Время вороньих песен - Мара Вересень

И уже другой охранник, грузный и похожий на медведя, вел меня в камеру. Тоже в другую. И вот она как раз была два на два. А я уж решила, что мне наврали. Перед тем как запереть, охранник прижал меня лицом к стене, заломив руки над головой и обыскал, особенно тщательно в некоторых местах, сопя от служебного рвения.

– Урод, – сообщила я ему на случай, он вдруг был не в курсе, а здоровяк обиделся и разбил мне нос.

– Не так уж и страшно, верно? – утешила я себя. Только больно немного, да и на коричневом кровь не видна, поэтому я, за неимением платка, воспользовалась широким рукавом. Легла. Собрала грубую ткань в горсть и закрыла глаза. Не спала. А чтобы было не так скучно, представила два свечных огонька в густых сумерках, пальцы с обветренной кожей, касающиеся тыльной стороны ладони и тень движения. Ну и что, что подушка мокрая. У подушек две стороны, можно просто перевернуть.

Страшно стало потом. Вечером. Когда вместо миски с едой рука просунула в щель баночку с вареньем. Обычная рука с коротко подстриженными ногтями, чуть обветренная… 

Я сползла по стене, привалилась к ней плечом и подтянула к себе дрожащие колени. А слез не было, они все остались на подушке, только в груди болело от пустоты и кто-то всхлипывал. Можно было бы подойти и утешить, но я была занята – смотрела на баночку и сжимала в горстях грубую ткань рукавов. Это было важно. Ведь если отпущу, ничем не занятые руки потянутся пробовать, и будет жаль, если попробую и пойму, что все-таки нравится, а уже поздно.

Потом перебралась на кровать. На четвереньках – ноги не слушались, онемели. И руки тоже. От ткани на коже остались бороздки-шрамы, и если провести пальцем – похоже на неровную глазурь. С кровати было даже удобнее смотреть, жаль, что подушка мокрая с обеих сторон. Я сбросила ее на пол, чтобы не мешалась, свесила руку и обхватила уголок. Больше никто не всхлипывал. Наверное, утешился сам.

А ночи здесь действительно очень короткие. 

Предавшее вчера тело сегодня было послушно, как никогда. Оно спокойно шло к эшафоту в центре каменного двора-колодца, без истерик, воя, заламывания рук и оседания на землю на ослабших ногах. Только разбитый нос немного кровил и было капельку холодно. Март – а я в одной рубашке. Еще и снег пошел. Редкий, крупный. Но это даже хорошо. Красиво. 

С балкона смотрели. И казалось, что у меня на спине две оплавленные дыры, а подсознание так и нашептывало: “Обернись! Обернись!”.

Обернулась я только у лестницы. У Пешты был такой вид, словно он что-то говорил и вдруг перестал, и странный взгляд. Это что? Отчаяние? Жалость? Ну уж нет. Не дождешься. Зачем вообще явился, гадкий птиц? Только вспоминать всякое, душу травить… Улыбнулась ему его собственно скупой презрительной улыбкой и поднялась на помост.

Веревку могли бы и поприличнее найти. Я все же дама, а не моряк какой. Экзекутор в маске заботливо убрал волосы. Грубое ворсистое и колючее кольцо легло на шею. 

Солнце поднималось вверх, точно как я на эшафот. Потому что так надо. Заглянуло блеклым ликом в мешок двора и удивилось, что полюбоваться на зрелище явилось до ничтожного мало народа. 

Вот и утро. Сегодня не в постели, но начинается все, как всегда – я умираю. Что ж, не будем нарушать традицию.

– Меня зовут Малена Арденн, мне двадцать четыре, я вдова Огаста Арденна, землевладельца из Дат-Кронен, – забормотала я, ступая босыми ногами на выделяющийся на неструганных досках квадрат потемнее, держащийся на рычаге или пружине, или какой-нибудь магической хтони. 

К черту. Я и так слишком долго живу взаймы. 

Вздернула голову, ловя на лицо падающие снежинки, и сказала солнцу: 

– Меня зовут Магда Алена Арденау, мне тридцать пять, и я… не из этого мира.

Чтобы не забыть себя. Чтобы вспомнить себя. Чтобы снова быть живой.

Гулко щелкнул рычаг. 

На меня обрушилась обжигающая темнота, будто горячие руки обняли меня всю. Умирать оказалось куда приятнее, чем…

Части целого. 1. Ворнан

Крылья Нодштива

“...Король Драгонии подписал пакт о противостоянии именующим себя Всадниками Мора темным отступникам и их последователям, провозгласившим мятежную провинцию Дэйм суверенной территорией. Согласно пакту, Драгония окажет военную помощь пограничным частям Нодштива. Легендарные “Алые” уже прибыли на границу и готовятся к совместной операции.”

* * *

– Слышишь? – едущий впереди полуоборотень Иства притормозил.

– Чего? – Казмеру не терпелось добраться до палатки и миски с горячим, и всякую задержку, какой бы она ни была, он считал за личное несчастье.

– Дите вроде. Орет. Давно орет, охрипло. – Иства насторожился, и уши стали вытягиваться, а сам он раздался в плечах. Полный оборот был ему недоступен, но половина волчьей сути – немалое преимущество, если ты ловец. Тут тебе и сила, и слух нечеловеческий. 

– Точно дите, – снова сказал он, рокоча трансформированным горлом, а потом взял и к пепелищу свернул.

Казмер поворчал и двинул следом. Миска миской, а напарника одного оставлять – дурное дело.

– Что тут было-то? – вполголоса спросил Казмер, нагоняя приятеля уже в сгоревшем до тла селении. Сначала только зола была и головешки, потом стали попадаться куски стен, груды оплывших, как свечки, камней и иногда кости. Тогда-то Казмер и сам услышал, что орет.

– Некрархи дракона на аркан взяли, а тот вырвался и плюнул не глядя. Село как слизало, – ответил оборотень и спешился. Казмер за ним тоже.

Хатка была к лесу крайняя. От нее остался только камин с высокой трубой, да уголь с пеплом. Вот оттуда, из камина, из-за приплавившейся к камню заслонки, вопли и неслись. Как Иства в этом хриплом реве дитя признал – непонятно, звереныш бы так ревел скорее, чем младенец. 

Полуоборотень аккуратно отгреб в сторону распадающиеся порохом прогоревшие до тла кости, лежащие, будто охраняя, у самого камина, пробил заслонку, ставшую хрупкой от невероятного жара, бушевавшего здесь вчера, и извлек из темного попахивающего нутра извозьканного в золе, как демон, годовалого мальчишку.

Попав в руки, найденыш тут же заткнулся, только темные глаза таращил, круглые и блестящие.

– Ты глянь! Так выходит, не врут орочьи сказки, что дитев в очаге находят! – хохотнул Казмир.

– Ну раз в очаге, так Пештом и будет, – пожал плечами напарник, заматывая трофей в куртку.

– Да какой он Пешт, черный, как воронье