. И, полагаю, не мне одному. Меня вот всегда мучил вопрос. Знаешь ты, кто убил твоего отца? Твоего настоящего отца, Чахбора Льва. Знаешь? — Удагану страшно хотелось выслушать Халварда, и поэтому он скрепился и не ответил. — И как бы ты отнесся к эйману, который лишил тебя семьи? Да и Дома по сути лишил. И тебя чуть не убил. Потому что лишь отец знал, как воспитать тебя так, чтобы ты не погиб, когда брал имя. Твой отец знал, как обращаться с эймом-львом. Тот, чья сущность — птица, пусть хищная птица, не поймет того, чья сущность лев. Тебе не приходило это в голову? А ведь ты чудом выжил, я это очень хорошо помню. Я был уверен, что ты умрешь, хоть и жаль тебя было очень. Ты может, не поверишь, но мне всех эйманов жаль.

— Пожалел волк овцу! — не выдержал Удаган.

— Если я Охотник, значит, непременно охотиться, что ли, должен?

— А что нет? — отрезал Лев. — Ты что-то хотел мне сказать?

— Да я уже сказал. Я знал Чахбора. Он любил твою мать.

— Да? — деланно удивился Удаган.

— Представь себе. Иначе бы не женился, ты не находишь?

— Я себе любовь как-то иначе представляю. Но тебе не понять. Охотники ведь одиночки. Любить не способны никого кроме себя.

Халвард оторвался от стены, медленно всем телом повернулся к Удагану.

— Одиночки? — он вперил в парня зеленые глаза, и Льву показалось, что тот вцепился в него когтями, не позволяя отвести взгляд. — Что ты знаешь об Охотнике? Ты когда-нибудь пробовал любить женщину на глазах у двух тысяч эйманов, включая стариков и детей? Это вы меня не видите, а я вас всегда вижу. От этого свихнуться можно. И вы после этого удивляетесь, что Охотника хватает только на вас? Что никого другого они подпустить к себе не могут?

Он резко отвернулся и снова откинулся на стену, сложив руки на груди, от благодушия не осталось и следа.

— Я должен посочувствовать? — спросил Удаган, когда его немного отпустило.

— А как хочешь! — к Халварду вернулась обычная насмешливость. — Но я не делал этот выбор, за меня его сделали другие. Не спросясь. И за тебя, между прочим, тоже. Поэтому мне и казалось, что мы чем-то похожи. Мне швырнули медальон. У тебя убили отца и забрали к себе в Дом. Потому что Каракар посчитал, что любит Еиль Лисичку больше, чем Чахбор. А кто ему дал право решать такое? И кто знает, от чего умерла Еиль?

— Я знаю, — спокойно объяснил Удаган. — Она была маленькой и хрупкой, а я — очень крупным. Я убил ее.

— Это Каракар так сказал? — осведомился Халвард. — Он меня чем дальше, тем больше в изумление приводит. Второго такого, наверно, не сыщешь, а?

— Нет, не сыщешь, — подтвердил Лев. — Слушай, а к чему эти откровенности? Чего ты хотел добиться? Что я, узнав о том, что Каракар убил Чахбора, побегу его душить, что ли? Или в возмущении вернусь в дом Гепарда и начну мстить братьям: Алету и Шеле? Ты этого ожидал?

— Так ты знал?

— У отца, — он выделил это слово, — не от меня тайн. И я это очень ценю.

— Такое доверие не разрушишь, — многозначительно промолвил Халвард.

— Нет, не разрушишь, — подтвердил Удаган. — Потому что я еще кое-кого поспрашивал, чтобы узнать, как все было. Из дома Гепарда поспрашивал, не абы у кого. А потом пришел к отцу и поблагодарил за то, что он убил этого мерзавца. И если бы я умер, когда брал имя, я умер бы с благодарностью, потому что лучше сдохнуть сыном Каракара, чем жить сыном Чахбора. Потому что Еиль была невестой моего отца, а Чахбор изнасиловал ее. А Охотник — обвенчал! И если бы он этого не сделал, то я бы не убил свою мать. Потому что Чахбор был гигантом. Я пошел в него, и убил маму. Ты это понимаешь? Ты об этом не хотел мне рассказывать?

— Успокойся, Ганни, — остудил его Охотник. — Знал бы, что ты так разволнуешься, — не пришел бы.

— И если бы знал, что отец ничего от меня не скрывает, тоже бы не пришел, правда? Все, что ты делаешь, — это сеешь раздор. И прежний Охотник был такой же. Но ты в сто раз хуже.

— Если ты о венчании Лисички и Чахбора — то Охотники насильно никого не венчают. Она так захотела. А если об Алете… Так Фарей хотел вырастить себе смену. Ты никогда не задумывался о том, что у брата твоего имя неправильное? У всех одно имя человеческое, а другое — от эйма. А него имя — Алет, что всего лишь порода сокола, а второе имя — тоже Сокол. А дело в том, что он должен был стать Алетом Охотником. Если бы опять, в который раз, не вмешался Каракар. Каждый раз, когда он вмешивается, погибает несколько эйманов. Ты об этом не размышлял? — и, прежде чем Удаган возразил, подвел итог. — Ладно, Ганни, я все понял. Рад, что у тебя такие теплые отношения с… убийцей. Нет, мы не похожи. Может, это и к лучшему. Бывай.

Он широкими шагами ушел в лес, темно-зеленый кафтан разлетался на ходу, сминая высокую траву. Удаган сверлил спину Халварда, пока он не исчез за деревьями. Мучительно хотелось подняться на второй этаж, в комнату, где недавно жила Ранели, и посмотреть на портрет матери. Его вырастила Тана, и никогда он не замечал, чтобы Тана относилась к родным сыновьям лучше, чем к нему. Но иногда, как после этого разговора, он приходил в комнату, где умерла Лисичка, чтобы представить, каково бы ему было с ней. Да, Лисичка согласилась обвенчаться с Чахбором, и теперь, когда к ним в руки попали записи Шишлы, Удаган знал почему: она была беременна. Она решила, что Каракар не женится на ней. Она считала, Авиел не поверит, что ее изнасиловали, или не захочет воспитывать чужого сына. А он поверил и захотел. И не позволил Чахбору издеваться над ней. И посмел бросить вызов гиганту…