Арийский мессия - Марио Эскобар

– Есть и честные способы побеждать своих врагов.

– Правителю следует использовать хитрость и внезапность, Ваше Величество.

– Хитрость и внезапность – это одно, а убийство – совсем другое.

– Это убийство совершается в государственных интересах, Ваше Величество. Вы делаете это не из ненависти или мести. Причина – исключительно политическая.

– Николаша, если мы станем убивать королей и принцев, то в один прекрасный день начнут убивать и нас. Тогда ведь кто угодно сможет убить монарха, разрушить государство, уничтожить цивилизацию.

– Если мы не сделаем того, что задумали, Ваше Величество, австрийцы станут помогать туркам. Нам нужно действовать именно сейчас, и действовать решительно.

Царь подошел к письменному столу и, взяв чистый лист бумаги, поспешно что-то написал и протянул этот лист великому князю.

– Я принял решение не убивать эрцгерцога, – решительно проговорил он.

– Ваш приказ не успеют доставить.

– Тогда пошлите его по телеграфу! А еще поставьте в известность полицию Сараево!

– Это усложнит ситуацию. Если станет известно, что мы замышляли, войны не избежать.

Царь так и стоял с исписанным листом бумаги в руке. Великий князь посмотрел на него сначала с жалостью, а затем – с презрением, повернулся и направился к выходу, оставляя царя одного. Когда князь закрывал дверь царской опочивальни, он услышал, как царь громко зарыдал.

44

Граница между Хорватией и Боснией, 27 июня 1914 года

Линкольн разглядывал спавшую напротив него Алису. Ее рыжеватые волосы меняли оттенок в зависимости от падающего через окно света. Первые утренние лучи придали ее волосам красноватый оттенок, отчего белая кожа Алисы стала еще белее. Когда же падающий через окно свет стал более ярким, распущенные волосы Алисы потемнели, а ее зеленая одежда казалась лугом, на котором вот-вот распустятся цветы. Она спала сидя, слегка наклонив голову, и Линкольну казалось, что перед ним то ли нимфа, то ли богиня, погрузившаяся в сладкий сон… И вдруг Алиса открыла глаза и встретилась взглядом с американцем. Это произошло так внезапно, что он, растерявшись, не отвел глаза в сторону: и тут же почувствовал, как к лицу прихлынула кровь.

– Уже давно рассвело? – спросила Алиса.

– Нет, только что.

– Как здесь красиво! Я никогда не выезжала из Испании после переезда с Кубы, а теперь за несколько дней смогла проехать, наверное, пол-Европы.

– Жаль только, что смотреть Европу нам приходится при таких вот обстоятельствах.

– А может, на обратном пути все будет иначе, и мы сможем в полной мере насладиться своим путешествием, – с оптимизмом в. голосе предположила Алиса.

– Надеюсь, что именно так и будет. С момента приезда в Испанию я только то и делаю, что куда-то мчусь, – усмехнулся Линкольн.

– Впрочем, я должна признать, что в подобных приключениях есть своя прелесть. Человек начинает чувствовать, что в его жизни есть смысл, что он пытается чего-то добиться.

– Можно задать вам личный и немного нескромный вопрос, Алиса?

– Ну конечно. Моя жизнь слишком однообразна для того, чтобы в ней могли быть какие-либо секреты.

– Почему так получилось, что у вас нет ни мужа, ни хотя бы жениха?

Алиса, покраснев, слегка выпрямилась на сиденье и, прежде чем ответить, на несколько секунд задумалась.

– Тому есть несколько причин. Во-первых, мой отец был вдовцом, я на протяжении многих лет видела, как он страдает из-за смерти моей матери, а потому я не решилась выйти замуж и тем самым оставить его совсем одного.

– Ваш отец был уже зрелым человеком и наверняка нашел бы силы жить в одиночестве, если бы его единственная дочь вышла замуж. Все родители хотят, чтобы их дети были счастливыми.

– Но у меня есть и другая причина, Линкольн.

– Пожалуйста, называйте меня Джордж.

– Хорошо, Джордж. Вторая причина – очень простая. Я родилась на Кубе, а потому для мадридского общества я чужачка. Ни одни уважающие себя родители не позволят своему сыну жениться на кубинке.

– Это нелепость, вы ведь испанка независимо от того, где родились.

– Для многих жителей Испании родиться или жить за ее пределами – это все равно, что быть иностранцем.

– Мне это понять трудно: я ведь родился в стране иммигрантов.

– В вашей стране тоже существует определенная дискриминация. Геркулес мне много рассказывал о жизни в Соединенных Штатах.

– Это верно, однако в очень многих регионах США о человеке судят только по тому, что он собой представляет и какая от него может быть польза. Где и в какой семье он родился – не имеет значения.

Геркулес подошел к двери купе с купленной в вагоне-ресторане едой, но, увидев, что Линкольн и Алиса о чем-то оживленно разговаривают, решил вернуться в коридор и немного подождать. Еще несколько дней назад он заметил, что эти двое то и дело украдкой друг на друга поглядывают, ищут всякие поводы для того, чтобы остаться наедине и поговорить. Линкольн был хорошим человеком и, более того, самым лучшим из тех, кто мог встретиться на жизненном пути такой женщины, как Алиса, – то есть женщины с либеральными взглядами, желающей, чтобы о ней судили как о личности. Геркулес осознавал, что в испанском обществе существует много ограничений, однако он уже давным-давно крайне негативно относился к подобным пережиткам и условностям. Он считал, что любовь может пойти по любому пути и преодолеть на этом пути любые препятствия.

45

Сараево, 27 июня 1914 года

В гостиницу на одной из центральных улиц города вошли трое молодых людей с небольшим багажом в руках и остановились у стойки дежурного администратора. Эти трое были похожи на молоденьких студентов, которые едут на каникулы домой, но решили остановиться по дороге на ночь в этом городе. Неделько Чабринович, Трифко Грабеж и Гаврило Принцип показали дежурному администратору свои поддельные паспорта, и тот, ничего не заподозрив, дал им ключи от забронированного гостиничного номера. Хозяин гостиницы – некто Спалайкович, приходившийся дядей послу Сербии в России, выделил им именно этот номер: отсюда можно было наблюдать за главной улицей города (в том числе и за тем ее участком, по которому предстояло проехать эрцгерцогу со свитой). Юноши поднялись в номер, сняли пиджаки и присели: двое – на кровати, а третий – на единственный в этой комнате стул.

– Я что-то нервничаю. А вы выглядите уж слишком спокойными, – сказал Чабринович.

Его товарищи переглянулись, затем Грабеж поднялся с кровати и задернул шторы.

– Тогда заставь себя успокоиться. Мы не можем совершать даже малейших ошибок: ты ведь знаешь, как за них карает Димитриевич. Дороги назад уже нет.