Надрывы - Михаил Дубаков

Над троном висел огромный боевой топор с резной рукоятью их реликтового дерева крил, с помощью нехитрых чар, которые под силу практически любому непосвященному, такой топор никогда не выскальзывал из рук в бою. Иссиня-черное лезвие, сделанное из забытого, затерянного секрета сверхудачного сплава, мрачно отражало свет архольта. Древние умельцы сделали этот топор, а теперь секрет утерян, видимо, навсегда. Сколько времени потратили лучшие современные оружейники, но даже приблизиться к этому сплаву не смогли, а ведь он был не слишком тяжелым по составляющим, хотя пробивал даже атрилловые доспехи. Только вот поднять и свободно орудовать этим топором мог только один гном — король-под-горой. Кое-кто мог несколько минут работать им, но неуклюже и с огромным трудом, а король, казалось, обладал чудовищной силой, потому что часами мог упражняться с Карадрагом, так звали знаменитый топор, символ могущества гномов.

Стар поклонился строго по этикету — кончик его бороды коснулся пола.

— Приветствую тебя, почтенный Стар. Какие вести ты принес подгорному престолу? — в холодном голосе короля чувствовался легкий оттенок неприязни, Стар сразу напрягся, готовясь к возможным, но совершенно непонятным для него неприятностям.

— Владыка, у меня есть тревожные сведения об Сэймане ар-Стальке.

— Он мертв, — коротко, словно стремительным выпадом, резанул король.

— Мертв?.. — у Стара едва не покосились ноги от такой неожиданной вести. — Но он же… он чрезвычайно силен!

— Тем не менее, он мертв. Зелитарь, который он оставил мне, несколько дней назад рассыпался в прах, предварительно окрасившись черным, — король чуть сдвинул брови.

— Ходят слухи, что император начал войну…

— Да, это так. И тому причиной ты.

— Что?! — у Стара перехватило дыхание. — Я?!

— Мы не уверены в точности сведений, но император, видно, пришел в ярость от того, что его элитный отряд уничтожен горсткой гномов, — несмотря на всю холодность и недовольство, в голосе короля чувствовалась гордость за свой народ. — Через несколько дней у подножья Вартовых гор будет стоять пятидесятитысячная армия, причем во главе — сам император, а сопровождают его, заметь, боевые маги.

Стар побледнел и опустил глаза. В его мозгу не укладывалось, с чего бы это императору начинать войну из-за мелкой стычки, пусть даже проигранной. Ну, потребовал бы выдачи или хотя бы наказания инициаторов и все, а то — война!

— Я принял решение покинуть наши горы и идти в Стальковые. Там нас примут, путь через Южное Междуречье будет нелегким. А теперь объясни-ка мне, как так случилось, что ты отдал приказ о нападении на имперский отряд? — король сузил глаза.

— Я расскажу по порядку. В Стоке мы ждали Сэймана, но он не явился, тогда я отдал приказ вернуться в горы. Не более чем в дне пути от Стока дорога была страшно изуродована магией, огромные оплавленные воронки, выжженная земля и смерть, буквально пропитала воздух. Мы обходили это место стороной, когда заметили на обочине странного человека с мальчонкой на коленях, лицо и руки мальчика страшно обгорели, и человек попросил нас доставить их на ближайший хутор. Я согласился, а потом выяснилось, что он шел с Сэйманом ар-Стальком к нам в горы, но по дороге им встретился дракон с боевым магом. Дракон отнес его и мальчика далеко в лес, а когда они вернулись, то увидели лишь страшное место и никаких следов или знаков, свидетельствующих о том, что ар-Стальк жив. Потом какая-то магическая сила, возможно, простой рудимент, ударила по Корни, так зовут того мальчика, а человека, кстати, звать Мелтом. Мы прошли совсем немного, как нас остановил имперский отряд. Сотник показал портрет Мелта и спросил, не видели ли мы его. А потом приказал обыскать обоз… Владыка! Я не мог предать друзей ар-Сталька! Вели меня казнить, коли желаешь, но предательство друзей для меня хуже смерти.

Король задумчиво пожевал губами, потом вздохнул и молвил:

— М-да… гномы никогда не предают друзей. Оттого мы никогда не станем властителями мира, оттого приходиться платить пошлины и налоги, оттого-то мы и являемся лучшими союзниками… Что ж, ты не виноват, Стар, сын Крона, а Карадраг пока с нами… Завтра будешь здесь. Состоится военный совет. Надо обсудить план отхода.

— Слушаю, Владыка, — Стар поклонился.

— Аудиенция окончена.

***

Имперское войско приближалось к восточной оконечности Вартовых гор. Гремели доспехами панцирные пехотинцы, весело перебрасываясь грубоватыми солдатскими шуточками, зычными чуть хриплыми голосами крыли десятники, подгоняя нерасторопных, гордо и важно ступали кони рыцарей, а несшие на себе боевых магов и вовсе спесиво всхрапывали, словно осознавая свое превосходство.

Император, сменив опостылевший парадный камзол на стальной панцирь, хмуро поглядывал на свою армию. Он не терпел бездействия, и время, проводимое им во дворце, гнетуще воздействовало на него. Охота быстро наскучила и перестала доставлять удовольствие, балы и напудренная лесть придворных выводили из себя, особенно император презирал заискивающихся мужчин, он едва сдерживался, но внешне казалось, что правитель совершенно непроницаем и холоден, лишь его верный слуга, карлик Гунли, действительно знал, чего стоила императору сдержанность. Долго так продолжаться не могло, либо что-нибудь должно было произойти, либо злость, накопленная императором, выплеснулась бы на придворных и приближенных. Но к их счастью гномы совершили поступок, который наверняка сошел бы им с рук при иных обстоятельствах, но сейчас император был на грани.

Война будоражила кровь, чего так давно не испытывал правитель огромной, практически неуправляемой империи. Пятьдесят тысяч панцирных пехотинцев услаждали утомленный роскошью взгляд. Десяток ехавших рядом боевых магов внушал какое-то странное чувство непреклонной, абсолютной уверенности в легкой победе. Все, вроде бы, было великолепно, но императора не покидало ощущение опасности, казалось бы, совершенно необоснованное и искусственное, но все же…

Путники и обозы немедленно сворачивали с Хульмского Тракта, едва завидя авангард армии. В страхе забились поглубже в леса местные разбойники. Даже природа, казалось, затихала при приближении тяжелой, гремящей доспехами, панцирной пехоты. Во все концы империи шли вести о войне. Это слово повторялось на каждом базарном месте, в каждом забитом кабаке, в любой торговой лавке. Люди, смакуя, выговаривали его, пытаясь успокоить самих себя показной пренебрежительностью, но в глубине души они боялись, безотчетный, впитанный с кровью предков страх войны оплетал душу прочной сетью, и только избранные могли с легкостью разрывать ее, они-то и становились истинными воинами, блестящими командирами. А простые люди боялись.